Послышалась музыка и Павлик остановился.
– Ты че?
– Слышишь?
– Ну слышу, музыка… И че?
– Слышишь, как фальшивят?
– Че?
– Это долбанные уличные музыканты, – оскалился механик. – Пошли!
– Че? Так ты серьезно? А ну стой! Стой, бляха! – Старцев схватил Пашу за рукав куртки. – Ты че, больной? На кой тебе это надо?!
– Причина? Причина… – Паша подумал немного. – Ты любишь маму?
– Что? Да, да, но это то тут причем?
– А папу любишь?
– Люблю.
– Ну вот, а я ненавижу сраных музыкантов!
– Блядь! – Саша поставил бутылку на землю, чтобы можно было поймать неугомонного механика. – Это совсем не объяснение! Типа, ты всех их ненавидишь, или есть те, которых обходишь?
– Всех!
– Я не понимаю… Давай просто сегодня без этого, лады?
Паша задрал футболку и повернулся боком. Татуировка, набитая явно пьяной рукой, гласила: «Не играйте на улице». Вокруг текста кривая колючая проволока и сломанные гитарные грифы.
– Это кредо, братан.
Парень уже был немного пьяным.
– Че это за дичь?
– Это название группы, в которой я играл в школе. Название говорит за себя.
– Че с музыкантами? – напомнил тему Старцев.
– Аааа… Ну если вкратце, то эти уроды шумят, мешают людям, пристают к прохожим и клянчат деньги…
– И ты за это их не любишь?
– Бля, да ты задобал! Пошли! Я обещаю, что бить их не буду! Кстати, ты музыку то слушаешь, вообще?
– Конечно!
– Че-то из классики?
– Ага…
Два пьяных парня спустились в пешеходный переход, что пролегал под широкой магистралью, спускающейся с моста, и уткнулись в толпу дредастых мальчишек, что явно были младше. Всего на пару лет, но тем не менее. А рядом стоял терминал для оплаты.
– Че пацаны, играете? – начал приближаться Павлик. Старцев закатил глаза.
– А че, не видно? – попытался не останавливать музыку один из ребят, но рука промахнулась по струнам и пришлось прекратить. – Ты что-то хотел?
– Дай сыграю.
– Нет, ты извини меня, но с чего бы мне давать тебе гитару? – пытался максимально аккуратно вести диалог с пьяным музыкант. Его друзья встали поближе и напряглись.
Павлик достал телефон. – На. Залог.
Старцев посмотрел на этот идиотизм и подошел поближе. – Да дай ты ему уже гитару, а то он от вас не отстанет! Я тоже домой хочу, вообще-то…
Наверное, то, что Саша был в брюках и чистой новой куртке, дало уличным музыкантам надежду.
– Ладно, – гитарист протянул свой инструмент. – Ты играть-то умеешь?
Паша перекинул через себя ремень и немного его ослабил, опустив гитару ниже. Начал неуклюже перебирать аккорды, но вскоре рука вспомнила все, что нужно. Парни музыканты явно поморщились.
Старцев слушал вступление, и оно казалось ему невероятно знакомым. Точно, классика. Это та классика, которая еще полтинник лет назад считалась чем-то непримечательным.
Паша, не отвлекаясь от игры, прокряхтелся, перешел на перебор и начал петь.
– Ты смо жешь. Видеть скалы… – и запел так странно, будто не своим голосом. Будто это не тот ужасный крикливый механик, а парень, который был рожден совершенно с другим талантом.
– Твой бе рег омоют моря… – чем больше Паша пел, тем знакомее становилась Шурику песня.
– И с го ор сизым ста ном, – что-то очень старое. Древнее как мир…
– Спускается на город заря, – и такое до боли знакомое, будто в детстве всегда играло в машине отца.
Четыре удара, четыре разных аккорда, и Старцев вспомнил припев. Завыл, что есть мочи.
– Твой свет! Греет камни! – даже Павлик удивился этому, начал играть активнее.
– Твои ветра не знают покой! – Саша пытался тянуть ноты, подражая Ларионову, но выходило не очень хорошо, да так, что даже музыканты, которых ребята перебили, начали прикрывать уши.
– Позвооль! Мне остаться!
– Никто из нас не едет домой, – Паша замолчал на последней строчке, чтобы его товарищ понял, к чему была вся дискуссия про музыку.
– Парни, ну это же говно старое! – вклинился дрэдастый. Паша перестал играть и ухмыльнулся.