Детская шалость. Роман

Славик был назойлив, говорлив и не давал ни малейшей возможности уединиться, что, разумеется, мне весьма не нравилось.

Мама заметила моё фырканье и, отозвав в сторонку, ласково сказала, предварительно поцеловав в лоб:

– Женечка, сыночек, ты у нас уже взрослый мальчик и поэтому я хочу обратиться к тебе как к мужчине…

Я весь превратился в слух, сделал очень серьёзное, как у взрослых, выражение лица и стал слушать приятный, мелодично-успокаивающий голос мамы, которым она продолжала:

– …Сегодня большой праздник не только у нашей семьи, но и у всех, у всех людей НАШЕЙ ОГРОМНОЙ СТРАНЫ! (Как сейчас помню – моя мама с гордостью говорила про Родину). Сегодня нужно быть самым лучшим мальчиком на Земле. Быть весёлым, приветливым и с уважением относиться к гостям, которые будут отмечать этот праздник вместе с нами, сидя за одним столом.

Слава – мальчик хороший. Я бы очень хотела, чтобы вы подружились. Тем более, что ты с ним уже знаком – он и его родители отмечали у нас этот Новый год.

И, конечно же, я прислушался к словам мамы и был весёлым, приветливым и уважительным.

Самым последним (как и подобает начальству) пришёл мужчина маленького роста, полностью лысый, в круглых очках, надетых на такое же круглое лицо. Без него никто не решался сесть за стол.

Сопровождала круглолицего его жена. Она была почти на целую голову выше и, наверное, вдвое толще своего кавалера. За глаза эту бездетную парочку называли – «Берия» с «Дюймовочкой». (Я много позже узнал, кто и кем был Берия в Советском Союзе и понял, что сходство с одним из самых влиятельных членов ЦК КПСС у приходящего в наш дом мужчины было обалденное).

Взрослые расселись за столом в большом отрезке комнаты, а нам (мне и Славику) сделали стол в маленьком, где с трудом вмещалась бабушкина кровать, старый комод и трёхскоростной проигрыватель «Рекорд», который в тот момент находился на территории старших.

Мы слегка перекусили и стали гонять по полу машинки. Как это обычно и бывает, увлёкшись игрой, мы подружились и даже в туалет ходили вместе.

Ближе к концу вечера, когда взрослые, «накушавшись» водкой, горланили песни, перекрикивая пластинку и друг друга, мы благополучно загнали соседскую кошку Машку в тёмный угол нашей коммуналки.

Если брать из расчёта, что один кошачий год жизни равен семи человеческим, то выходило, что Машке далеко за семьдесят лет.

Так вот эта загнанная в угол старушка шипела, но Славику удалось её взять на руки.

Мой друг оказался прирождённым дрессировщиком и, прошептав на ухо кошке какие-то ласковые слова, закреплённые нежным поглаживанием, Машка успокоилась и даже замурлыкала на груди у Славика.

Мне, разумеется, тоже захотелось взять на руки пушистого зверя и я попросил друга:

– Славик, а дай теперь я подержу.

– Держи, Женя, только осторожно – она очень тяжёлая, – добродушно произнёс мой гость и стал передавать мне кошку.

Машка, почуяв другой запах, прекратила мурлыкать, прижала ушки к голове и стала шипеть.

Я хотел её погладить, но она ударила мою занесённую над ней руку своей когтистой лапой. На запястье образовались царапины, из которых моментально выступила кровь.

Я решил отомстить и ударить вредную кошку. Замахнулся на неё, но Славик вновь прижал питомицу к своей груди и отвернулся от меня, закрывая божью тварь спиной.

Увидев пушистый хвост кошки, который свисал под правым локтем моего друга, я, не долго думая, схватил его ладонью, зажав в кулак.

Затем, демонстрируя свою обиду, перегнул хвост, да так сильно, что послышался хруст.

Кошка взвыла от боли и стала быстро карабкаться вверх, выпустив свои громадные когти.

Острые, как иглы, когти на крупных лапах впились в Славино лицо.

Но взобраться на голову моего друга кошка не могла, так как её хвост был попрежнему в моей руке. Чем сильнее Машка карабкалась вверх, тем сильнее я стаскивал её вниз, даже не задумываясь, что кошачьи когти разрывают детскую кожу.

Славик громко вскрикнул: «Ой!». И, резко оттолкнув от себя пушистую «мурлыку», закрыл ладонями лицо.

В момент Славиного толчка, я отпустил хвост кошки.

Ударившись о стену, Машка с ужасающим воплем приземлилась на паркетный пол и стартанула в кухню, сбивая соседскую обувь, стоявшую в общем коридоре.

Я подошёл к другу.

Из-под его ладоней тонкими, быстрыми струйками стекала кровь, капая на светло-голубую, праздничную рубашку.

Славик не плакал, но постоянно произносил одну и ту же фразу:

– Глазки щиплет! Ой, как глазки щиплет! – и размазывал ладошками кровь по лицу.

Я вывел гостя на свет и не смог сдержать крик, увидев, как на его щеке, еле держась на коже, топорщится кусочек розового человеческого мяса, обильно покрытого кровью.

На моё гортанное «а-а-а!», которым, по всей видимости, я перекричал «поющих» взрослых, сбежались мои родители, родители Славика, бабушка, в общем, все, кто находился в квартире.

Кто-то из соседей «пулей» вылетел на улицу, чтобы из телефонной будки, стоявшей рядом с парадной, вызвать «Скорую».

Лишь по счастливой случайности Славик остался зрячим (спасли вовремя опустившиеся веки), но зато всё лицо покрывали мелкие шрамы – память о старушке Машке, которая тем же вечером была выброшена на улицу, хотя её вины в произошедшем не было.

Славик пролежал в больнице три недели.

Я со своей бабушкой ходил навещать его каждый день, принося в качестве подарка какую-нибудь безделицу.

Пострадавший держался бодро, как настоящий мужчина.

Я тогда думал, что именно такими были герои той страшной войны с фашистами, когда их ранили в бою.

О событиях тех лет мне часто рассказывала бабуля, зная о них не понаслышке.

Я был горд, что знаком с очень мужественным мальчиком, который, пережив воистину страшные минуты, был по-прежнему говорлив и весел.

Именно тогда, в больнице, зародилась наша дружба – результат детской шалости.

***

Моя бабушка была интеллигентным человеком и в совершенстве знала два иностранных языка – французский и немецкий.

Тамара Борисовна Лиховская (в замужестве Пересвистунова) родилась в январе 1905 года в семье крупного торговца Лиховского, поставлявшего к царскому двору заморские сладости. Она являлась пятой, последней дочерью уважаемого человека и была любимицей отца.

Бабушка в ту пору могла иметь всё, что захотела бы, но она, не желая походить на своих старших сестёр, отдавала предпочтение занятиям с преподавателями по точным наукам, языкам и хореографии, а не нарядам с игрушками.

В двенадцать лет, будучи совсем ребёнком, бабушка не просто говорила пофранцузски и немецки, а думала на этих языках. Она прекрасно знала астрономию и химию, а выполняемые ею балетные па были завистью старших сестёр.

Возможно бабушка бы стала какой-нибудь театральной знаменитостью, тем более, что она обладала красивой, незаурядной внешностью, но в октябре 1917 года произошла революция, и к власти пришли большевики.