Словесник

– Попрошу для братьев мужа моего покойного, светлого, хорошего будущего. Может, мне и второго мужа не так обязательно, – главное, чтобы Герман, Вадька и Толичек были пристроены. Чтобы у них всё было нормально.

– А третье желание? – не унималась Галина.

– Не знаю. Повторяю. На мой взгляд, главная проблема в том, что человек даже для себя не может сформулировать то, чего ему надо, что он хочет. Какое счастье ему нужно? Денег? А деньги свалятся и, как бетонная плита, его раздавят. Будет плакать и причитать: «Чтоб их не было, этих проклятых денег!». Взять мою директрису. В свои сорок семь лет она очень хорошо выглядит. В прошлом году, на восьмое марта, она сделала у нас на глазах «колесо». Не каждая женщина в сорок семь лет, даже если она в юности занималась гимнастикой, сделает «колесо». Согласитесь? У неё машина «Ниссан», она дочку свою сделала директором частной школы. Рекомендовала. А сама она – директор Госучреждения, в котором я тружусь вольнонаёмным кассиром. И вот, казалось бы, всё у неё есть. Всё! Но я же вижу, как она бесится, как с людьми разговаривает. У неё жуткие перепады настроения. Тот народный артист, с которым её ваш Андрей познакомил, от неё ушёл. Это для неё, конечно, был удар под дых. Потому, что она к этой связи относилась серьёзно. Она-то думала, что – всё! Увела его у жены. И вдруг такой облом. Самое интересное, что после народного артиста у неё никого нет, и вряд ли предвидится.

– Из-за этого злится? – полюбопытствовала Галина.

– Да. Злится. Это какой-то кошмар. Иногда она так разговаривает, что всем становится понятно – по ней психушка плачет. Но она – директор, и все дипломатично помалкивают. И я вместе со всеми молчу. Ты, Галь, такие вопросы задаёшь… Тут всё человечество, может, ответа на них не знает, а кто я такая, чтобы одна за всех отвечать.

– Это, какие «такие» вопросы я тебе задаю? – засмеялась Гордеева.

– «Что такое счастье? Есть ли счастливая любовь?».

– Я тебе таких вопросов не задавала.

– Какая разница. Я сама себе их часто задаю. Что на них можно ответить? На моей памяти таких людей не было. Потому что всегда встревают, мешают какие-то проблемы. Не одно, так другое. Не другое, так третье.

– У тебя понятие счастья – это безоблачная жизнь? – спросил я.

– У меня женское понятие.

– В чём-то главном человек должен преуспеть, в чём-то второстепенном потерять. Здесь, мне кажется, ключ от счастья. А если во второстепенном находишь себя, а в главном проигрываешь – будешь чувствовать себя несчастным, – повторил я чью-то понравившуюся мне мысль.

– У каждого своё.

– Или женское счастье – это особенное счастье? – настаивал я.

– В общем – да. Оно отличается от мужского. Потому что у женщин совершенно другой взгляд на жизнь и ориентиры другие. Мужики, ведь они что? К чему стремятся? Перепрыгнуть другого. Из штанов выпрыгивают друг перед другом и в этом видят смысл жизни. У женщин всё по-другому.

– Так ты про мужчин думаешь? – удивилась Галина.

– Конечно, Галь. А ты посмотри на них: «А у меня такая „тачка“! А у меня две таких! А у меня – то! А у меня – это!».

– Глупость говоришь, – вступила Гордеева в полемику с соседкой, – У нормальных мужиков просто деньги появились, надо же их на что-то тратить. Одни дом строят, другие машину меняют на лучшую. Не в копилку же складывать. Например, те, кого я знаю, – у них давно нет такого настроения, чтобы похвастаться, показать, что они лучше всех. Это ты что-то придумала. А мечтают, знаешь, они о чём?

– Чтобы опять стать нищими? – влез в разговор я.

– Ты так думаешь? – сверкнула глазами Галина.

– Конечно, – смеялся я, – у нищего-то жизнь интереснее.

– Ты действительно в этом уверен? – стала допытываться и Королёва.

– Ну не совсем нищего, скажем, бедного человека. Ведь деньги, в особенности большие – вещь вредная. Станешь бояться воров и грабителей, ночей не спать.

– А ты сейчас не боишься воров и грабителей, когда за копейку могут просто искалечить и даже убить? – закричала на меня жена, – Сколько случаев!

– Не боюсь, всё это легенды. Меньше смотри «Дорожный патруль» и «Криминальную хронику».

– Мир не переделаешь! – Галина всё больше расходилась, – Воры и убийцы были, есть и будут!

– Да не собираюсь я никого переделывать, – стал я оправдываться. – Свою бы жизнь достойно прожить.

И тут вдруг Тонаканян обращаясь к Королёвой, стал кричать:

– Родишь мне сына Арутюна, а иначе я на тебе не женюсь. Вещички соберу и уеду в Ахалкалаки. Поняла?

– Поняла. Я давно тебя поняла. Ему больше не наливайте, спиртное плохо на него действует, – распорядилась Валентина.

– Заткнись, женщина. Ты знаешь, что в Армении нашли карту звёздного неба, сделанную две тысячи лет до нашей эры? Так на ней больше звёзд открыто, чем современные учёные знают. Раньше Армения была от Средиземного моря до Каспийского. Сверху Чёрное море, а снизу Тегеран. Такое было государство! И население было сорок миллионов. Это две тысячи лет до нашей эры. Не было тогда такой национальности – грузин. Я про твоего Ираклия говорю. А как народа их вообще не существует, они вышли из армян. Это, если точно по-русски выразиться, – наши меньшие братья. А как армяне приняли христианство? Знаете? Рассказать? В триста первом году Святой Григорий пришёл к нашему царю Трдату Третьему и стал уговаривать его принять христианство. Тот его в Аштарак, в башню посадил на сорок дней без еды и воды и сказал: «Если выживешь, значит, стоящая вера». А Григорий ему в ответ: «За неверие у тебя свиные уши вырастут». И вот проходит сорок дней и ночей, Святой Григорий из башни выходит, а у царя, за неверие, свиные уши выросли. Царь говорит: «Помоги, я уверую». Так Армения приняла христианство. А вокруг же оставались огнепоклонники. И ассирийцы, и вавилоняне, и персы. Персы – это теперь Иран, вавилоняне – Ирак, ассирийцы – Сирия. А турок не было тогда. Это татары. Они пришли, попросились: «Можно арендовать ваши земли?», и устроились. Стали жить, всех потом повыселили. Я не хвалюсь, но мы армяне, самые умные и самые храбрые. Есть анекдот. Умирает старый армянин. Сыновья спрашивают у него: «Что нам делать, отец? Как жить дальше?» – «Берегите евреев, дети мои, их уничтожат, за вас возьмутся». Евреи повсюду живут, всеми управляют, кроме Армении. А почему? Потому что в Армении обманывать некого. Армянина невозможно обмануть.

– Неужели совсем не живут? – усомнилась Галина.

– Ну, может один, два, – и то у них матери армянки. Они по-армянски говорят, только фамилии еврейские носят. Знакомый у меня был грузин, – ни одного слова по-грузински не знал. В нашем городе из ста пятидесяти тысяч жителей, только двадцать грузин и по всему району две тысячи. И все по-армянски говорят, город называется Ахалкалаки. На территории Грузии. Смешной эпизод был. Я агентом в ГОССТРАХ хотел устроиться. Послали меня из нашего города в Тбилиси, в главную контору. Захожу, там меня по-грузински спрашивают. Я по-грузински ему отвечаю, прошу: «Говорите по-русски, я плохо говорю на грузинском языке». Он тогда меня подковырнул: «Как же будешь ты людей страховать? С ними же надо будет по-грузински разговаривать». Я ему спокойно ответил, что в нашем городе на сто пятьдесят тысяч армян всего двадцать человек грузин и те по-армянски говорят лучше, чем на родном языке. Это его взбесило, да я ему ещё и денег не дал. Он, прогнал меня, сказав: «В Грузии живёшь, а грузинского языка не знаешь!». А насчёт храбрости, так мы, как приняли христианство, так всё время воевали. Воевали со всеми. Все же были огнепоклонники. В трёхсотом году нашей эры воевали с персами. У нас армия была восемьдесят тысяч, а у персов двести тысяч, да ещё сорок боевых слонов. Вот во время последней войны в Японии были самоубийцы, так мы это дело раньше японцев изобрели. Забросили их в тыл персидской армии, они слонов поранили и слоны стали топтать своих. Я не хочу хвалиться, в Азербайджане восемь миллионов человек, а в Карабахе сто тысяч армян и с ними не могут справиться. Потому что если армянин возьмётся за оружие, то будет всем не сладко. Турки, у них сорок миллионов, они сказали Азербайджану: «Что вы наделали? Зачем разбудили спящего льва?». Со всеми Армения воевала, разделилась на княжества. С Македонией только не воевала. Александр Македонский, когда пришёл в Армению, то сказал: «Я с вами воевать не буду, потому что я сам армянин, и мы с вашим царём вышли с одного престола». А так всё воевали. Константинополь обещал помощь, да всё обманывал, не присылал никого.

– Хватит нам рассиживаться, пора пить чай и по домам, – предложила хозяйке Галина и, обратившись ко мне, приказала, – иди, ставь чайник.

Я встал и пошёл на кухню. Валентина попросила на обратном пути захватить торт из холодильника.

Тонаканян заметил меня, вернувшегося из кухни в комнату и решил, что я только что пришёл, стал приветствовать:

– О! Серёжа, здравствуй! Твоя соседка счастлива оттого, что я её полюбил, и ты об этом знаешь. Сергей, ты похож на армянина. Тебе бы побольше хитрости и ума, – и был бы настоящий армянин. Знаешь, пиво самое древнее в Армении было. И сейчас на конкурсе в Сочи ереванское пиво первое место заняло. И вино армянское первое место заняло, а у грузин пятое. А они всё хвалились, что у них самое лучшее вино. Прежде чем хвалиться, надо понятие иметь, как виноград растёт, как следует его собирать, как готовить. Хвалиться всякий может.

– Не всякий, Гриша, – грустно заметила Гордеева, – вон, Сергей не умеет подать себя с хорошей стороны.

– Главное, что он это понимает. На его месте не всякий бы признался в этом, – вразумлял женщин Тонаканян. И они его внимательно слушали.

Я смиренно молчал.

Глава третья

Андрей Королевич

Когда мы с женой вернулись из гостей домой, то за накрытым столом, в компании с бутылкой водки, обнаружили моего старшего брата Андрея Королевича. Брат был родным, но носил другую фамилию. В безусой юности Андрюша хвостиком ходил за Ираклием Королёвым и его в шутку величали Королевичем. Андрею нравилось такое обращение и при получении паспорта, сменив фамилию, он стал Королевичем официально.

Андрей закончил ГИТИС и даже послужил актёром Его Величеству Искусству. В театре, им были довольны, но он оставил сцену. Жена Королевича, Наталья Зозуля, училась с ним на одном курсе, после института жизнь с театром также не связала. Родила двух детей, Максима и Юлию. Занималась продажей квартир. Совсем недавно они похоронили опекаемого алкоголика в соседнем дворе и унаследовали его трёхкомнатную квартиру. Охота за жилплощадью на данный момент стала смыслом жизни для брата и его жены.

Перед тем, как идти спать в комнату отца, Андрей с увлечением стал рассказывать о своих похождениях с подопечными ему старичками Бирюковыми, чью квартиру после их смерти он с женой также намеревался заполучить в свою собственность. Волей неволей пришлось его слушать.

Попивая в одиночку водку, Королевич вещал:

– Звонила Анна Ивановна: «Дедушке плохо, умирает». Я туда, а там уже Зозуля. Наташка стирала. Бабка мне говорит: «Посмотри, какой Николай Карпович». И к нему: «Коля! Коленька, открой глазки!». А он лежит, глаз не открывает. «Что с ним?» – спрашиваю. «Да вот врача вызывали, скорая была. Послушали, сказали: «Воспаление лёгких». Сделали уколы. Пообещали…». «Что пообещали?» – спрашиваю. «Что до понедельника не доживёт». «Приговорили, значит? Сегодня суббота. Конечно, если в больницу не брать, – не доживёт». «Какая больница? Пусть уж дома лежит – умирает». Наталья освободила кровать, убрала лишнее тряпьё. У него вся кровать была завалена. Лишнюю подушку убрали. Посидели, пообсуждали. Пришла соседка придурковатая, с их прежнего места жительства. Они с ней три года не виделись, и в этой их квартире она никогда не была. Что значит сарафанное радио. Пришла без звонка, без предупреждения. Леной представилась. Она всё больше о себе рассказывала, чем о дедушкином здоровье интересовалась. В тот вечер думал, Николай Карпович умирает. Я уже соболезнования от всех его друзей собрал. В воскресение позвонил, бабка говорит: «Ему полегчало». Спрашивала у него: «Как дела?», он улыбнулся и поднял большой палец вверх. Посадили они его с Зозулей, накормили. А то лежал, в себя не приходил. А в понедельник звонит, перед обедом, говорит: «Николай Карпович умер. Приезжай скорей», – и заплакала. Я перезвонил ей, дал указания: «Звоните Наталье на работу, позовите её. В поликлинику звоните. Врача позовите, смерть констатировать». Приехал к Анне Ивановне, ещё нет никого, ни Наты, ни врача. Хорошо, что хоть позвонила. Я ей приказал окна закрыть, а она их не закрыла, а зашторила. Чтобы темно было. Смотрю, лежит Николай Карпович в своей кровати, на спине. Рот открыт, нижняя вставная челюсть, а точнее «мост» вылез изо рта. Думаю: «Надо рот закрывать». Спрашиваю бабку: «Как там «мост»? На крючках держится?» – «Нет. Просто так. Без крючков». Я достал изо рта Николая Карповича и одну, и другую челюсть. Бабка отобрала у меня их, помыла и спрятала. Стали рот дедушке закрывать. Говорю: «Верёвка нужна». Она дала что-то вроде брезентовой лямки. Даже не знаю, от чего она. Ручки у сумок такие делают, только эта длинная была. Ну и как этой лямкой ни завязывал, рот никак закрыть ему не мог. Всё открывался и открывался. Тут Зозуля пришла, стала мне помогать. Попросила бинт, обернула потуже. Всё равно рот открывается. Ната психанула, кричит: «Как же мы его переносить будем?». Она его сразу же обмывать собралась. Постелили на пол клеёнку, на клеёнку положили простынь. На простынь стащили дедушку. Я за плечи держал, Наталья за ноги. Она его раздевать стала, я бабке: «Давай бельё чистое». Принесла белое мятое исподнее. Я стал гладить это бельё, а Ната раздела дедушку, налила прохладной воды в тазик. На полу, в ванной, обтёрли дедушку мыльной водой, а затем чистой. Сначала Ната голову ему всполоснула, я всё размышлял в этот момент: «Надо? Не надо его мыть?». Думаю: «Хорошо, хоть она его моет». Я в это время гладил, был занят. Но всё равно, Зозуля подзывала, просила поддержать, когда раздевала. Я его за спину поддерживал. Потом обмыли, стали одевать. Он ещё тёплый был. Был настолько тёплый, – как живой, обычный человек. Мелькнула мысль, что ещё можно было бы его спасти. Но это было лишь какое-то мгновение. Я даже сказал об этом: «Может, спасти ещё можно?». – «Ну да, спасти», – огрызнулась Наталья. И тут понимай, что она имела в виду. То ли: «Не говори глупости, он умер». То ли: «Зачем спасать? Жду квартиры день и ночь!». Надели на него бельё, костюм синий. Крестика не было. Нашли алюминиевый крестик без ушка, Ната как-то продырявила его и вместо тесёмки бинт продела. Надели на шею. Опять стали с челюстью бороться, под подбородок подкладывать скатанную простынь. С ней вместе бинтом подвязали. Связали руки на животе и ноги вместе. Стали думать, куда класть его. Думаю: «На стол бы надо. Где такой взять? Стулья составить штуки четыре? Они узкие, упадёт». Решил дверь с петель снять, они в их квартире по два с половиной метра в высоту. Снял с ванной дверь и на три табуретки её положил. Постелил на дверь простынь. Положили дедушку и он вытянулся. Прямо на глазах вырос. Ходил-то, сутулился, горбился, – а смерть его выпрямила. Ждали медсестру из поликлиники, звонили, – не приходит. Зозуля в поликлинику сбегала, там ей сказали: «Ждите». И пришли не потому, что вызвали, а заявились уколы дедушке делать. А бабка не предупреждает, что он умер. Говорит: «Проходи, посмотри на Николая Карповича». Медсестра увидела покойника с подвязанной челюстью, со связанными руками и ногами, вытянувшегося в праздничном костюме на двери от ванной и от неожиданности чуть было с каблуков своих не слетела. Сумку выронила. Когда пришла в себя, стала нервно выяснять: «К кому ходили? Почему не приходят? Вам не могли так ответить: «Ждите». Я знаю этого врача». Сама медсестра позвонила врачу в поликлинику, подтвердила, что покойника своими глазами видела. Констатирует смерть. Врач выписал справку и позвонил в труповозку. Приехала машина, зашёл мужик, стал на кухне документы оформлять. Потом стал спорить с Натальей, дескать, в морге платить придётся. «Мы здесь его обмыли», – говорит ему Ната. Он вошёл в комнату поглядел на покойника и говорит: «А зачем вы его одели? Я такого не повезу. Раздевайте». Лишь бы было к чему придраться. Потом перестал ругаться, спрашивает: «Кто понесёт? Я один. Надо соседей позвать». Говорю: «Я помогу. Носилки у вас есть?». – «Нет носилок». – «Шутишь?». – «В пакете понесём». Достал пакет, завернул дедушку. До лифта донесли, – я уже выдохся. Думаю: «Шесть этажей, да такие пролёты. Как же мы понесём?». Несу, голова деда между моих ног болтается. До лифта дошли, санитар лифт вызывает. А лифт там один, пассажирский. Дедушкины ноги санитар вверх поднял, а я держу его внизу. Не вертикально держали, а по диагонали. Потом он достал носилки, стал просить: «Дай на помин души. На бутылку. Вон, у меня радикулит, а я таскаю». Дал ему на бутылку, помог засунуть носилки в машину, и он вместе с дедушкой уехал. А когда мы с другом пришли получать его, чтобы везти хоронить, они в морге сказали: «А его забрали, увезли». Гера Сундаралов показал им документы, спросил: «Куда могли его увезти? Кто?». Они перепугались, забегали. А потом посмотрели: оказывается, сами перетащили на другое место. Облегчённо вздыхая, сказали: «Всё нормально». Я приехал к Анне Ивановне через неделю после похорон. Она поставила на стол салат. Свекла, картошка, помидоры, огурцы, – всё это заправлено майонезом неделю назад. А сказала, всё свежее. Я поверил, сел за стол, ковырнул одну помидоринку, а она мягкая, как будто солёная. А до этого щи дала, те, что на поминках ели. «Вчера я их прокипятила, а то бы они прокисли». Попробовал, думаю: «Не самая большая отрава, можно есть». Салат есть не стал, сказал: «Не хочу». А она его с аппетитом съела. На второе подала обжаренную варёную колбасу с картошкой. Чуть-чуть, преодолевая отвращение, съел. Воспользовавшись тем, что она ушла в другую комнату делать ингаляцию, картошку положил в салфетку, колбаски подбросил ей в тарелку, а салат назад в салатницу. Вроде как всё съел. И всегда-то кормила тухлятиной, варёной колбасой с засохшими, завернувшимися краями. Картошкой, наполовину сгоревшей, наполовину сырой. То ли щи, то ли суп. Капуста плавает, и тут же рыба консервированная. Вонючий винегрет из холодильника доставала регулярно. Чай всегда спитой, в сотый раз «заваренный». Носик у чайника заткнут фольгой, чтобы тараканы не залазили. Сама Анна Ивановна больна всеми болезнями, но в еде и питье никаких ограничений. Принёс ей газированную воду «Тархун». Она ей понравилась: «Что же ты мне эту кисленькую раньше не показывал?». И ведь всегда, когда прихожу к ней, говорю: «Сыт, даже чай не смогу попить». А она своё. Тухлятиной кормит, и сама тухлятину ест. Думаю: «Притворяется? Неужели не чувствует, что еда протухшая?». Сама она из детского дома, работала в детской комнате милиции. А потом вышла замуж за Николая Карповича и работу бросила. Пришёл к ним в феврале, ещё Николай Карпович был жив. Анна Ивановна достала из шкафа дедушкин плащ и заставила меня его примерить. А он по размеру как раз на меня, но старомодный. Материал похож на габардин, а может, и был габардин. Сшит регланом, то есть округлые плечи, по моде тех лет. Китайская фабрика «Дружба». Говорю: «Хороший. Но сейчас зима, может весной или летом буду носить». Тогда бабушка предложила мне свою водолазку: «На. Носи. Я синтетику носить не люблю. Она вредная». – «Хороша», – говорю, – «поберегу на следующую осень». А сейчас, после смерти дедушки, повадился к ней врач со скорой помощи. Анна Ивановна всем квартиру оставить обещает. Он чуть ли не каждый день к ней заезжает «давление мерить, уколы делать полезные и дорогие, но даром». А однажды приехал этот «Айболит», а у неё дома я. Всё понял и быстро ретировался. А Анна Ивановна мне про врача рассказывает: «В последний раз, когда врач уходил, он обнял меня и хотел поцеловать в губы. Но я не позволила, отвернулась. Тогда он взял и поцеловал меня в щёчку». В тот же вечер предложила: «Оставайся». Я сразу не отказался, потом пожалел. Ушла куда-то. Нет и нет её. Думаю: «Фотографии что ли достаёт?». А она постель постелила. Да такую, какую только молодожёнам в их первую брачную ночь стелют. Рядом две огромные пуховые подушки и откинут уголок у одеяла. Дескать, приглашаем. Не удержался я от улыбки. И что говорить, не знаю, чтобы не осерчала. Она же свихнулась на мужиках, повсюду они ей мерещатся. Жаловалась: «Они и подглядывают за мной везде. И в ванной, и в уборной. И подслушивают всё, что бы я ни говорила. И начальника милиции подкупили, он их на вертолёте прямо ко мне на балкон высаживает». Нам с Наталкой даже пришлось Анне Ивановне балкон за свой счёт застеклить. «Да, нет», – говорю, – «сегодня надо домой». – «Да, ладно, ложись», – командует Анна Ивановна, – «Не бойся. Трепать я тебя не буду. Я же мужской ласки так и не познала. За Николая Карповича вышла, когда он уже больной был. Так всю жизнь и жила нецелованной. Воспитали честной. Другая бы на моём месте хвост задрала, а я мужа любила, не изменяла ему». Еле отговорился. Еле удрал. Накануне суда озлится, скажет: «Отпишу квартиру не тебе, а дохтуру». И что будешь делать? Натерпелся я с ней, бог свидетель. Врагу не пожелаешь. Начать всё заново, – я бы отказался.

– Эта бабка тебя ещё переживёт, – смеясь, подытожила Галина.

– Точно-точно, – испуганно согласился с ней брат.

– Ты чем сейчас занимаешься, артист? Театр бросил, – поинтересовалась Гордеева.