Хроники Чёрного Нуменора: Тень Морремаров

Кархарон, отдышавшись, первым нарушил тишину.

– Кэп… – его голос был хриплым от усталости. – Светает. Как будем спускаться? Мы на этом снегу будто мишени, ярче маяка.

Балдурин, не отрывая взгляда от долины, на секунду задумался. Его глаза сузились, оценивая крутизну склона под ними. Он видел ровный, почти гладкий снежный скат, уходящий вниз на сотни футов. Прямой спуск занял бы часы и сделал бы их идеальной мишенью.

Затем его взгляд упал на волка. Тот подошёл к самому краю обрыва, понюхал воздух, потом… странно присел на задние лапы, завалился на бок и, оттолкнувшись, плавно и легко, словно салазки, поскользил вниз по снежному склону. Он не катился кубарем, а именно скользил на боку, оставляя за собой ровный след.

Балдурин проследил за ним взглядом, и на его лице появилась редкая ухмылка.

– Вот так и будем спускаться, – сказал он, поворачиваясь к своим изумлённым спутникам.

Быстрыми движениями он снял свой плотный плащ и расстелил его на снегу. Затем, разбежался и с силой прыгнул вперёд на плащ и покатился лёжа на животе.

– Ё-ё-ёх! – его крик, смешанный с ветром, донёсся до Кархарона и Арвина.

Плащ, как хорошие сани, рванул вниз по идеально гладкому склону. Балдурин летел с нарастающей скоростью, оставляя за собой фонтан снежной пыли. Это было безумие. Это было гениально.

Кархарон и Арвин переглянулись. На лице старика было написано откровенное «он спятил», но следом – азартная искорка. Арвин же смотрел вниз с таким ужасом, будто ему предложили прыгнуть в пасть тому самому озёрному чудищу.

– Ну что, – хрипло рассмеялся Кархарон, уже срывая с себя свой собственный плащ. – Жили – не тужили, а помирать – так с музыкой! Держись крепче!

Он, с размаху плюхнувшись на свой плащ, с гиканьем и воплями ринулся вниз вслед за Балдурином.

Арвин, оставшись один на вершине, с минуту смотрел им вслед, потом, сжав зубы и пробормотав что-то невнятное, последовал их примеру. Его спуск был менее уверенным, он кувыркался и кричал, но плащ исправно нёс его вниз, к тёмной полосе леса.

Вскоре все трое, обсыпанные снегом, запыхавшиеся, но невредимые, оказались в густых, спасительных зарослях соснового леса. Они отдышались, отряхнулись и, не теряя времени, начали пробираться сквозь частокол стволов и колючих ветвей. Через полчаса тяжёлого пути, промокшие и уставшие, они добрались до старой, покосившейся сторожевой вышки. Она стояла молчаливым стражем на краю леса, и её тень обещала хоть какое-то укрытие и передышку перед тем, что ждало их впереди.

Балдурин, прислонившись спиной к шершавому стволу старой сосны, медленно переводил взгляд с Кархарона на Арвина и обратно. Усталость пронизывала их, впитываясь в кости после адского восхождения и безумного спуска.

– Кархарон, – голос Балдурина прозвучал тихо. – Можешь развести костёр, который не будет дымить? Не просто тлеть, а гореть. И не выдать нас на половину лиги чадящим столбом.

Кархарон, чистивший ногтем засохшую грязь на клинке своего скимитара, поднял глаза. В его взгляде мелькнула тень былого пиратского нахальства.

– Спроси ещё, есть ли у меня ром про запас, – хрипло проворчал он. – Дым – это для зелёных юнг, что дрова сырые жгут. Настоящий контрабандист или разведчик умеет договориться с огнём. Ясно скажешь ему: «Гори, но не болтай». И он послушается. Угли определённые, укладка особая… Воздуха ему ровно столько, сколько надо. Будет тебе жар, и будет тебе пламя. А дыма – не будет. Или почти не будет.

– Хорошо. Я отправляюсь на разведку. Сползу к вышке, посмотрю, что творится у берега. Кархарон, твоя задача – развести бездымный костёр. И пока я буду отсутствовать, добыть кое-что. Мне нужен глаз. Любого животного или птицы. Свежий.

Кархарон, не моргнув своим глазом, кивнул, как будто просьба была столь же обыденна, как нарезать хлеба.

– Арвин, – Балдурин посмотрел на юношу, который сидел, обхватив руками раненое бедро. – Как только Кархарон добудет нам огонь, твоя задача – приготовить горячую еду. Всё, что осталось. И отдыхать. Приходи в себя. Но бдительности не теряй ни на секунду. Расслабленность сейчас – роскошь, которую мы не можем себе позволить.

Он повернулся к волку, который уже поднял голову, чутко уловив изменение тона.

– А ты сторожи лагерь. Защищай их, если что.

Белый зверь медленно склонил голову в знак понимания. Его чёрные глаза, казалось, говорили: «Это моя территория. Никто не посмеет».

Не теряя больше ни секунды, Балдурин бесшумно метнулся вглубь вышки, его плащ слился с тенями, и через мгновение его уже не было видно.

Каждая ступенька, каждая перекладина скрипела под его весом, и он замирал, вжимаясь в дерево, пока звук не стихал. Он двигался, как тень, без единого лишнего звука, растягивая подъём на долгие минуты.

Наконец, его голова достигла уровня верхней площадки. Он замер, лишь глаза медленно поднялись над гнилым деревянным полом. Потом, дюйм за дюймом, он приподнялся ещё, и опираясь на локти, позволил себе осторожный взгляд.

То, что он увидел, заставило его кровь похолодеть.

Балдурин ожидал увидеть врагов. Но не в таком количестве.

Гондорцев было больше. Намного больше, чем он предполагал. Пятнадцать человек, а может, и все двадцать.

На корабле Гондора, том самом стройном и грозном судне, он насчитал не меньше четырёх фигур. Двое стояли на корме, у штурвала, ещё двое патрулировали палубу, их позы были расслабленными, но бдительными. На их «Морской Крысе», старой, потрёпанной шхуне, виднелись силуэты двух стражников. Они сидели на сложенных канатах, что-то ели, явно не ожидая подвоха.

Остальные были раскиданы по берегу. Нестройными группами по двое-трое. Одни чистили оружие у небольшого костра, другие неспешно прохаживались вдоль кромки воды, поглядывая на лес. Никто не смотрел в сторону их укрытия с особым подозрением, но сама их численность была угрозой.

Балдурин заставил себя дышать ровно и глубоко, подавляя вспышку ярости и тревоги. Его взгляд снова пробежал по опушке леса. Там, среди деревьев, никого видно не было. Но это не значило, что там никого нет.

Он провёл на вышке ещё несколько долгих минут, запоминая каждую деталь: расположение костров, позы часовых, укрытия на пути к кораблям. Затем, так же медленно и бесшумно, как и поднимался, он начал спуск.

Когда он вернулся в лагерь, его встретила почти идиллическая картина. В небольшом, аккуратно выкопанном углублении горел ровный, жаркий огонь. Ни единой струйки дыма не поднималось к небу – лишь лёгкое, зыбкое марево над пламенем выдавало жар. Кархарон сидел на корточках, с удовлетворением наблюдая за своим творением. Арвин, устроившись поудобнее у ствола дерева, помешивал что-то в подвешенном над огнём котелке. Оттуда тянуло густым, мясным ароматом, от которого у Балдурина свело желудок голодной судорогой.

– Ну что, кэп, как там, на прогулке? – хрипло спросил Кархарон, не поворачивая головы.

Балдурин молча подошёл и опустился на землю рядом с ними. Арвин, встревоженный его молчаливой усталостью, тут же налил в жестяную кружку дымящегося чая из маленького закопчённого чайника и протянул ему. Балдурин взял её, поблагодарил кивком и сделал долгий глоток. Горячий напиток обжёг горло, но странный травяной вкус, который всегда умудрялся подбирать Кархарон, уже согревал изнутри.

– Гондорцев больше, – наконец произнёс он, ставя кружку на землю. Его голос был ровным, но в нём слышалось напряжение. – Человек пятнадцать. Может, двадцать. На их корабле – четверо. На «Крысе» – двое. Остальные на берегу. В лесу, прямо у опушки, никого не видно. Но они не идиоты. Там наверняка есть засада.

Кархарон тяжело вздохнул, потирая переносицу.

– Дело худое. Прямо сказать, дерьмовое. Но мы и не из лучших ситуаций выкручивались, а? – Он посмотрел на Балдурина. – Выкрутимся и на этот раз. Мозги-то у нас на месте. Ну, у некоторых, – он многозначительно ковырнул пальцем в ухе.

Арвин, помешивая похлёбку, робко поднял глаза.

– Капитан… а Камень? Может, пора бы с ним разобраться? Всё-таки, ради него всё и затевалось. Может, в нём сила есть, которая сейчас пригодилась бы?

В этот момент Кархарон, словно вспомнив что-то важное, с деланной небрежностью полез в бездонный карман своего плаща. Через мгновение он извлёк небольшой, тёмный и влажный на вид шарик и, подбросив его на ладони, с шутливым подмигиванием протянул Балдурину.

– Насчёт обеда, кэп? Глаз, как ты и просил. Свежайший. Сорока, кажется. Или ворона. Не уверен, они по вкусу, поди, не сильно различаются.

Балдурин фыркнул, с трудом подавив улыбку. Он взял глаз, ещё тёплый и упругий, и, не глядя, сунул его в свой собственный, внутренний карман.

– Спасибо, Кархарон. Пока оставлю на закуску.

Затем он повернулся к своей сумке, достал небольшую глиняную баночку и протянул её Арвину.

– Мазь. Фундина. Втирай, пока не впитается. Врагов больше, чем я ожидал. Все должны быть на ногах. На своих.

Пока Арвин, с благодарностью кивнув, принялся за перевязку, Балдурин налил себе миску густой похлёбки. Они ели молча, с остервенением, почти не разбирая вкуса. Голод был сильнее, чем усталость, и они заглатывали горячую пищу, чувствуя, как она возвращает им силы.

– Итак, – Балдурин отставил пустую миску. – План. Первое, что приходит на ум… их корабль. Он намного лучше «Крысы». Быстрее, прочнее. Было бы неплохо прибрать его к рукам и вернуться в Умбар на нём. Ознаменовать наше возвращение не как беглых нищих, а как новых хозяев морей.

Кархарон хмыкнул, облизывая ложку.

– Звучит красиво, кэп. Но между «прибрать» и «уплыть» лежит небольшая проблема в виде пятнадцати вооружённых до зубов гондорцев.

– Я это учитываю, – холодно парировал Балдурин. – Предлагаю использовать наших… соседей. Помнишь, когда мы спускались в шахту, на нас напали волки. Там, судя по всему, есть логово. Я могу провести ритуал, посмотреть на ситуацию глазами волка, оценить их численность. А потом… стравить гондорцев с ними. Пусть они ослабят друг друга. А мы придём и добьём выживших.

Кархарон помотал головой, его лицо выразило явное неодобрение.

– План так себе, капитан. Изюминки в нём нет. Одна кровь да риск. Эти твари – ненадёжные союзники. Перегрызут гондорцев, да и за нами придут. У них счёты к нам. Я предлагаю своё. – Он с силой поставил на землю гномий топор, который прихватил из лагеря Фундина. – Я плот собрать могу. Почти лодку. Считай корабль. К глубокой ночи управлюсь. Выдолблю, свяжу… Мы можем попробовать подобраться с воды.

Балдурин покачал головой, его взгляд был непреклонен.

– Плот не удастся вынести из леса незамеченным. Даже ночью. А спускать на воду – нас тут же увидят. Это самоубийство.

Тут свой голос робко подал Арвин. Он закончил перевязку и теперь сидел, обхватив колени, его глаза блестели в свете бездымного костра.

– А если… если поджечь лес?

Кархарон и Балдурин почти синхронно повернулись к нему. Арвин сглотнул, но продолжил, набираясь смелости.

– Лес идёт почти до самого пирса. Если пустить огонь… он пойдёт по сухой хвое, по ветру… Гондорцы испугаются за корабли. Им придется тушить, или отталкивать суда от берега. Это отвлечёт их. Всех или почти всех. Их внимание будет приковано к огню, а не к воде. Мы сможем пробраться на корабль и захватить его, перебив тех, кто остался на борту.

Воцарилась тишина. Балдурин уставился на ровное, послушное пламя костра. В его глазах отражались языки огня, и в них плескалось нечто хищное.

– Да, – наконец произнёс он тихо, в его голосе прозвучало странное удовлетворение. – Огонь… Огонь я люблю. Это… имеет право на существование. Но нужны детали. Нужно направление ветра, нужно выбрать точку для поджога… И быть на сто процентов уверенными, что огонь не повернёт на нас.

Они просидели ещё с полчаса, обсуждая, взвешивая, отвергая и снова возвращаясь к разным вариантам. Усталость медленно, но верно сковывала их, делая веки тяжёлыми, как свинец.

– Ладно, – Балдурин с силой провёл ладонью по лицу, словно сдирая с себя пелену утомления. – Решение примем позже. Сейчас всем – спать. Как в крепости: двое спят, один дежурит. Первый – Арвин. Потом – Кархарон. Я последний.

Волк, бродивший всё это время по окраине лагеря, снова появился из темноты леса. Он лёг между спящими и бодрствующим, положив массивную голову на лапы, но его чёрные глаза были открыты.

В своё дежурство Балдурин сидел, прислонившись к дереву. В его руках находился Камень Альтамира. Он переворачивал его, вглядывался в карту звёздного неба, выложенную на его поверхности. Он водил пальцами по холодному, идеально гладкому металлу, пытаясь ощутить хоть какой-то отклик, хоть проблеск той легендарной силы, что должна была в нём таиться. Но камень был нем и безжизненен, как галька на берегу.

И тут его осенило. Кровь. Кровь была ключом ко многим ритуалам его рода. Кровь предков, его собственная кровь… Что, если…

Не долго думая, он достал кинжал. Лезвие блеснуло в свете звёзд. С лёгким, привычным усилием он сделал небольшой, но глубокий надрез на ладони. Тёмно-алая кровь медленно выступила из разреза. Он перевернул руку и сжал кулак прямо над сферой.

Капли, тяжёлые и тёплые, упали на холодную поверхность Камня. И случилось странное. Они не стекли, не растеклись. Они впитались. Бесследно. Мгновенно. Через несколько секунд на поверхности не осталось ни малейшего намёка на кровь.

Балдурин замер, ожидая. Ничего. Ни вспышки, ни гула, ни прилива силы. Камень Альтамира по-прежнему лежал на его коленях мёртвым, пусть и невероятно красивым, грузом.

Он сжал его в руке, чувствуя, как холод металла смешивается с лёгким жжением в ране. Загадка не была решена. Путь к силе предков по-прежнему был закрыт.

Балдурин сидел неподвижно, сжимая в ладони холодную сферу Камня Альтамира. Его взгляд, пустой и устремлённый в никуда, пронзал частокол сосен, упираясь в далёкую, свинцовую гладь Андуина. Воды были спокойны… безжизненные и чужие. Так же, как и камень в его руке. Годы поисков, ярости, унижений – всё это упёрлось в немой, безупречный металл, что лежал мёртвым грузом, насмехаясь над его притязаниями.

Внутри него что-то надрывалось. Не мысль – нечему было мыслиться. Глухая, бессильная ярость, которой некуда было деться. Она клокотала в жилах, требовала выхода, упиралась в стену собственного бессилия. Он сжал Камень так, что пальцы онемели, словно пытаясь силой выдавить из него хоть искру жизни. Ничего.

Его взгляд, затуманенный отчаянием, бессмысленно скользил по воде. По крови на его собственной ладони. По крови…

И тогда это началось. Не озарение. Нет – нет. Совсем не озарение.

Это был взрыв изнутри.

Словно плотина, что сдерживала века, рухнула в одно мгновение. Не мысль, а инстинкт, древний и дикий, прорвался сквозь наслоения ярости и разума. Он не понял. Он вспомнил. Вспомнил то, что знала его кровь, его плоть – каждый потомок Морремаров, чьи жизни растворились в его собственной.

Глаза его, до этого пустые, загорелись ледяным огнём. Он вскочил на ноги.

– Морремары не приручали море, – прошептал он, голос его был низким, как гул надвигающегося шторма. – Они были его частью.

Он повернулся, и его взгляд, полный этой новой, страшной ясности, упал на храпящего Кархарона. Без церемоний Балдурин пнул его в бок.

– Охраняй лагерь, – бросил он, в его тоне было нечто, заставившее старика мгновенно протрезветь. – Я скоро.

Не дожидаясь ответа, Балдурин шагнул прочь, скрываясь среди тёмных стволов. Он шёл, забыв об осторожности, не видя ничего вокруг. Его гнала вперед единственная, всепоглощающая нужда – дотронуться. Убедиться.

Лес, густой и молчаливый, расступился перед ним, открыв узкую полоску каменистого берега. В этот миг ему было неважно, видят ли его гондорские часовые, следят ли за ним стрелки из чащи. Его сознание поглотили тёмные и безмолвные воды Андуина.

Он замер на самом краю, склонив голову, вглядываясь в своё отражение. Оно было бледным, искажённым, лицом призрака с горящими глазами. В этот миг мир вокруг него начал меняться. Ещё недавно синее небо на глазах затягивалось тяжёлыми, низкими пепельными тучами. Они наваливались на горные хребты, пригибая их к земле своей массой. Воздух застыл, густой и зловещий. Начинался снегопад.

Первая, одинокая снежинка, крупная и совершенная, медленно спустилась с небес. Она проплыла прямо перед лицом Балдурина и приземлилась на воду, точно на его отражение, на бледный лоб призрака в тёмной воде. Снежинка на мгновение задержалась, а затем бесследно исчезла, растаяв в чёрной глубине.

И тут Балдурин осознал всё до конца.

Он запустил свою окровавленную руку в карман и сжал Камень Альтамира. Не как артефакт. Не как символ власти. А как часть себя.

Кровь с его ладони, тёплая и живая, впиталась в холодный металл, и на этот раз он почувствовал отклик. Не гром и не свет, а тихую, глубокую вибрацию, исходящую из самого сердца камня и отзывающуюся эхом в его собственной крови.

Он поднял взгляд от своего отражения и уставился прямо на воду перед собой.

Поверхность воды, до этого зеркально-гладкая, дрогнула. Сначала – лёгкая рябь, будто от падения невидимой капли. Потом ещё, и ещё. Рябь крепла, сливалась, превращалась в мелкую, нервную зыбь. И через несколько мгновений на реке, без единого дуновения ветра, поднялись волны. Не просто волны – это были водяные валы, тёмные, мощные, с гребнями белой пены. Они накатывали на берег с глухим, яростным рокотом, взбивая песок и щебень.

Балдурин стоял вросший в землю, не шевелясь. Его плащ развевался от ветра, рождённого самой бурей. Но ни одна волна не коснулась его. Бешеный прибой обрушивался на берег, но останавливался, словно перед невидимой стеной, в паре дюймов от его сапог. Вода бурлила и ревела вокруг, а он стоял в самом эпицентре хаоса, в оазисе абсолютного спокойствия, сухом островке в бушующем море.

Он не командовал стихией. Он был её частью. Кровь Морремаров, великих мореходов, текла в его жилах. Камень Альтамира был не источником силы. Он был проводником, являющим те силы, что дремали в нём самом.

Балдурин медленно разжал пальцы и вынул Камень из кармана. Теперь он не был холодным. Он был тёплым, почти живым, и на его поверхности звёздные карты, казалось, плавали в глубине, двигались, выстраиваясь в новые, невиданные созвездия.

Балдурин поднял голову, глядя на бушующий по его воле Андуин. И впервые за долгие-долгие годы на его лице не было ни ярости, ни обиды. Лишь холодная, бездонная уверенность наследника, нашедшего, наконец, своё подлинное наследие.

Балдурин вернулся так же бесшумно, как и ушёл, возникнув из белой пелены снегопада словно порождение метели. Он вошёл в круг, очерченный тлеющими углями костра Кархарона, и остановился, давая им себя рассмотреть.

Они увидели разницу сразу, ещё до того, как капитан открыл рот. Поза, всегда исполненная сдержанного напряжения, теперь была подобна выточенной из гранита. Плечи расправлены, подбородок приподнят. Но главное – глаза. В них не было ни следов недавней ярости, ни намёка на усталость. Лишь ровная, холодная уверенность, гладь бездонного озера, в котором утонули все сомнения. Он выглядел так, будто не разгадал загадку, а просто вспомнил то, что знал всегда.

Кархарон перестал возиться с потухшей трубкой. Арвин замер. Вопрос висел в воздухе, тяжёлый и ненужный.

– Время ушло, – голос Балдурина прозвучал ровно, без предисловий. – Будем заходить с воды. На плоту. К их кораблю.

Арвин невольно ахнул.

– Сейчас? – он с недоверием покосился на стену падающего снега. – Но погода… Плот в такую погоду… это же…

– Самоубийство, – хрипло закончил за него Кархарон, медленно поднимаясь. Его опытный взгляд скользнул по фигуре капитана. – Ладно, заходить с воды, понял. Удивим гондорцев. Но у этого плана, капитан, есть одна маленькая деталь, которая меня беспокоит. – Он поднял свой гномий топор. – Звук. Чтобы сколотить хоть какой-то плот, нужно рубить деревья. Много деревьев. А звук топора в тихую снежную погоду разнесётся на пол-лиги. Они не глухие.

– Шум, – повторил Булдурин повернувшись к старику. – Я позабочусь о шуме.

Он обернулся и тихо свистнул, коротко, дважды. Из-за ствола ближайшей сосны, словно сотканный из снега и ветра, возник белый волк. Он подошёл к Балдурину и ткнулся мордой в его ладонь.

Балдурин наклонился, его губы почти касались мохнатого уха.

Волк замер, слушая. Его чёрные глаза впитывали каждое слово. Затем он медленно кивнул своей мощной головой, развернулся и бесшумно растворился в белой пелене, словно его и не было.

– Что он… – начал Арвин, но Кархарон грубо ткнул его локтем в бок.

– Молчи и смотри. Капитан колдует.

И колдовство началось. Точнее, оно уже шло, но теперь обрело голос.

Сначала, сквозь нарастающий вой ветра, с дальнего склона горы донёсся одинокий, протяжный волчий вой. Он был низким, вибрирующим, полным тоски и древней мощи. Звук прорезал снежную пелену, заставив Арвина невольно вздрогнуть.

За ним последовал второй, с другой стороны. Затем – третий, уже ближе.

– Пора, – сказал Балдурин. – Рубить. Быстро. Пока эта метель не кончилась. Она наш единственный щит.

Снегопад усиливался с каждым мгновением. Сначала это были отдельные хлопья, кружащиеся в воздухе. Теперь же снег валил сплошной стеной, плотной и тяжёлой. Видимость стремительно падала. Деревья в двадцати шагах теряли чёткость, превращаясь в размытые тени. Ещё через десять минут их силуэты начали растворяться, будто тая в молочно-белой мути. Свет, и без того скудный, угас окончательно, поглощённый сплошным серо-белым пологом, натянутым между небом и землёй.

Ветер, до этого лишь вздыхавший в вершинах сосен, спустился ниже. Он засвистел меж стволов, рванул с новой силой, закручивая снег в колючие, слепящие вихри. Хлопья уже не падали – их швыряло в лицо с силой крошечных снарядов, они забивались под одежду, слепили глаза, превращая каждый вдох в ледяное испытание. Сосны гнулись и стонали под напором стихии, с их ветвей тяжелыми комьями срывался снег, поднимая новые облака ледяной пыли.

Они ринулись в чащу. Кархарон, не теряя времени, взялся за работу. Его гномий топор взметался и опускался с мерным, мощным стуком. Но странное дело – звук был приглушённым, обёрнутым ватой. Его заглушал, перекрывал, дробил на части тот самый волчий хор, что теперь разливался по лесу со всех сторон.

Вой не стихал ни на секунду. Он лился с гор, доносился из чащи, рождался, казалось, из самой метели. То это был одинокий, леденящий душу вопль, то – перекличка десятка глоток, сливавшихся в жуткую симфонию. Звук был настолько громким и всепроникающим, что Арвин, тащивший с Балдурином первый ствол, прижимался к земле, озираясь по сторонам. Ему чудилось, что из белой пелены вот-вот выскочат десятки горящих глаз.

– Тащи, не зевай! – рявкнул Кархарон, уже принимаясь за второе дерево. Его лицо, покрытое каплями пота и тающего снега, было серьёзно. Он понимал, что этот вой был не просто маскировкой. Это была иллюзия. Иллюзия огромной, голодной стаи, сходящей с гор. Иллюзия, которая должна была заставить любого гондорского солдата, услышавшего её, отступить от края леса, вжаться в спину товарищу, вглядываться в метель не в поисках людей с топорами, а в ожидании клыков и когтей.

Работа кипела. Руки занемели от холода, одежда промокла насквозь, но азарт и странная, магическая уверенность, исходившая от Балдурина, гнали их вперёд. Прямые сосны – одна за другой падали с глухим стоном и волоком отправлялись к берегу. Арвин, забыв о боли в ноге, работал с яростью отчаяния. Кархарон, могучий и неудержимый, был похож на древнего бога-дровосека.

Когда последнее дерево с грохотом, поглощённым воем и ветром, рухнуло на снег, Кархарон, тяжело дыша, упёрся руками в бока.

– Ну, вроде… хватит! – прокричал он, его голос едва пробивался сквозь шум стихии. – Тащи к воде! Бери верёвку!

Арвин, кивнув, схватил канат и, налегая всем телом, начал тянуть тяжёлый ствол по накатанной снежной колее в сторону невидимого Андуина. Кархарон, отдышавшись, подхватил другой конец.

Балдурин остался в лагере. Он стоял, вслушиваясь не в вой, а в то, что было за ним. Волчий хор и метель – хорошее прикрытие. Но недостаточное. Нужно было оттянуть как можно больше людей с корабля, создать там панику, суету. Его взгляд упал на гондорское судно – вернее, на то место, где оно должно было быть. Теперь там была лишь белая стена. Идеально. Но… что, если…