Охота на «Большую Медведицу»

Через полчаса Милора была убита попаданием в сердце, но возглавила погоню. Даниил подстрелил одного робота, и тот вышел из игры. Потом Артем предложил натянуть шнур на лестнице, чтобы свалить оставшихся. Шнур был натянут, но дети сами дважды просчитали ступеньки, прежде чем на шнур налетели роботы. Они грохочущей кучей покатились вниз, только замелькали руки и ноги, а Даниил, Милора и Артем сверху прикончили их.

Победа была одержана блистательно. Дети кричали, размахивали руками, стреляли вверх, а потом пошли в бассейн, чтобы смыть с себя краску и пот. Накупавшись в искусственном прибое, они полежали под искусственным солнцем и наконец решили вернуться к родителям. Шумно вспоминая битвы, дети направились в кают-компанию и на полпути были потрясены жутким зрелищем: в дальнем конце коридора, не заметив их, двое незнакомцев быстро протащили куда-то связанного по рукам и ногам папу-капитана.

У незнакомцев была типичная внешность пиратов.

Глава 2. Не встречайся с «Большой медведицей»

Пиратский катер «Большая Медведица» висел в пустоте на пересечении оживленных трасс Земля – Пальмира и Квазар БВ – Пампуржак. Вторые сутки катер качали волны гравитационной нестабильности, шедшие от ближайшего коллапсара Сонор, и пираты надеялись, что транзитные звездолеты будут снижать ход. «Большая Медведица» шарила локаторами по пространству, но ни одного пеленга не вспыхивало на экранах. Пираты тосковали, круглые сутки не выключали миксер и слушали заигранную кассету Чайковского.

Пиратов было всего трое. Маловато, конечно, для крупной банды, но ровно столько, чтобы создать идеальный коллективчик, способный на самую дерзкую акцию. Этими тремя были: бывший землянин, а ныне космополит и предводитель банды Андраковский, немой клон с Семи Крестов по имени Бомбар и старый робот Катарсис модели СТРАГ-434. Бомбар варил курицу на камбузе, Катарсис сидел у приборов, а Андраковский писал маслом сплетение турбулентных потоков квазара Торпеда. В старом комбинезоне, заляпанном краской на локтях и груди, Андраковский стоял у подрамника с натянутым холстом напротив большого выпуклого иллюминатора рубки-салона и, глядя в темноту, чуть заметно качал кистью в такт мелодии Чайковского.

После долгих странствий Андраковский чувствовал, что вот уже второй год он счастлив. Его жизнь весьма напоминала авантюрный роман. Десяти лет от роду Андраковский – землянин по рождению – ступил на покатую тропу флибустьерства. Лайнер Земля – Петушиный Гребень был взят на абордаж бандой пирата Параллакса. Маленький Андраковский, польстившись на романтику, тайком перебрался на корсар Параллакса. Земля, слишком понятная и комфортная для ребенка, навсегда осталась за роем звезд.

Обнаружив зайца, свирепый Параллакс рычал от восторга, но расстрелял часового. Непривычными к педагогике руками он взялся за воспитание в Андраковском мужчины. Через год Андраковский уже не давал себя бить, не боялся крови, ценил деньги и власть. Параллакс, как талисман, носил на цепочке свой зуб, выбитый мальчишкой на одном из уроков. Но в туманности Аакселя корсар Параллакса нарвался на патруль. Подбитый корабль выбросился на ближайшую планету. Параллакс погиб. Оставшиеся в живых 116 человек побрели через болота и трясины за двести миль к спасательному маяку. Начались болезни, голод, и пираты взялись за людоедство. Андраковский бежал из обезумевшей шайки. С ножом в руке он отбился от стаи водяных павианов и добрался до маяка, а пираты были разорваны в клочки.

С маяка Андраковского забрал звездолет рабовладельческой империи Урион. На Урионе II его продали в соляные копи. Здесь парень научился ценить свободу как высшее счастье. Андраковский пытался поднять восстание и был схвачен. Его товарищам отрубили головы, а его самого бросили в Горло Хасса – бездонный тоннель в никуда. Тоннель оказался лазейкой разведчиков с Праксителя, и Андраковский с рабского Уриона улетел в созвездие Скульптора, в мир утонченной поэзии.

Три года с огрубевшей души пирата стекали потоки кровавой грязи. Андраковский бродил по древним руинам Праксителя, читал слова, выбитые на копытах первобытных каменных быков, скитался в бесконечных колоннадах рухнувших храмов. Здесь, на Праксителе, Андраковский впервые влюбился. Но девушка, прекрасная, как богиня, спросила его, изумленно распахнув глаза: «Разве ты совершенство?..» Андраковский бежал прочь с Праксителя и, пустившись во все тяжкие, снова связался с пиратами.

Во всем скоплении Турбины не были пирата более дерзкого и злого. Мезозойская душа, взращенная Параллаксом, бурлила, как смола. Но внезапно кровавый туман разошелся перед глазами пирата, и, сидя у тела убитого им человека, в диком отчаянии Андраковский схватился за голову. Только поворачивать обратно было поздно. Банда Андраковского состояла сплошь из убийц, воров, изуверов и прочей мерзости. После первой попытки удержать их от разбоя Андраковский был избит, после второй – выброшен в космос в одном скафандре.

Семь дней – на столько был рассчитан паек скафандра – Андраковский летел в пустоте, взывая к Галактике, как к богу, о благодати для заблудших душ. На исходе седьмого дня его подобрал мусорщик. С мусорщика Андраковский перешел на базу крестоносцев.

Миссионером Андраковский прошел пять миров: предотвращал войны, поднимал падших, строил дома, лечил эпидемии. На шестой планете дикари архипелага Съеденного Капитана повесили Андраковского за ноги на дереве, остальных монахов сожгли живьем и их пеплом присыпали раны бывшего пирата, чтобы рубцы остались на всю жизнь. Ночью соседнее племя напало на мучителей Андраковского, и пират в заварухе бежал. Во вселенной нет любви к человеку – вот что вынес Андраковский из всего этого.

Через месяц в составе наемных рот маршала Тарана Андраковский вернулся к дикарям и выбросил их в море. Наемники едва успевали справляться со всеми заказами Звездного Шара. Мыслительная деятельность Андраковского прекратилась, и жили только руки, которые давили мятежи на Булыжнике, травили сельву на Алмазной Игле, сражались с ордой Пустого Тифона. В лазерном бою в предгорьях Бушуя, пятый квадрант Оцеолы, танк Андраковского был подбит, сам он попал в плен, и его присудили к трем годам каторги сверх двух пожизненных сроков.

Приговор Андраковский воспринял стоически. Он твердо решил раскаяться и загладить вину перед самим собой. Его сослали на Двужильный Тягун в рубидиевые штреки. Через полгода каторги Андраковский озверел заново. Каторга и была каторгой, а вовсе не монастырем или скитом, где послушники умеренно умерщвляют плоть. Андраковский бежал, был пойман и месяц простоял в карцере. Выйдя, он снова бежал, был пойман и бит электробичом. Оправившись, он бежал в третий раз и снова был бы пойман, но его укрыл странствующий художник Афелий-Пропан.

Несколько недель, пока Афелий вез его на станцию «Метеомиморит», Андраковский не отходил от картин. Станция «Метеомиморит» принадлежала Земле. Никогда еще Андраковский не был так близок к дому. Но все его мысли были поглощены живописью.

Он достал холсты и краски и начал писать. Первая картина – «Что я думаю о Галактике» – повергла всех в шок. Потрясенный собственным талантом, Андраковский не отходил от мольберта сутками. Через полгода по Галактике поползли слухи об удивительном художнике. А сам художник вдруг бросил живопись, влюбившись в метеоритчика Надежду. Но Надежда была женой начальника станции, и однажды Андраковский узнал, что станция вообще-то не рассчитана на пассажиров сверх персонала… Андраковский попросил не гнать его еще десять дней, и за эти дни он написал портрет Надежды. А после – разбитый, опустошенный и отчаявшийся – понесся куда глаза глядят и выбросился робинзоном на безлюдную и ласковую планету.

Целый год Андраковский провел в одиночестве и не писал картин. Он думал: если уж он сам не нужен никому, то кому нужны его картины? А через год ради интереса Андраковский на каноэ переплыл море и высадился на атолле, где к своему изумлению встретил такого же робинзона, как и он сам, но только не художника, а философа. Мы все, сказал философ, люди из разных времен, и если мы сумеем рассказать о себе своему времени, значит, жили не зря. Ты, похоже, человек из будущего, до которого сам не доживешь – значит, пиши картины как письма на родину. Они дойдут до будущего вместо тебя. И Андраковский вернулся к мольберту. Еще год он провел наедине с холстами. В его сознании смутно вырисовывался идеал жизни, до этого не ведомый ему: тихая музыка, переливы звезд и рождение красок. Андраковскому хотелось писать картины, а две трети времени у него уходило на сон и добывание пищи. Но все же он был доволен. А на третий год мимо планеты робинзонов пролетали механические орды роботов-кочевников хана Мехмата. Мехмат спустился посмотреть на картины, и по его корпусу текла скупая мужская смазка, выдавленная небывалыми чувствами. Мехмат увез Андраковского в космос. Андраковский подарил Мехмату картину «Мое мнение о смерти коллапсаров». Мехмат отдал Андраковскому новенькую станцию, четыре катера и пятьдесят роботов обслуживающего персонала, а сам, рыдая, скрылся вдали. Андраковский зажил, как царь. К нему прибился бедняга Бомбар, выброшенный самодуром-капитаном за немоту и тупость – последствия неудачного клонирования в лаборатории Граненого Меридиана на Семи Крестах.

Андраковского выбрали секретарем галактической ассоциации живописцев, но сторонники школы маренго и хаки, заслоненные новым талантом, из зависти начали плести козни. За роковое прошлое Андраковский был исключен из ассоциации. У него даже хотели отнять подарок Мехмата – станцию, которую он назвал «Большая Медведица». Андраковский защищался как мог. В бою погибли три катера и все роботы; из их останков Андраковский сам собрал Катарсиса. «Большая Медведица», отвоевавшая независимость, перекочевала на новую орбиту и вскоре была забыта всеми. Слава Андраковского развеялась без следа. Но Андраковский продолжал жить и творить. А чтобы не умереть с голоду и не остаться без энергии, он раз в месяц грабил пролетающие звездолеты. Его душа пришла в равновесие. Он обрел долгожданный покой и наслаждался звездами.

Правда, сейчас покоя не было. Неоконченное полотно тянуло к себе, но Андраковский, слушая музыку, стоял и думал, что если в хвостовую спираль потока, которую он сейчас заканчивал, добавить ультрамарина, а ядро из багрового сделать алым, искрящимся, то это будет картина о любви. Он назовет ее «О чем говорят турбулентные потоки».

Мысли Андраковского были прикованы к вечному вопросу не случайно. Ой, как не случайно.

Два часа назад радар сообщил: приближается неизвестный корабль. Судя по размерам – в самый раз для грабежа. Катарсис включил дальний проектор, и на экране появился среднего тоннажа катер под названием «Санскрит». Вряд ли экипаж больше четырех. Андраковский оставил кисти и велел готовиться к абордажу.

А на «Санскрите» летели всего два человека. Это был свадебный круиз молодой супружеской пары из Сванетии – гляциолога Лалы и тренера школы юных альпинистов Аравиля Разарвидзе. Аравиль сидел в рубке в пилотском кресле перед пультом, а Лала сидела на коленях Аравиля, нежно обнимая его за шею. Аравиль гладил Лалу по волосам и ласково шептал:

– Ты прекрасней, чем самая высокая вершина в миг рассвета, когда все горы лежат в синеве, а она одна, алая, как тюльпан, плывет в мерцающем небе! Ты стройна, словно кипарис, что вырос под сенью огромной скалы, защищающей его от бурь! Твои руки нежны, как шелковые шарфы! Я унесу тебя в горы на недоступные ледники любви, как снежный барс уносит искры солнца на изогнутой луком спине!..

И тут раздался стук по корпусу в районе шлюза.

– О небеса! – завопил Аравиль. – О несравненная Лала, прости мне мой уход, ибо, клянусь Эльбрусом, это какой-нибудь несчастный просит о помощи, и я помогу, чтобы восславить имя твое! Как ни долог будет мой путь, ты только жди и поклянись любить вечно!..

Лала прижалась к груди Аравиля. Аравиль застонал, подхватил любимую на руки, закружил по рубке и осторожно, как бесценный сосуд, опустил обратно в кресло, а сам бросился открывать.

Электронасосы быстро накачали в камеру воздух, и двери разъехались. В клубах морозного пара в коридор вошли Андраковский, Бомбар и Катарсис. Аравиль помог людям снять шлемы.

– Здравствуйте, – сказал Андраковский, пожал руку и деловито пошагал в рубку. Тактика нападения была отработана уже давно. Бомбар – детина огромного роста, но маленького ума – топал сзади, нависая над Андраковским. Катарсис, скрипя с холода и охая, шел третьим, а за пиратами уже бежал ничего не понимающий Аравиль Разарвидзе.

– Здравствуйте, – сказал Андраковский, увидев Лалу.

– Звезда очей! Мы потревожили тебя! – закричал из-за спин пришельцев Аравиль, рванулся к жене и, упав на колени, стал целовать ей руки. Катарсис несколько раз ткнул пальцем в кнопку общего сбора экипажа.

– Это жена моя, несравненная Лала, чей лик подобен сиянию льдов под луной, – ревниво сказал Аравиль, поднимаясь с колен. – Сам я – землянин, а кто вы?

– Есть еще на борту кто-нибудь? – спросил Андраковский, расстегивая куртку, под которой спрятал бластер.

– Мы думали, что мы вдвоем на миллион парсеков! – закричал Аравиль. – Но судьба послала нам трех попутчиков! О, если бы!..

Андраковский достал бластер и, виновато улыбаясь, уставил его в живот Аравиля. Аравиль мгновенно смолк, только глаза его, расширяясь, полезли из орбит. Бомбар поглядел в лицо Андраковского, обрадованно заулыбался и тоже достал бластер.

– Простите нас, бога ради, – сказал Андраковский и пожал плечами. – Но нам очень нужны продукты и энергия. Мы – пираты. Мы голодаем.

– Дорогой, ты хочешь меня убить? – свистящим шепотом спросил Аравиль.

Андраковский никого не хотел убивать. Его самого слишком много убивали, и он научился уважать любое существо.

– Нет, понимаете… – замялся Андраковский.

– И жену мою, блистательную Лалу, тоже хочешь убить! – утвердительно прошептал Аравиль, медленно закрыл глаза и сокрушенно покачал головой. Потом он поднял лицо к потолку, рот его приоткрылся, и вдруг яростный вопль вырвался наружу.

Аравиль подлетел в воздух, пинком выбив бластер из рук Андраковского, перевернулся через голову и вторым пинком – в челюсть – отбросил пирата в угол. Бомбар ухнул от восторга и бластером, как дубиной, хватил Аравиля по голове, но за миг до удара тот вывернулся из-под приклада и рванул Бомбару за руку. Бомбар, потеряв бластер, с грохотом распластался на полу. Катарсиса от неожиданности замкнуло, и Аравиль коротким толчком плеча откинул его на пульт. Что-то затрещало, и по дисплеям пронеслись желтые зигзаги. Бомбар со сведенными на переносице зрачками сел, хрустнув позвоночником, и Аравиль живо приставил к его виску дуло. Андраковский не шевелился. Катарсис, гремя, свалился с пульта. Лала лежала в обмороке. Глаза Бомбара вернулись на место, он взглянул на Аравиля, который был искренне убежден, что держит пирата под контролем, медленно сжал кулак и, занеся руку, засадил Аравилю в лоб. Аравиль перелетел через Андраковского, ударился в стенку и уснул. Секунду спустя Бомбар уже стремительно волочил Андраковского и Катарсиса к шлюзу – прочь от этого дикого горца.

Именно поэтому сейчас Андраковский думал о любви, рисуя турбулентные потоки. «Санскрит» скрылся во тьме, но челюсть болела. Краски сохли на палитре. И в это время Катарсис сообщил: