Письмо, так и не написанное, потому что его отправлять некому

А вот вражья игра не только просочилась, но и по хозяйски укоренилась в сердцах сержантского и младшего офицерского состава (в основном из числа двухгодичников, тех, кто пришел после института отрабатывать лейтенантские погоны, полученные на военных кафедрах).

По вечерам, когда все наши отцы-командиры отправлялись в теплые уютные гнездышки в военном городке, а холостые офицеры – в менее уютные, но все равно согревающие душу комнаты общежитий, хозяевами казарм становились мы, унтер-офицеры, или проще сержанты. «Старики» у нас были не в особой силе. Во первых, самые авторитетные рядовыми не оставались, а становились сержантами. Тех, у кого в голове сквозняк гулял, не слишком уважали вне зависимости от срока службы. Так что сержантские лычки автоматически становились пропуском в элитный клуб казарменной аристократии. А потом, все же части наши считались элитными и отбор в них шел достаточно строгий.

Меня среди прочих особо одаренных, но не откосивших от призыва сразу из военкомата направили во всесоюзную «учебку», откуда я свеже испеченным сержантом (если уж совсем точно – младшим, но кто на это обращает внимание) попал в боевую часть. Звание и поддержка московского землячества быстро ввели меня в круг избранных.

И в этом кругу я прошел суровую школу азартных игр. Как-то поздним часом конца ноября мы сидели после отбоя в канцелярии второй батареи и откровенно маялись от безделья. С другой стороны, спать так рано было не по чину.

И тут кто-то и подбросил эту мину замедленного действия. Мина была очень действенной и взрывалась она почти каждый свободный от боевых будней вечер, вплоть до конца службы. Подозреваю и после моего увольнения орлы все так же с азартом после отбоя резались в «Ап энд Даун».

В первый вечер мы так и не раскусили все прелести этого сладкого яда. Так, что-то новенькое. И только через день, когда кто-то предположил, что взрослым солидным мужчинам в девятнадцать – двадцать лет несерьезно играть так просто на интерес. Все солидные мужчины согласились. Тем более одному из нас неделю назад исполнился двадцать один год.

Но встал вопрос, а на что играть? На деньги? Хотя все мы получали далеко не солдатский паек, я например был на прапорской должности и моя зарплата была больше двадцати рублей (при средней в стране у молодых специалистов – 100–110 рублей!), на деньги мы посчитали играть не серьезным. По копеечке уж слишком мелко. Больше – не потянем.

Я бы и сейчас хотел увидеть того кому пришла в голову эта страшная мысль – копеечки заменить приседаниями. То есть тот кто побеждает – тот побеждает. А остальные приседают по разнице очков. Потом была разработана сложная система взаимозачетов.

Все это было весело. Пока не претворилось в жизнь. Для меня. Так вышло, что меня взаимозачеты не коснулись вовсе. Я не выиграл ни разу. До того вечера к картам я относился легко. И мне было лень считать, запоминать, продумывать варианты. Тот случай научил меня раз и на всегда: карточная игра – это серьезно. В общей сложности я в ту ноябрьскую ночь проиграл 1200 (прописью – одна тысяча двести приседаний). Но не это страшно.

Страшно, что на следующий день, мы при большом стечение сержантского состава части отдавали карточные «долги». Но остальные задолжали самое большее пятьдесят – шестьдесят приседаний. Главным гвоздем вечера был, понятно, я. Мне, правда милостиво разрешили после каждой сотни делать перерыв. Но на рассрочку эти карточные садисты категорически не согласились. Как это все происходило – рассказывать не буду. Кто хочет – может попробовать. Ну хотя бы половину. А я следующую неделю ходил, как на костылях.

Зато после этого играть я стал осторожно и расчетливо. И уже через месяц проигрывал крайне редко.

После такой школы, отличить хорошего игрока от того, кто только прикидывается им было не сложно.

Так оно и оказалось. И хотя я порой позволял чуть-чуть проигрывать, иначе распугаешь публику, в первый вечер я выиграл почти пять рублей. А это уже обед!

Я понял, что на ближайшие несколько дней я о средствах на еду могу не беспокоится. И все же это не могло быть надежной базой всего последующего отдыха. Игра в любой момент могла надоесть и я оставался без средств к нормальному питанию.

Нужен был еще один источник и составная часть безбедного существования на отдыхе.

Глава 7

…И я его нашел.

Кто сказал: любовью сыт не будешь? Тот пусть и голодает. Я же решил именно любовью и питаться.

То есть с помощью любви. Ну если не любви, то симпатии.

Проблема разрешалась без больших затруднений. Во время курортного сезона хилая система гурзуфского общепита укреплялась практикантками из Харькова, Киева и других мест Украины, где были соответствующие техникумы и училища.

Самих же точек питания было не так много, очереди в них в обедненное время – сумасшедшие. Так что, девчонок, которые днем общепитовски кормили нас, а вечером смертельно скучали и чуть с завистью смотрели на толпы бездельников-отдыхающих, можно было рассмотреть со всех сторон, как в переносном, так и в прямом смысле этого выражения.

Но о девчонках потом. Сначала надо рассказать о гурзуфских очередях.

Очереди в столовках и пельменных – статья особая. Матерые, штатные работники забегаловок пользовались наплывом отдыхающих по полной программе. Порции не докладывали до заявленных объемов, а окончательные расчеты включали в себя очень солидные чаевые, которые, разумеется, клиенту не объявлялись. Бороться с этим официальными путями было не возможно. Попробуй повозмущаться, застопорив хвост из полусотни голодных курортников.

Но безнаказанным такое издевательство над собой оставлять тоже было нельзя. И месть оказалась простой, эффективной и полезной для желудка. Очередь обычно двигалась медленно, прилавок с трубками, на которые ставились подносы, был длинным. Стоило положить к своей порции лишнюю котлетку, или пару дополнительных тефтелей, или еще чего по вкусу – и ты уже отомщен. Далее – по вкусу: кто-то в медленнотекущей очереди, не слишком афишируя, съедал добавку, а некоторые мастера камуфляжа мастерски маскировали довесок в гарнире.

Так и установилось: нас обвешивали и обсчитывали, а мы – объедали. Какой был конечный баланс нам было не известно, но судя по молчаливому соглашению сторон – все были довольны.

Девчонки-практикантки были вне этой игры. Аборигены местного общепита делиться с этими соплячками совершенно не собирались. А те закрывали глаза на наши невинно-сытные шалости.

Другое дело, когда им кто-то нравился. Тогда в его тарелку клали кусочек побольше и поаппетитней, гарнирчику побольше, зелень свежая появлялась. Такой знак – умный заметит.

Вот и я стал замечать, что в верхней столовой, куда мы заходили достаточно часто, моя порция заметно отличалась от приятельских. Вычислить, от кого шли «приветы» в котлетах, было не очень сложно.

А что, вполне кондиционно. Стройная живая девчонка. Лет восемнадцати. Немного застенчива, но любопытна. В мешковатом белом халате подробностей фигуры не определишь, но научная реконструкция позволила сделать однозначный вывод – пойдет.

И уже на третий день после отъезда Галы – как раз это была смена моей «кормилицы» – мы сговорились встретиться вечером.

Все складывалось замечательно. Заканчивала она свою работу в половине десятого. Туда-сюда – в десять мы встречаемся в баре на горе у «Коровы». Час – до закрытия бара – вполне достаточно для ухаживания по полной программе, провинциальные девушки любят все эти ритуальные танцы.

А там – будем действовать как подсказывает нам природа. Жаль, конечно, что я забыл, как её зовут. Но это не главное и вполне поправимо.

Так как ранний вечер оказался не занятым личной жизнью, я попадал на званный вечер, куда был приглашен накануне… Народный художник решил отметить день рождения своей дочери. Той самой, что была с Шуриком-большим и я даже подумал, что у них роман. Хотя это, как выяснилось, совершенно не соответствовало действительности. Шурик потом признался, что он-то может и не против, но уж больно опасается неадекватной реакции Великого папы. Так вот, папочка решил отметить день рождения своей дочурки с размахом и заказал несколько столиков в верхнем ресторане. Начало – в семь.

График выдерживался идеально! И вопрос с ужином решался на этот вечер.

Единственное, что настораживало перед встречей с девочкой из пельменной (черт возьми, как же её зовут?), это различие взглядов на отношения между противоположными полами.

Если Москва уже вступила в пору прагматичного отношения к сексу, то провинция во многом жила еще в конце пятидесятых. О сексуальной революции они знали по остропублицистическим статьям в комсомольской прессе и полит-информационным лекциям. О «Кама-сутре» не слышали ничего, а «Плейбой» был вершиной порнографии. Нам-то все это было известно. Что называется, если не видели, то друзья рассказали.

Не надо забывать, что это было то благословенное время, когда контрацептивов появлялось все больше, венерические заболевания, как нам говорили (а мы охотно верили) были побеждены почти совершенно. Кто заболевал, был почти преступником, так как все связи проверялись до седьмого колена, а тебя ставили на спец учет с сообщением на место работы. Правда, по жизни все лечилось просто и эффективно у знакомых врачей за хорошую цену, но без лишних бумаг официальным лицам.

Так что беспокоится не стоило. Да, тогда о СПИДе не было известно вовсе, по причине его отсутствия (во всяком случае, ученые его еще не открыли).

Впрочем, если девушка (никак не вспомню как же её зовут?) захочет, чтоб за ней подольше ухаживали, ну больше, чем час, полтора, пойду на встречу. В данном случае, меня больше сексуального удовлетворения, интересовало удовлетворение гастрономическое.

Согласен, цинично. Но пусть моралисты голодают и влезают в долги. Меня же оправдывало, что все будет без обмана. В наших будущих отношениях я не собирался использовать не слишком честные приемы в виде пылких признаний, слов безумной любви и обещаний златых гор, с обручальным кольцом в придачу. Вот это грех. А так, каждый получал, то что хотел получить.

Истина проста: нет любви – даешь котлеты!

Всех этих рассуждений мне хватило, чтоб душа и совесть, воспитанная на классической литературе, была совершенно спокойна.

После 17.30 я надел самое приличное из моего скудного южного гардероба – все-таки сначала на день рождения иду – надушился модным и дефицитным одеколоном «Саша», и отправился к «корове» Еще не зная, что там случиться…

Глава 8

…А случилось совершенно неожиданное – я стал мужчиной. И произошло это сразу после того, как разрезали арбуз.

Но сначала, откуда взялся арбуз.

Я, Илья и Лена, встретившись на набережной, пришли в «Корову» почти в шесть. А, как полагалось в те времена, полноценный ресторан, то есть с живыми музыкантами, начинал работу с семи.

Поэтому, мы и собрались в номере у Алины. Хозяйка – тот самый художественный критик из элитарного журнала, у которой был роман с народным художником (Великим папой). Высокая, стройная и в то же время статная брюнетка. Всем своим видом показывающая, что уж она то знает, как дергать бога за бороду.

«Бог» её, правда, судя по условиям проживания здесь, в доме отдыха, так, средней руки. А условия: комнатка – пенал. Высокохудожественный окрас стен: верх – ядовито-голубой, низ – отравляюще-синий. Правда, есть удобства. Те самые. Нормальный человек повернуться в них может с трудом, и все же – удобства! Да и чего уж там ворчать, номер-то все же одноместный. А это дорогого стоит.

Только когда в этот пенал набивается куча людей, а куча – это семь человек, то создается впечатление, что ты в московском автобусе в утренний час пик. Что ж в тесноте, но не в обиде.