Все было тихо.
Так можно было сказать, если забыть о надрывающемся внедорожнике.
Другими словами, никого поблизости не было.
Так же быстро и незаметно Тень вернулась назад.
Том взял велосипед за руль, поставил одну ногу на педаль и, отталкиваясь другой, не спеша покатил вперед.
Возле памятника он притормозил. Ему показалось, что он заметил какое-то движение в окне дома на другой стороне улицы.
В окне второго этажа стоял человек.
Блики на оконном стекле не позволяли рассмотреть его как следует.
Том не мог даже с уверенностью сказать, был ли это мужчина или женщина.
Человек в окне активно жестикулировал. Как будто хотел привлечь к себе внимание.
Хотя не исключено, что он просто делал гимнастику.
А может быть, танцевал. Танцы ведь бывают разные.
Или от нечего делать размахивал руками.
С некоторых пор стало трудно находить простые и однозначные объяснения тому, что происходило вокруг. Все представлялось не таким, каким являлось на самом деле. Самые простые вещи могли вдруг оказаться загадочными и необъяснимыми. И наоборот, то, что казалось сложным, на самом деле не стоило внимания.
Том поднял руку и помахал человеку в окне.
Так, на всякий случай.
Тот либо не заметил его, либо не придал его жесту никакого значения.
Ладно, Том тоже решил не придавать значения тому, что происходило в доме напротив. В конце концов, он понятия не имел, что именно там происходило. Быть может, человек в окне каждый день проделывал подобные упражнения. В любом случае у Тома не было никаких оснований навязывать человеку за стеклом свое общество. Делать это не позволяли элементарные правила приличия. Даже если человек ведет себя неадекватно – это его личное дело. Воспитанный человек должен сделать вид, что не замечает ничего необычного. Этому учила Тома тетя Мэгги. А тетя Мэгги знала практически все о правилах хорошего тона. В этом Том был уверен. Поэтому он снова оттолкнулся ногой от мостовой и поехал дальше.
Колесо велосипеда ткнулось в дверцу внедорожника.
Том спрыгнул на мостовую и сделал шаг вперед.
Едва заглянув в открытое окно машины, он отшатнулся назад.
На водительском месте, сгорбившись, уткнувшись лбом в рулевое колесо, сидел человек. Из-за чего, собственно, машина и завывала с таким отчаянием, будто пыталась предупредить всех вокруг о том, что мир сошел с ума! Ну, или находился на грани нервного срыва.
Поза человека в машине была не просто неподвижной – она была абсолютно безжизненной. А потому казалась неестественной. Такую позу мог придать своему творению скульптор, заботящийся в первую очередь о композиционном решении.
Так, например, знаменитый роденовский «Мыслитель» сидит в позе, которую не в состоянии долго сохранять ни один человек. Да и просто принять ее сможет далеко не каждый. Но Родену до этого не было никакого дела – он создавал произведение искусства.
Человек за рулем был похож на манекен, который кто-то попытался усадить за руль. Но пластиковая копия человека не удержала равновесия и завалилась вперед, уткнувшись лбом в руль.
Не могло быть никаких сомнений в том, что человек за рулем мертв. И все же, собравшись с духом, Том протянул руку и прижал пальцы к его шее. Так всегда поступали полицейские в кино, когда хотели удостовериться в том, что жертва преступления мертва.
Кожа на шее водителя внедорожника была еще теплой. Ну, может, только чуть холоднее, чем следовало бы. Самую малость.
Для сравнения Том другой рукой коснулся своей шеи.
Трудно сказать, была ли какая-то разница. Но если человек умер недавно, то тело его еще не успело остыть.
Пульс Том не смог нащупать ни на шее водителя, ни у себя. Наверное, для этого требовался определенный навык.
От истошного воя, что продолжала издавать машина, у Тома уже начала кружиться голова. К тому же он не слышал, что происходило вокруг. А это значит, кто угодно мог подкрасться к нему незаметно. И если еще вчера «кто угодно» означало «один из жителей города» или «кто-то из туристов», то сегодня это означало именно «кто угодно».
Том положил руку водителю на плечо и, стиснув зубы, потянул за него.
Тело подалось на удивление легко. Оно почти упало на спинку сиденья. Голова откинулась назад так, будто шея переломилась. Челюсть отвалилась вниз. Изо рта вывалился темно-фиолетовый язык.
Том в ужасе отпрыгнул назад. Зрелище было не столько страшное, сколько омерзительное.
Зато душераздирающий машинный вой наконец-то прекратился.
Наступившая вдруг тишина показалась Тому неестественной. Как будто он оказался под водой. Или весь город ушел под воду.
Том завороженно посмотрел по сторонам.
Не хватало только рыб, медленно, будто в танце, двигающих веерами плавников и безмолвно разевающих губастые рты. Но, постаравшись, Том мог вообразить этих рыб, пялящихся на него круглыми, удивленно выпученными глазами, не понимающих, что он делает здесь, под водой. Это было совсем не трудно. Рыбы хотели бы с ним подружиться. Но им казалось немного странным то, что человек находится под водой и не испытывает при этом никаких неудобств. Том мог бы объяснить им, что происходит, но, к сожалению, он не знал языка рыб.
Очень длинная, плоская, будто сжатая с боков рыба, похожая на шарф, который можно несколько раз обмотать вокруг шеи, обернулась вокруг пояса танцующего на высоком постаменте Шута, скользнула по его левой ноге, коснулась плавниками и хвостом постамента и, извиваясь всем телом, словно парящая в воздухе лента, поплыла над асфальтом мостовой.
Проследив за ней взором, Том вдруг увидел такое, от чего на него будто мертвенным холодом пахнуло.
Рыбы разом все исчезли.
Том остался один.
В звенящей пустоте.
Глава 10
Шут стоял на одной ноге, вскинув другую, согнутую в колене, в насмешливом танце. Правая рука его была заведена за спину, в левой он держал погремушку в виде насаженной на палку головы шута, в таком же, как у него, дурацком колпаке с тремя концами, к каждому из которых пришит бубенчик.
Лицо Шута было обращено в сторону Хенли-стрит.
Том же все время смотрел на него со спины.
И только сейчас, оказавшись на углу перекрестка Хенли-стрит и Шекспир-стрит, он увидел то, что находилось перед постаментом.
Это была большая черная лужа, растекшаяся по мостовой, с неровными, постоянно меняющими свои очертания краями.
Том видел нечто подобное в телепередачах, рассказывающих о Сезоне Катастроф. Черные кляксы с постоянно меняющимися, как у амебы, краями. Их называли пространственно-временными разломами. И они неизменно присутствовали в центре любой аномальной зоны.