Качели

– Всё! Выходим, одеваемся, и пять – семь минут ждём в коридоре, пока я проявляю плёнку, – произнесла лаборантка давно заученную фразу.

– А зачем ждать? – не понял я.

– Ну, деревня! Если снимок не получится, то придётся повторить процедуру, – разъяснила мне девушка, вынимая громоздкую кассету из «пасти» флюорографа.

Я вышел из кабинета и сел на деревянную лавку, стоявшую возле двери. Народа по-прежнему не было, и из-за этого по всему помещению расползлась звенящая тишина, от которой у меня заболела голова. Однако, вскоре из тёмного конца коридора до моего слуха долетели звуки шагов нескольких человек и их неразборчивые голоса.

«Ну, хоть какое-то развлечение» – подумал я и, откинувшись к стене, стал ждать.

Через несколько секунд я увидел трёх женщин примерно одного возраста (под полтинник) и одной, крупногабаритной, комплекции. Сходство между дамами было настолько поразительным, что мне показалось, ко мне приближаются три родные сестры, которых родственники и знакомые различают лишь по росту и обилию золотых украшений. Та, что была посередине, выделялась большей статью, хотя была среднего роста. Она несла себя гордо, словно корабль во время штиля. Когда она обращалась к кому-то из собеседниц, она либо скашивала глаза, либо поворачивалась всем корпусом. На ее могучей груди возлежали тяжелые бусы из жемчуга. Бусы были длинные, несколько раз обмотаны вокруг шеи. Возможно, это и мешало их обладательнице поворачивать голову. В ушах у нее были крупные бриллиантовые серьги, а кольца нанизаны почти на все пальцы рук. Справа от нее семенила женщина меньшего роста. Казалась, она тянулась вверх, чтобы быть чуть выше, вровень со своей соседкой. У нее была роскошная копна волос неестественного рыжего цвета, которая прятала уши. Пальцы так же украшали кольца, а на шее висело несколько золотых цепочек разной толщины. Третья дама была выше и несколько моложе своих товарок. Она шла по левую руку от первой, чуть сзади. Немного ссутулившись, словно старалась быть менее заметной. У нее у единственной я заметил, помимо других колец, обручальное. В ушах были крупные серьги-кольца, а на шее три тонкие золотые цепочки. Макияж всех трех дам был вызывающе ярким, а волосы уложены и залакированы. Кроме того, женщины и одеты были одинаково: несмотря на жару, на них были костюмы с пиджаками непонятных, розово-желто-сине-зеленых расцветок.

– Любовь Иванна, ты в этом вопросе ошибаешься! Нельзя винить в случившемся Люську. Ну, откуда она могла знать, что её муженёк подхватит эту заразу? – заступилась за неизвестную мне Люску низенькая дама.

Любовь Ивановна остановилась и посмотрела на заступницу таким взглядом, что даже мне стало страшно.

– Тань, а Тань, чего это ты удумала за горшкомойку вступиться? Или это ты решила поперечить мне, пока мы не на работе? А может ты, вообще, решила моё местечко занять и таким заступничеством весь коллектив детсада к себе расположить, а-а?! – грозным голосом задала вопросы Любовь Ивановна и пристально посмотрела в глаза остановившейся Татьяны-заступницы, потирая пухлыми пальцами левой руки многочисленные кольца и перстни на пальцах правой.

– Да, я… Да, что вы… Любовь Иванна, да как вы могли подумать о таком?.. – путаясь в словах и густо краснея, произнесла Татьяна.

– Я всё могу! Правда, Валюша? – уверенно заявила Любовь Ивановна, задав вопрос третьей спутнице, даже не глядя на нее.

– Ваша правда, Любовь Ивановна! – затараторила Валюша, заметно обрадовавшись тому, что ее удостоили вниманием.

– То-то же! – произнесла Любовь Ивановна и, улыбнувшись, последовала дальше.

Из этого разговора я заключил, что дамы являются сотрудниками одного учреждения, детского сада. И проработали вместе не один год. Когда-то я слышал, что люди, проработавшие вместе долгие годы, становятся похожи друг на друга. Вероятно, Любовь Ивановна находится во главе детского учреждения, а заступница Татьяна – ее заместитель. Что же касается Валюшки, то она, вероятно, простая воспитательница, которая находится в зависимости от воли начальницы.

Женщины приблизились и, усевшись на деревянную лавку напротив меня, продолжили разговор будто рядом с ними никого не было:

– И всё-таки это Люська во всём виновата, – гнула свою линию Любовь Ивановна, – Как она могла не знать, что её любимый муженёк подхватил туберкулез? Всё она видела и всё знала! Я думаю, Люська специально от муженька заразилась, чтобы нам отомстить за то, что мы её всем коллективом на собрании отчитали и премии лишили, – умозаключила заведующая.

– Да, но при чём здесь дети? – вновь попыталась возразить Татьяна, но заметив взгляд начальницы, ставший ещё более злым, осеклась и добавила, – Хотя, если подумать, ваши слова вполне могут быть правдой. Вспомните, что она сказала, покидая то злосчастное собрание: «Я вам, девочки, этого никогда не забуду!» У меня её слова надёжно в памяти засели. Ты смотри, что удумала! Вот ведь дрянь какая, даже детишек не пожалела!

Татьяна распалялась, заметно повышая голос с каждым новым предложением. Казалось, она уже забыла, что еще пару минут назад пыталась быть лояльной к несчастной Люське.

– Да таких в тюрьму сажать нужно! – резюмировала экс-заступница.

– Нет, не в тюрьму. Таких стрелять нужно, чтобы заразу не разносили! – зло произнесла Любовь Ивановна и одобрительно кивнула головой, дав понять Татьяне, что рада видеть её среди своих союзниц.

– Это уж точно! – вставила реплику Валюша.

Я был поражён той злости и ненависти, с которой говорила женщина, руководящая детским садом! Учреждением, в котором дети проводят довольно большую часть своего времени, наблюдая за тем, что происходит в этом мире, впитывая в себя, словно губки, отношение к окружающему миру и к окружающим их людям. А также был удивлён, насколько сильно эта Любовь Ивановна смогла запугать коллектив детского сада, сделав из здравомыслящих подчинённых марионеток. Меня повергло в ужас, чем заведующая, высококвалифицированный воспитатель, может забить головы детишек, наших детишек! Я содрогнулся и с презрением посмотрел на трёх дам, продолжавших словесно избивать санитарку Люську и её мужа лишь за то, что врачи диагностировали у них страшный недуг. Мне стало искренне жаль эту супружескую пару, но помочь, к сожалению, я им ничем не мог. Мне сделалось дурно от своей никчёмности и от осознания того, в каком лицемерном обществе мы живём. Сердце больно сдавило, а на душе «заскребли кошки».

– Молодой человек. Молодой челове-е-ек! Снимок удался. Следующий проходите, – услышал я звонкий голос лаборантки сквозь собственные мрачные мысли.

Облака

«…Нигде, нигде нельзя укрыться от человека, итак, всюду найдет он существа, ему подобные… но по небу летали вольные облака – он и в них отыскал жизнь и создания, ему подобные, и там нет убежища…»

    К.С.Аксаков «Облако»

Часто летят облака над полями,
И над лесами, и над морями.
Что с ними может сравнится?
Они то резвятся, как птицы,

А то походкой чинной и мерной
Плывут, словно взвод молодых офицеров.
То вдруг несутся, как быстрые кони,
Которых сам черт не догонит в погоне.

И на них глядя, я часто мечтаю,
Что это жизни воздушная стая.
Может, в них души погибших людей?
Может, в них души невинных детей?

И, проливаясь дождями, порой,
Они орошают дом свой родной?
Может, одно из скитальцев сердечных,
Душу несет моей дочки умершей?

Быть может, то чья-то невинная боль?
А может быть, это – земная любовь,
Что места себе на земле не нашла,
С Востока пришла и на Запад ушла?
Летят облака друг за дружкою вряд
Но нам бы на землю спуститься:
Ведь может быть кто-то из тех облаков
Сейчас, между нами, ютится?

Всмотрись осторожно: святая душа —
Со смертью на небо вернется…
Я часто на небо смотрю, словно жду —
Мне дочка с небес улыбнется.

Желания

Сама не знаю, что хочу —
Исчерпаны желанья.
И я бессмысленно торчу
На грани мирозданья.
Мне не нужна с небес звезда,
О море не мечтаю:
К нему поеду я всегда,
Как только пожелаю.
Париж, Варшава, Лондон, Рим —
Все это мне знакомо.
Сицилия напоминает Крым.