Полумрак

Мне тогда было лет семь, может восемь. Я больше ничего в жизни так не боялся, как этого затопленного куска шахты.

– Эй, – кто-то аккуратно дотронулся до моего плеча. – Ты запачкался.

Усатый дед ткнул пальцем на мое предплечье, и в тесноте человеческих масс я кое как поднял руку к своему лицу. Я тут же оглянулся, потому что это было странно. Время от времени меня кто-то пачкает в этой толпе. Именно по утрам. На руке затертая полоска черного мазута или еще какой пакости. Я спустил рукав, чтобы тоже никого не запачкать.

– Спасибо… – отвесил я, но усатый дед что-то буркнул и начал расталкивать людей, пробираясь к второму ярусу посадочной платформы.

Зачем я вспомнил про этот затопленный участок? Ну вот зачем? Я забрался в купе и голову вновь прошибла боль, от осознания, что под моими ногами не только тысяча метров высоты, но и тысяча метров глубины, непроглядной воды, что сочилась в шахту многие века. Ком подступил к горлу, но в кабине было так тесно, что кадык не смог протолкнуть ком глубже.

Спустя десяток минут двери распахнулись и прибывшие начали распихивать тех, кто только ожидал посадки. Я всегда старался забираться в кабину на своем этаже последним, ведь моя остановка была ближайшей.

Словно одичавший я растолкал людей и спрыгнул с металлической посадочной платформы. И плевать было на недовольные возгласы. Я хотел уйти подальше от этой проклятой шахты. Холодное обволакивающее ощущение погружения в ледяную воду отступало.

Я оказался на нужном мне уровне. Это был один из самых больших торговых и сервисных уровней. Он был, как там его называют… коммерческий.

Заслон – вечный город

Уровней много. Я не бывал и на половине. Вся моя жизнь сводится к работе, дежурству и сну.

Не отходя далеко от темы: дежурство, как его называют в народе, это такой вид обязательных работ. Все дееспособные мужчины, а иногда и женщины, обязаны отдавать долг городу, выбираясь в катакомбы за бетонным заслоном. Демоны сами себя не истребят, и, чтобы не повторять «кризис демонического застоя», работы по истреблению теперь проводились не раз в пару-тройку дней, а ежедневно.

Работы хоть и были обязательными, но, как и в любом другом деле, можно было отвертеться. По здоровью, или же по должности, которую занимал человек. Хотя… с должностью я погорячился. Вот, например, старший хирург освобожден от дежурств. Но вот его ассистент в дежурства ходит в два раза чаще, чем кто-либо другой. Нарабатывает опыт, так сказать. И только когда он станет достаточно опытным и заменит старшего хирурга на его посту – будет освобожден. Такая себе перспектива, но как-то работает.

И если с дежурствами все понятно, то с работой будет еще проще. Я работаю в цеху по подготовке мяса. Работа не самая грязная, зато самая вонючая. Все двенадцать часов смены я рублю туши, разделывая их так, чтобы не пропал ни один грамм мяса. Работаю в самом обычном цеху, которых в городе с десяток-то точно наберется. Работа простая. Но и тут я успел наловить детских травм.

В первый же день моей работы с бойни пришел контейнер туш. Обычные собачьи туши, дохлые, тощие, слежавшиеся. Наставник разделал одну для примера: слил кровь, вырвал зубы, содрал шкуру… ну не суть. А следующую я уже должен был разобрать сам. Собак не резали на бойне, их душили. Каждая капля крови – ценный продукт, и уходит на бульоны или еще что похожее, так что проливать ее было нельзя. Да и с кровью внутри туша тяжелее, а значит продать ее можно дороже.

Черт меня тогда попутал начать зубы вырывать. То ли забыл, то ли не понял я про эти зубы… Так вот: начинаю я отрывать один из длиннющих клыков, и вдруг из пасти как хлынет кровь! Наставник насторожился, но, видимо, решил посмотреть представление до конца. Собака лежала на металлическом столе, разделочном, затертом, и внезапно завыла, моментально дернулась, вырвав морду из моих мелких рук. С чудовищными криками бедолага начала носиться по цеху, то и дело снося на своем пути различную утварь, ударяясь во всевозможные преграды.

Я тогда и про воду в тоннеле вспомнил, и про демонов, которых в те дни впервые повидал. Но это было не сравнить ни с чем. Я тут же плюхнулся на задницу. Даже не понял от чего заплакал, от обиды или от ужаса. Плешивая, избитая собака с окровавленной пастью кричала словно маленький ребенок. Я не понимал, но чувствовал, что она просила не трогать ее. Пощадить.

Наставник оглушил ее железной трубой. Сначала по хребтине дал, а потом и по голове. Собака замолкла…

– Вот поэтому надо было сначала кровь слить. Так и так сдохла бы, – вот что он мне сказал тогда. А я сидел обоссавшийся, на заднице, посреди вонючего цеха и поверить не мог, что взрослая жизнь будет такой дерьмовой.

А потом – ниче. Привык.

А зубы вырывают, чтобы зубной камень и различные бактерии не портили блюдо, которому просто суждено храниться долго.

Вот такие вещи происходят в цехах на коммерческих уровнях. Люди не видят всего этого. Они привыкли получать мясо в пакете, уже готовое к использованию. Мы заготавливаем мясо, а соседний ресторан его готовит. Соседний магазин его продает. Иногда приходят люди из управления и, сверившись с бумагами, забирают очередную партию, чтобы раздать по талонам и дотациям. Собаки – ходовой товар, их много, плодятся быстро.

Приходилось работать и с свиньями, и с кроликами. Но собаки – занимают первое место по количеству потребленных килограммов.

Вот вспоминаю все это и на работу идти уже не хочется. Отвратительно мне. Даже в книжках моих написано, что жизнь священна, а город проверяет мою веру, спрашивая, чья же жизнь священнее? Человека или собаки?

Человека.

Вот и весь ответ. Без тяжелых душевных терзаний. Вот только это ответ, который дают в школе, на работе. Этот ответ дают все родные и близкие. А я, систематически добивая еще живых зверей, не могу найти свой ответ. Ведь они тоже живые. Они тоже хотят жить. В отличие от нас, людей, их единственный интерес – сама жизнь. Они не пишут музыку, не печатают книги и не снимают кино. Они даже в сексе используют лишь одну позу. Им это не интересно. Им интересно жить: дышать, есть, размножаться.

Своды тоннеля стали выше, сливаясь с другим, более широким и парадным тоннелем. Все переходы и пути в Заслоне были разные. Датируются разной эпохой возведения, разными мастерами, разными надобностями. Те, что вырыты на скорую руку – жилы, те что получше – коммерчески, а вот уж совсем качественные и красивые – рекреационные и, по большому счету, правительственные.

Вот и я сейчас должен миновать «площадь», чтобы вновь продолжить идти по своему коммерческому тоннелю. И, если у входа в лифт, заведения умещались в два этажа по стенам коридора, то теперь я вижу и три, и четыре яруса построек.

Ах как здорово было бы сказать: «Красавица, пойдем ко мне, я живу на четвертом этаже Восьмого Парадного коридора».

А она такая: «Вау! Восьмой Парадный! Это же самый центр города! Выше нулевого горизонта! Оттуда до центрального парка – рукой подать!»

Но все это лишь в мечтах. Представить не могу, что нужно сделать, чтобы жить в таких местах. Вот, даже на этом безымянном уровне, проходя мимо фонтанов и разноцветных вывесок, я ловлю себя на мысли, что жить бы не смог. Не потому что я привередливый. Потому, что не положено.

Я до прошлого года делил шесть метров с мужиком, который постоянно кашлял и храпел. А тут – хоромы!

Тут пол выложен блестящей, пусть и затертой, плиткой. Стены с широченными мраморными панелями. Металлический потолок с вентиляционными каналами и россыпью софитов. Тут красиво и свежо. И это – безымянный коммерческий тоннель.

Я заикнулся про Восьмой Парадный. Ну так вот: это самый центр. Там тоннели такой высоты, что уместят в себя и десять ярусов апартаментов. Там потолки такие широкие, что по любой логике должны быть подперты колоннами. Но колонн нет. Голубой потолок такой просторный, что многие любуются лишь им одним. Вент каналы не исписывают голубизну вдоль и поперек, они аккуратно закреплены на стенах, прямо над жилыми секциями.

Люди катаются по Восьмому Парадному на велосипедах и самокатах. Горожане сидят на лавочках у фонтанов, что не просто брызжут водой вверх. Вода как ручей бежит от одного резервуара к другому, и в этой воде плавают птицы. Птицы иногда взлетают под самый потолок и садятся там, где им удобно, чтобы гадить на нас, простых смертных. Птиц много, они все разные. Яркие и цветные, водоплавающие. Там все другое. Там нет этих полудохлых собак, как на задворках Заслона. Там все звери ходят на поводке, вычесанные и вымытые. Вода в каждой комнате из личного крана и электричество…

А в довесок к электричеству еще и цифровые панели, что вещают фильмы в любой удобный момент.

Она говорила про парк, девушка из фантазий… Да! Там рядом есть парк! Такой же коридор, усаженный деревьями и травой. Яркие лампы обжигают глаза, но растениям это только на пользу. Там другой воздух. Там приятно дышать. Там белки прыгают по веткам, собирая орехи и хлебные корки, что суют им горожане. Стены украшены блестящим железом, а под ногами мягкая земля, на которую хочется лечь, и уснуть.

Жаль, что туда пускают лишь по пропускам и предписаниям медицинских комиссий.

Курорт…

И в Заслоне много таких необычных мест. Заслон – бесконечный город, который и задень не пересечь.

День живого человека

Я вытираю пот, что скапливается под белым комбинезоном, закрывающим мою голову. Ткань прилипает ко мне и не впитывает ни грамма влаги. Я прею, стоя на месте.

Чтобы ни один кусок мяса я не запачкал собой, приходится одеваться в спец одежду. Оно и к лучшему. Противно будет всегда вонять цехом, даже когда ты не на работе. Чувствую, что если бы носил домой провонявшие вещи, то однажды обнаружил бы собачий подкоп под своей дверью.

Я с трепетом снимаю шкуру, которая пойдет на переработку. Срезаю лапы, хвосты… Нет. Этого я рассказывать не буду. Это я и сам бы хотел пропустить.

В любом случае я провожу день как в тумане. Работа настолько въелась в меня, что я делаю ее машинально, умудряясь спать стоя с ножом в руке. Мне кажется, что многие профессионалы способны на такое. За десять лет работы в этом поганом цеху я настолько преуспел в своем деле, что могу работать с завязанными глазами.

Вот, задумался о том, что преуспел и понял, что топчусь на месте. Я, как попал сюда после школы, так и остаюсь тут. Что надо было сделать, чтобы оказаться на месте получше? Кем надо было быть? Я не хочу верить, что наша всезнающая система оценки знаний пропускает случаи вопиющего кумовства и коррупции, при которых дети правительства становятся правительством.

Да не. Бред какой-то…

Я закончил.

Комбез в стирку, ножи в печь. Надо отдохнуть перед завтрашним дежурством. Хочу быть полон сил, когда буду убивать злых демонов.

Я ненавижу этих демонов. И даже если самый страшный исход окажется правдой, и мы все уже давно в аду – я не на секунду не перестану желать убивать злых демонов.

– Эй! – окрикнул меня начальник цеха, седой мужик, который вот-вот должен помереть от переработок. – Там аванс пришел. Не просри все за день!