Маятник

– Свидетели чего?

– Того, как нашли тело безвинно убиенной девочки.

Черняк на секунду задумался над заковыристым ответом:

– А кто нашел-то?

Лихачев молча ткнул пальцем в старшего дворника, который площадкой выше прилаживал лестницу к высоко расположенному окну.

– Эй, братец, оставь свою лестницу, поди сюда, – позвал его Черняк, – Ты кто таков будешь?

– Анисим Щеткин, старший дворник дома 57, – стал навытяжку Анисим, – По распоряжению господина квартального надзирателя открываю окна в подъезде.

– Не трогай окна, – махнул рукой Черняк, – Рассказывай как было дело.

Разобравшись в обстоятельствах обнаружения трупа, сыщик кратко проинструктировал всех троих:

– Раз уж вляпались в это дело, то будете нашими свидетелями. Сейчас проходите вместе со мною внутрь, смотрите за моими действиями, сами ничего не трогаете, никуда не ходите, не трындите, стоите молча. Потом будет составлен протокол осмотра места преступления и вы в нем будете поименно названы.

Они вошли в помещение кассы. Анисим указал сыскному агенту на дверь в кухню, через которую можно было попасть в дальнюю комнату.

– Там, – коротко сказал он.

Черняк первым прошел в кухню, встал в центре и цепко оглядел её. Ни к чему не притронувшись, он двинулся дальше, в неказистую дверь, за которой виднелось кресло с трупом. За Черняком следовал младший урядник, квартальный же надзиратель остался стоять на лестничной площадке.

Черняк, войдя в комнатку, оглядел кресло с трупом и присел перед ним на корточки. Втянув ноздрями сладковатый противный запах крови и человеческих испражнений, он распорядился открыть окно. В комнатке было небольшое грязное оконце, выходившее во второй от Невского проспекта двор, но Черняк решил его сейчас не трогать. Комната была вся заставлена мебелью: тут были диван, 3 стула с мягкими сиденьями, два кресла – все это было по виду новёхонькое и стояло как попало: диван у окна, к нему, как бы образуя просторное ложе, были приставлены стулья. Одно из кресел, с телом девочки, было придвинуто к дивану, другое же загораживало дверь в маленький чулан, где помещался ватерклозет.

– А что, мебель новая, недавно привезли? – поинтересовался сыщик, не спеша протискиваясь между креслом и стеной и заглядывая во все углы.

– Так точно-с, ваше благородие, третьего дня, 26 августа, – ответил Анисим Щеткин, – Я же сам и помогал носить. Только мы ее не так поставили: хозяин приказал всю её в эту комнату доставить и стулья поставить прямо на диван, говорит, дескать, подожду пока по комнатам расставлять, пусть так похранится.

– А кто же тогда так ее расставил?

– Не могу знать, ваше благородие.

– Скажи, Анисим, а с убитой ты знаком?

– Конечно-с, г-н офицер. («Я не офицер», – заметил мимоходом Черняк) У нас ее тут всякий знает. Это Сарра, дочка Ильи Беккера, приказчика у хозяина кассы. Девчонка совсем, только 13 годков. Эх-хе-хе… – невесело крякнул он. – Вообще-то она со своим отцом жила в кассе постоянно. Раньше их вся семья тут жила – и жёнка беккерова с детями, дак только на лето Беккер семью отвез в Сестрорецк, осталась здесь с ним только Сарра. По ночам с папашей кассу сторожили, а днем она в конторе помогала хозяину. А в эту ночь, вишь, одна осталась – сам Беккер-то в Сестрорецк уехал.

– Хорош сторож, нечего сказать. И часто она здесь ночью в одиночку… сторожила? – продолжал свои расспросы Черняк.

– Да, почитай, постоянно… Иван Иваныч не любил, чтоб касса была без присмотру. Сами-то хозяин, хоть и был здесь, почитай, целыми днями, с утра и до вечера, а на ночь уезжал к себе на квартиру, на Болотную. Когда и Беккер стал отлучаться, хозяин просил и нас, дворников то есть, с Саррой подежурить, а потом… – Анисим опустил глаза, – девочка пожаловалась, что, дескать, шалим-с, и стала ночевать одна.

– Шалите, стало быть, да? – уточнил сыщик, – А как шалите: подол задираете, или магарыч пьете?

– Эх-к-хм… – неопределенно вздохнул Анисим.

Он избегал смотреть на труп. Помимо обычного для нормального человека неприятия смерти его раздражал высоко задранный подол праздничного платья девочки, обнажавший выше колен ее неестественно раздвинуты ноги, свешивавшиеся через подлокотник кресла и придававшие ему непристойно-похотливый вид. Светлая полоска молочно-белой кожи притягивала взгляд и одновременно пугала. Девочка лежала так неестественно, что трудно было вообразить, будто человек может по своей воле принять столь неудобную позу. Скорее всего, это убийца положил ее так и поднял юбку. А нарядные чулочки и высокие лаковые сапожки со шнуровкой, никак не вязались с кирпично-красным страшным лицом и тем безумным ужасом, что застыл в полуоткрытых глазах девочки.

Офицер подошел к креслу и осторожно обыскал карманы шерстяной накидки, наброшенной на плечи девочки. В одном отыскался недоеденный огрызок яблока, в другом – большой ключ. Выудив его, офицер показал Анисиму:

– Что за ключ, знаешь?

– Так точно-с, от входной двери кассы.

Черняк не поленился сходить в прихожую и проверить. Ключ действительно подошел к замку входной двери.

– Что же получается: убили, по всей видимости, еще вечером – тело практически уже остыло и кровь заметно подсохла. А на это требуется около 12 часов, – рассуждал Черняк, то ли обращаясь к уряднику, не отстававшему от него ни на шаг, то ли разговаривая с самим собой, – И преступник ключа не нашел. Как думаешь, почему?

– Не догадался обыскать тело, – бодро ответил урядник, – А может, ему что-то помешало.

– А может, ему этот ключ вовсе и не был нужен, – добавил Черняк, – И всю ночь касса стояла незапертой. Хм…

Сыщик наклонился и, взяв в ладони мертвую руку девочки, медленно разжал ее крепко стиснутый кулачок. В нем оказался зажат клок волос. То, что это были не её, Саррины, волосы, было очевидно сразу – волосы покойницы были длинные черные, вьющиеся, а эти – короткие, едва ли полтора дюйма длиной. Впрочем, Черняк понимал, что сейчас всё равно рассматривать их было недосуг, вот явится полицейский врач, все упакует и представит для экспертизы… С такими мыслями Черняк осторожно вытащил волоски из цепких пальцев девочки, поместил их на лист белой бумаги и положил на подоконник, ибо другого ровного и твердого места в комнате просто не оказалось.

Между тем к 57-у дому по Невскому проспекту постепенно стекался чиновный люд, призванный обеспечивать правопорядок в столице и потому вынужденный посещать места совершения преступлений в силу служебной необходимости. Прибыли старший помощник пристава 1-го участка Московской части Дронов, а потом сам пристав этого участка Рейзин – немолодой, сосредоточенный и малоразговорчивый субъект. Появился представитель прокуратуры, призванный своими глазами удостовериться в происшедшем. Это был еще не следователь – следователя только предстояло назначить после возбуждения уголовного дела. Явившиеся в эту минуту не интересовались конкретными результатами осмотра места преступления, они занимались решением куда более брутальных проблем: назначением сменной охраны ссудной кассы, розыском и оповещением хозяина, организацией вывоза тела погибшей девочки. Тело было решено отправить в морг детской больницы принца Ольденбургского, расположенной сравнительно недалеко – на Лиговском проспекте, в доме N8, но сделать это не представлялось возможным без предварительного осмотра трупа полицейским врачом. Подобный осмотр на месте совершения преступления (в «интерьере убийства») был совершенно необходим, но откладывался из-за задержки медика.

Неожиданно подъехал штаб-ротмистр из канцелярии градоначальника и всем сразу стало ясно, что сообщение о случившемся в кассе Мироновича попадет в ежедневный полуденный доклад Государю Императору о происшествиях в столице. Впрочем, ничего особенно удивительного в этом не было: жесткое убийство девочки в самом сердце города, в его так сказать, деловой части и впрямь было событием экстраординарным.

Больше из любопытства, нежели из служебной необходимости все приезжавшие лица ходили разглядывать тело погибшей, все еще лежавшее с широко раздвинутыми ногами кресле. Общее мнение было однозначным – либо девочку изнасиловали, либо пытались это с нею сделать. Поднятое выше колен платье и раздвинутые ноги по единодушному мнению зрителей свидетельствовали о том, что похоть была одним из мотивов (либо вообще единственным мотивом) свершившегося преступления.

Сколько-нибудь осмысленные и последовательные следственные действия начались с появлением двух сотрудников Управления сыскной полиции – Гаевского и Иванова. Тандем этот был примечателен несхожестью своих членов: первый был поляком, рафинированным и экспансивным, второй – разночинцем из скобарей, коренных жителей псковской губернии, казался человеком простым и даже простоватым. Они постоянно спорили друг с другом, порой весьма едко и иронично, и казались полны непримиримого антагонизма, но это было всего лишь невинное развлечение, игра на публику; на самом же деле Гаевский и Иванов были очень дружны и каждый не раз с риском для жизни спасал другого из опасных передряг.

Разумеется, полицейскими были тщательно осмотрены остальные помещения кассы. В кухне, на плите, почитай, на самом видном месте, лежал обломок газовой трубы, напоминавший палку с неровными, острыми краями. Назначение этого странного в таком месте предмета и время его появления здесь требовали, очевидно, уточнения. Обратила на себя внимание и стоявшая подле керосиновая лампа, почти полностью заправленная керосином и должным образом затушенная. Казалось очевидным, что ею пользовалась накануне погибшая девочка, поскольку в темной квартире она не могла передвигаться на ощупь. Но керосин в лампе не выгорел, а значит, лампа была кем-то затушена. Но кем и в какой момент? И главное – с какой целью? Из трех смежных комнат по правую сторону от прихожей открыта была только первая. Дверь, ведущая в две другие, оказалась заперта на ключ. В этой первой незапертой комнате царил порядок, не было найдено никаких следов постороннего присутствия, во всяком случае таковые следы не обратили на себя внимание полицейских.

Затем полицейские перешли в главную комнату кассы. Шкафы и стеклянная витрина были заперты, замки на них нетронуты. На полу валялись разбросанные в беспорядке десять просроченных квитанций на заложенные в ссудной кассе Ивана Мироновича вещи.

Во время осмотра помещения кассы в полутемной прихожей раздались голоса – один взволнованный, требовательный, другой – примирительно-официальный. Потом дверь в комнату приотворилась и в щель просунулась голова полицейского:

– Ваше благородие, тут хозяин кассы пришел. Прикажите пустить?

Непонятно было к кому он обращался, но поскольку пристав был единственным человеком в полицейской форме, то он и ответил:

– Давай его сюда. Пусть заходит.

В комнату буквально ворвался крепкий, лет 50-ти мужчина, с седеющей курчавой шевелюрой, с нафабренными седыми усами. Невысокого роста, с прекрасным персиковым цветом лица и полными красными губами, он был одет в добротную брючную пару из качественной темно-серой шотландки. Черный велюровый жилет выражал претензию хозяина на элегантность, а толстая золотая цепь от часов недвусмысленно свидетельствовала о его зажиточности. Он производил впечатление человека, который своего не упустит. Отличная осанка и уверенная манера держаться выдавали в нем отставного военного, впрочем, как и усы, которые согласно традициям того времени могли иметь лица, обладающие правом ношения мундира. Иван Иванович Миронович выглядел взволнованным и возмущенным. Ему еще во дворе рассказали о случившемся и он прямиком, не делая попыток взглянуть на труп девочки, бросился к своим шкафам.

– Взгляните, все ли ключи и вещи на месте, не пропало ли чего, – после взаимного представления обратился к нему Черняк.

Миронович подошел к отгораживающему угол шкафу, запустил руку глубоко в щель и выудил связку ключей, которая, по всей видимости, висела на гвозде, вбитом в заднюю стенку шкафа. Взяв связку в руки, он внимательно осмотрел её, убеждаясь, что все на месте. Потом проверил замки на шкафах и витрине – все было заперто. Двигался Миронович быстро, резко, шумно дыша и не переставая рассказывать, как ему только что внизу, во дворе, рассказали и про убийство, и про дверь, стоявшую всю ночь открытой, и про полицию… Выглядел он по-настоящему взволнованным, если не сказать, напуганным.

Пристав Рейзин, наблюдавший за ним безмолвно, вдруг произнес:

– Не желаете ли взглянуть на труп, господин Миронович? Там, в маленькой комнате…

Хозяин кассы не ответил. Он подошел к витрине и внимательно всматривался в предметы, помещенные за стеклом.

– Так и есть! – воскликнул он, – Я же чувствую, что меньше стало! Не хватает! Не все вещи на месте! Пропали часы, да не одни, медальон… еще брошка, портсигар, портмоне для серебряных монет… – принялся он перечислять.