Слезы Бодхисаттвы

В этот момент в гостиную вошла Бопха.

– Отец, я погуляю немного по городу с Вадимом, – сказала она.

– Конечно-конечно, дорогая, – кивнул профессор. – И купи мне вечернюю газету, пожалуйста.

– Обязательно, – пообещала девушка и выпорхнула из комнаты.

– Главное сокровище моей жизни, – вздохнул Сэтхи, глядя вслед дочери. – В ней весь смысл моего существования. Сейчас я мечтаю о том, чтобы она нашла себе достойного мужа…

К четырем часам вечера жара постепенно начала спадать. Вадим и Бопха вышли из профессорской виллы и побрели вдоль узкой улочки, по обеим сторонам которой стояли похожие друг на друга двухэтажные особняки, утопающие в зелени садов. Нум Сэтхи жил в центральной части Пномпеня, недалеко от огромного Олимпийского стадиона.

– Ты очень хорошо говоришь по-французски, прямо как француженка, – сказал Вадим (они быстро и незаметно перешли на «ты»). – Где ты так выучила язык?

– Я учусь в Сорбонне. Уже второй год, на историческом факультете. Приехала сюда на месяц, потом опять уеду учиться.

– Здорово. И как тебе там, нравится?

– Да, там хорошо, – задумчиво протянула Бопха. – Учиться интересно, а Париж очень красивый и романтичный город, но…

Бопха вдруг замолчала. Вадим с трудом сдерживался, чтобы постоянно не смотреть на нее: девушка обладала по-настоящему магической красотой. Большие миндалевидные глаза, черные как смоль вьющиеся волосы, полные и чувственные губы, стройная точеная фигура – она была похожа на какую-то диковинную азиатскую принцессу из другого мира, загадочного и экзотического мира Востока, который Вадим только-только начинал познавать.

– Что ты хотела сказать? – спросил Вадим.

– Понимаешь, отец хочет, чтобы я жила там, в Европе. Поэтому он и решил дать мне европейское образование, прививает любовь к западной литературе. Мы даже дома часто общаемся на французском, поэтому я по-кхмерски даже говорю хуже. Но я хочу жить здесь. Здесь жили мои предки, моя мама…

– Похоже, у твоего отца какие-то недобрые предчувствия по поводу будущего Камбоджи.

– Да, в этом-то все и дело, – вздохнула Бопха. – В последнее время он только и говорит о политике. Странно, раньше он политикой почти не интересовался. После смерти мамы он вообще сильно изменился, мне иногда очень жаль его.

Вадим и Бопха вышли на широкий шумный проспект и направились на восток, к реке. Городская жизнь здесь била ключом. По проезжей части тарахтели мотоциклы и автомобили, торговцы зазывали посетителей в свои лавки и магазины, уличные повара жарили какую-то непонятную, источающую экзотические запахи еду в своих передвижных металлических жаровнях, а нищие назойливо выпрашивали у прохожих подаяние.

– Это проспект Сианука. Мы пройдем по нему, и я тебе покажу мое любимое место в Пномпене, – сказала Бопха. – Ты ведь первый раз здесь?

– Да, я в Азии не был до этого. За границей бывал пока только в Париже, на стажировке, когда в институте учился.

– Ну да, я сразу поняла, – улыбнулась Бопха. – Тебя еще даже не научили здороваться по-нашему. Тут ведь не принято пожимать руку, как у вас в Европе. У нас делают «сомпеах», поклон со сложенными руками.

Вадим вспомнил, как Крижевский здоровался с Нум Сэтхи. «Нужно будет запомнить на будущее, чтобы не попадать в нелепые ситуации», – подумал он.

– Это особенно важно, если ты попадешь на какой-нибудь торжественный прием, где будут королевские родственники и члены священной сангхи[4 - Сангха – буддийская община в Камбодже.]. Там нужно обязательно следовать традициям.

– Ну уж постараюсь, – улыбнулся Вадим.

– Мой отец, кстати, очень уважает твоего коллегу Николя, – сказала Бопха. – Он даже говорил мне, что это самый умный и образованный «баранг» из всех, кого он знает.

– «Баранг»? – переспросил Вадим.

– Ну камбоджийцы так называют иностранцев, белых. «Баранг» – это по-кхмерски француз. Кхмеры привыкли к тому, что большинство белых в стране – это французы, вот и называют всех «барангами» про привычке.

– Интересно, – ухмыльнулся Вадим. – Значит, мы для них вроде тоже как французы?

– Для кхмеров все белые на одно лицо, – улыбнулась Бопха. – Ну вот мы и пришли.

Они подошли к большой круглой площади, посреди которой возвышался высокий монумент терракотового цвета. На первый взгляд памятник чем-то напоминал гигантский артишок, выросший на четырех массивных опорах. Приглядевшись повнимательней, Вадим заметил, что остроконечные листья «артишока» на самом деле были каменными головами Наги, мифического змея из камбоджийских легенд.

– Это Памятник Независимости, – объяснила Бопха. – Не шедевр, конечно, но мне он нравится. В нем есть и величие, и в то же время какая-то легкость, что ли… Но особенно мне нравится бульвар перед ним. Я люблю по нему прогуливаться. Пойдем, покажу тебе.

Вадим последовал за Бопхой, продолжая на ходу разглядывать монумент, вокруг которого струился бурный транспортный поток. Перед памятником была разбита длинная парковая аллея с фонтанами, каменными скамейками и цветочными клумбами.

– Когда я была маленькой, мы часто гуляли здесь со школьными друзьями, – рассказывала Бопха. – В жаркие дни мы любили купаться в фонтанах, как вон те детишки.

Вадим посмотрел в сторону ближайшего фонтана и мысленно позавидовал полуголым детям, которые резвились в прохладной воде. Он бы и сам с удовольствием прыгнул в фонтан, так как всего за полчаса городской прогулки уже успел основательно вспотеть.

Пока молодой человек с завистью наблюдал за юными купальщиками, Бопха купила у уличного торговца два кусочка фруктового льда, один из которых протянула Вадиму.

– Попробуй, освежает, – сказала она.

Они неспешно побрели дальше по парку. Из динамиков, установленных на столбах вдоль аллеи, раздались звуки музыки и послышался тонкий, заунывный мужской голос.

– Это Синн Сисамут, самый популярный певец нашей эстрады, – сказала Бопха. – У него тысячи поклонников. Раньше мне тоже нравились его трогательные любовные песни, но потом я услышала Эдит Пиаф и Шарля Азнавура и как-то разлюбила его.

Вадим и Бопха еще около часа ходили по аллее и разговаривали. Молодой журналист наслаждался мерным журчанием ее голоса, все больше поражался ее эрудиции и начитанности и любовался ее чарующей красотой. Он был знаком с дочерью профессора всего несколько часов, а ему уже казалось, что они знают друг друга много лет. Вадим вдруг понял, что не хочет расставаться с 18-летней камбоджийкой, ему казалось, что он был готов гулять с ней по городу бесконечно, общаться, смеяться, улыбаться…

Постепенно стемнело, зажглись фонари, и в воздухе, раскаленном за день безжалостным солнцем, стала ощущаться прохлада. Вадим и Бопха уселись на каменную скамейку возле фонтана.

– А как там, в Москве? – спросила девушка. – Говорят, что там по полгода идет снег.

– Да, климат у нас суровый, – сказал Вадим. – Но у вас тут тоже тяжко, жара просто невыносимая.

– Это ничего, зато вам положен дневной сон посреди рабочего дня.

Вадим вспомнил, что Крижевский действительно упоминал об этом.

– Не думаю, что это будет большим облегчением, – ухмыльнулся он. – Вообще не знаю, как мне удастся заснуть на пару часов в разгар жары.

– Ничего страшного, привыкнешь, – сказала Бопха, вновь одарив Вадима своей обезоруживающей улыбкой. – Ну ладно, пошли обратно. Мне еще надо зайти в ювелирную лавку за одним заказом для отца и купить ему газету.

Вадим и Бопха неспешно отправились в обратный путь. Когда они собирались перейти дорогу возле Памятника Независимости, Вадима вдруг окликнул знакомый мужской голос. Крижевский махал рукой из окна своей «Волги», припаркованной на тротуаре.

– Я так и думал, что увижу вас здесь, – сказал он, когда молодые люди подошли к машине. – Нагулялись? Я сейчас еду в отель «Рояль» выпить немного виски. Если хочешь, Вадим, поедем со мной, познакомлю тебя с интересными и нужными людьми.

Вадим взглянул на Бопху. Он не хотел расставаться с ней. Но работа есть работа, тем более что у нее и так были свои дела.

– Конечно, я поеду, Николай, – сказал Вадим. Затем перевел взгляд на Бопху. – Я надеюсь, мы скоро увидимся? – ласково спросил он, почувствовав, что его голос слегка дрогнул.

– Естественно. Наш дом всегда открыт для тебя, – вежливо ответила девушка. – Ну ладно, до скорых встреч!

Вадим сел в машину, с трудом заставив себя оторвать взгляд от уходящей в темноту Бопхи.