– Товарищ майор, я же извинился!
– И что? Мне теперь после тебя нервы лечить, а хорошее кизлярское лекарство дорого стоит. Впрочем, я могу уехать и так, но… сам понимаешь… Тогда уже проколы будут не на талонах, а на погонах…
– Понимаю, – со вздохом сказал Кудытов и полез во внутренний карман.
Десятка добавилась к десятке. После этого гаишник протянул купюры Зинчукову.
– Доброго пути, товарищ майор.
Банкноты исчезли в кошельке. После этого гаишник вздохнул и отдал честь.
– Счастливо оставаться, – подмигнул ему Зинчуков, насмешливо вскидывая руку в ответ, после чего повернулся ко мне. – Борька, размялся? Прыгай в машину.
Да, теперь я Борис Петрович Смирнов. Человек без определенного места жительства, но с определенными задачами для житья. И одной из насущных задач сейчас является путь до поселка городского типа Акташ. Не просто же так мы третьи сутки едем на машине Зинчукова.
Не просто…
– Весьма поучительно, – хохотнул я, когда мы тронулись в путь. – А гаишник так и стоит, глядя нам вслед.
– Будет ему уроком. А то привыкли тут дурачков ошкуривать. Ничего, пусть сам побудет на месте дурачка.
Я посмотрел в боковое зеркальце. Второй гаишник вышел только после того, как мы отъехали. Точно почувствовал неприятности. Увидел красное удостоверение…
– И фокус неплох, гаишник даже спал с лица, когда "ксиву" увидел.
– Эх, это ли фокус, – вздохнул Зинчуков. – Вот Пантелеймон Борисович, к которому мы едем, вот кто настоящий фокусник. Наверное слышал про перестрелку из-за острова Даманский?
Конечно же слышал. Как не слышать, если это общеизвестный факт, что наши советские пограничники закусились с китайскими. Да и по времени это было совсем недавно, в 1969 году. И пусть я попал в тело молодого человека в 1972-ом, но слышать о конфликте просто был обязан. Иначе это вызвало бы подозрение – вряд ли можно было найти человека в СССР, который не знал, что Китай планирует откусить кусок от страны.
– Так вот, заключил перед этим «Внешторг» договор с одной китайской фирмой на поставку в СССР, ну, скажем на «глазок», миллиона махровых банных полотенец. Вроде все ясно и понятно: Мы вам деньги – вы нам товар. Но, как на грех, в это время наши отношения с Китаем (на высшем уровне) уже начинали пробуксовывать…
– То есть, не совсем ещё стреляли, но уже…
– Да, уже, – кивнул Зинчуков. – В общем, хитрые китайцы бодро поставили в Союз половину, оговоренной в договоре, партии этих самых полотенчиков, а вторую половину, так же бодро продали подороже во Францию. А французы уже поступили с этими полотенцами по своему усмотрению. Нашили халатов или ещё чего, но переделали, короче.
– И как? Половина-то оплачена.
– Да-да, оплачена, а сами китайцы всё щурят глазки и улыбаются. Вроде бы и не отказываются, но в то же время и поставлять не поставляют. Руководство уже хмурится, требует результаты. Тогда и отправили в Китай группу наших, среди которых направили и Пантелеймона Борисовича. Дали всем строгий наказ разрешить ситуацию – либо вернуть полотенца, либо стрясти неустойку по контракту. Сам понимаешь – это всё не очень хорошо бы сказалось на международной политике. А там ещё американцы подтявкивали, говорили, что китайцы не отдают по закону, что, мол, так всё и должно быть в цивилизованном обществе.
Я только покачал головой. В цивилизационном обществе уже не бьют ножом, в этом обществе предпочитают на голову скинуть бомбу, а после с уверенностью сказать, что иначе поступить было нельзя.
– Так вот, наши долго и упорно вели переговоры. Но китайцы… Эти узкоглазые засранцы заявили, что они вовсе не отказываются поставлять недостающую часть товара. Однако, остаток полотенец будет с портретом Мао Цзэдуна! Представляешь? На фоне накаляющейся обстановки такие выкаблучивания! И ведь не докопаешься! Полотенца-то будут поставлены – контракт не нарушен. Вроде бы всё хорошо, но как это будет выглядеть в Советском Союзе? Целый анекдот! Причем с политическим подтекстом, таким, чтобы весь мир насмехался над облапошенным советским народом.
– И что?
– А то, что Пантелеймон Борисович придумал, как выйти из этой ситуации. На следующей встрече он с радостью принял предложение китайских "товарищей", даже занес уже ручку для постановки подписи под соглашением с портретом Мао, но… Вслух произнес, что эти полотенца будут использованы для вытирания нижней части тела! Во! Каков поворот, а? Почти прямо сказал, что портретом Мао будут вытирать не только жопы, но и другие срамные места. У китайцев даже глаза стали круглыми. Такого поворота они точно не ожидали…
– И что в итоге? – спросил я, когда Зинчуков начал затягивать театральную паузу.
– А что в итоге? Китайцы всё поняли, извинились, а после в СССР пришли полотенца с простыми и банальными изображениями, там бамбуки, журавли, горы и туманы…
Я расхохотался. Зинчуков поддержал меня. Этот смех позволил немного взбодриться. Всё-таки трехдневный путь не из самых легких. Тем более, когда далеко не все дороги асфальтированы…
– Веселый человек этот самый Пантелеймон Борисович, – сказал я, отсмеявшись. – А мы для чего к нему едем?
– Чтобы ты научился основам дипломатии. Чтобы знал, что и как делать среди чиновников высокого ранга, партийных работников и высшего руководства.
– Во как, а зачем мне это будет нужно? Для какой-то операции?
– Ну да. Для операции, – неохотно сказал Зинчуков.
– И в чем же цель операции, если мне придется так много узнать? Что мы будем делать?
– Ликвидировать Гитлера… – просто ответил Зинчуков.
Я едва успел поймать отпавшую челюсть и ошалело уставился на майора:
– Ч-чего?
– Чего-чего… Казнить Гитлера будем, Борька, – хмыкнул Зинчуков в ответ.
Глава 2
Казнить Гитлера…
Я-то уже успел подумать, что видел всё в этой жизни. Что меня, как прожженного солдафона уже ничем не проймешь, но нет. Как оказалось, бывает и на старуху проруха.
Я действительно охренел!
Всю свою прошлую жизнь, вплоть до смерти в начале двадцать первого века от взрыва гранаты, я был уверен, что Гитлер по-самурайски наложил на себя руки. Его труп и труп его жены сожгли и закопали в трех метрах от входа в бункер под имперской канцелярией. Этого монстра опознали и потом долго мытарили, то закапывая, то раскапывая тело.
Ведь помнил о том, как всё произошло… Даже помню статью из газеты о том, как всё было в те последние апрельские дни, когда Красная Армия уже почти окружила Берлин:
"Начальник его охраны бригадефюрер СС Ханс Раттенхубер рассказывал, что, когда раздался выстрел, он первым зашел в комнату. Мертвый Гитлер с залитым кровью лицом сидел, откинувшись, на диване. Рядом с ним – мертвая Ева Браун. Она приняла яд. Возле ее кресла лежала желтая металлическая ампула из-под цианистого калия. Ампула была похожа на пустой футляр от губной помады.
Адъютант Гитлера Отто Гюнше сказал личному шоферу фюрера Эриху Кемпке, что хозяин мертв, и попросил достать двести литров бензина.
– Как это произошло? – поразился Кемпка. – Он же был совершенно здоров.
Гюнше, сжав правую руку в кулак, указательным пальцем ткнул себя в рот, показывая, что Гитлер застрелился.
– А где Ева? – продолжал расспрашивать Кемпка. – Она тоже застрелилась?
– Отравилась.
Слуга Гитлера Хайнц Линге и эсэсовский врач Людвиг Штумпфеггер вынесли наверх тело Гитлера, завернутое в темное одеяло. Еву Браун вынес начальник партийной канцелярии Мартин Борман. Обитателей бункера позвали наверх – участвовать в траурной церемонии. Но тут открыла огонь артиллерия Красной Армии. Все побежали назад, в бункер.
– Это твоя идея – сжечь тела? – спросил Кемпка.