Великий князь

– Ладно, подведем итоги.

Пролистав записную книжку, Дмитрий скользнул взглядом по первым записям, ненадолго припоминая, с каким воодушевлением и надеждой он пожаловал на свою «живую» полянку три дня назад. Место, где он мог развивать свой Узор и тренироваться со средоточием в полную силу… Ну или просто «выгуливать» своенравный источник, не боясь при этом навредить окружающим – как и в пределах любой другой точки выхода геомагнитной энергии. Вроде Успенского собора, например. Недаром же первые христиане строили свои церкви на месте разрушенных храмов языческих богов, а те, в свою очередь, стояли на фундаментах еще более древних капищ. Не дураки были прежние жрецы и волхвы, совсем не дураки…

– Что там у нас первое, янтарь?

Бросив взгляд на четки, окончательно лишившиеся трех бусин из застывшей в незапамятные времена смолы, царевич досадливо вздохнул. Кто мог подумать, что отполированные частыми прикосновениями шарики просто испарятся у него в руках?

– Все же они определенно были наполнены под завязку.

Оказавшись на его ладони, нежно-розовый оникс ВЫВАЛИЛСЯ из оправы так, будто никогда и не был твердым камнем, а всего лишь кусочком бело-розового теста. Обсидиан едва не последовал за янтарем, трескались и крошились топаз, сапфир и аквамарин, превратилась в мелкий порошок троица жемчужин, таяли как снег на солнце изумруды и алмазы. Гранит стал мягким как воск, а медь совсем наоборот – ломкой, как первый ледок, серебро же быстро чернело. Дерево, причем любое, сначала становилось очень крепким, а после определенного предела темнело и разом рассыпалось в мелкую труху. Лучше всего себя показала пластинка черного нефрита, мелкий рубин чистой воды и обычный кварц – держались до последнего, словно сухая губка впитывая направленные потоки силы и медленно-медленно изменяя свое состояние: тот же нефрит неохотно приобрел свойства пластилина, рубин на короткое время перешел в жидкое состояние, а кварц покрылся густой сеткой мелко-ветвистых трещин. Еще можно было отметить булат – в отличие от тульской стали и железа, начинавших стремительно ржаветь, он только прибавил прочности и гибкости. Впрочем, доводить отличный клинок до крайнего предела его владелец не стал. Во-первых, просто жалко. А во-вторых… Окинув взглядом кучку покореженных оправ и уцелевших перстней, он достал из левого рукава небольшую холщовую калиточку и начал медленно закидывать в нее драгоценный лом.

«Да уж. Дьяк-казначей, конечно, ничего не скажет. Мне. А вот отцу настучит обязательно. Значит, кольца ему показывать никак нельзя. Гм, когда там у меня по плану поездка в Александровскую слободу? Как раз по ее результатам можно будет наградить ученичков золотыми да серебряными колечками единообразного вида – этаким прообразом медалей-орденов. Кстати, а действительно!.. Может, придумать какие-нибудь значки на грудь? Что-то вроде подмастерье, мастер и так далее?..»

На краткое мгновение перед глазами встала принадлежащая ему некогда звездочка с багровыми лучами, в центре которой был изображен пухлощекий мальчик с кудряшками на голове. Вечная беготня по поручениям учителей, сбор старых газет и ржавого металлолома, построения-линейки…

«Да уж. Октябренок, будь готов! Канэшна, дорогой, буду!..»

Мысленно плюнув и выкинув из головы несвоевременные воспоминания, рослый подросток тринадцати лет (а со спины можно было дать года на три-четыре постарше) поднялся на ноги. Глянул по сторонам, подметив встрепенувшуюся охрану, и, раздвигая вымахавшую до середины живота густую траву с недовольно запищавшими в ней комарами, дошел до своего неудачного проекта. После первых успехов в селекции свеклы, картошки и помидоров с подсолнечником (в сторону увеличения размеров и улучшения вкуса) Дмитрий загорелся идеей живой изгороди. Вернее, не так. Ему захотелось вывести кустарник, ветки которого были бы прочны как железо (а лучше – сталь), с длинными шипами и могучей корневой системой. Еще крайне желательно, чтобы получившийся «кустик» был хоть чуточку ядовит и рос со скоростью бамбука… Посадить такую прелесть по берегам речных переправ и поперек шляхов, по которым ходят в свои набеги крымчаки и ногаи – вот был бы им сюрприз, вот бы была «радость»!

Сших!..

Слегка качнувшись, ветка боярышника спланировала на траву, чуть-чуть задев листочками руку, уверенно и вместе с тем мягко держащую булатный клинок.

Сших-сшши!..

Еще две ветки упали вниз, после чего их погубитель внимательно освидетельствовал гладкие срезы, мысленно прикидывая – сколько времени займет геноцид кустарника у обычного степняка.

– Хм!

Ткнув пальцем в одного из охранников, Дмитрий поманил его к себе, а когда бравый воин верхом на злобно похрипывающем жеребце приблизился к внешней стороне живой ограды, приказал спешиться и прорубить себе путь внутрь. Сто ударов сердца! И то исключительно потому, что стражник орудовал саблей крайне бережно (чтобы не попортить клинок) и с основательной неторопливостью, чтобы и самому пройти, и коня провести за собой.

– Ступай.

Подождав, пока его «ассистент» займет свое прежнее место в цепочке охранников, царственный отрок дал волю чувствам, пробормотав очень неприличное ругательство. А потом его и расшифровав:

– Неудача!

Раздраженно зашипев и поглядев по сторонам, царевич закрыл глаза, успокаивая моментально встрепенувшийся источник. Впрочем, тут же передумал и разом выплеснул окрасившуюся в эмоции силу вовне, ощутив в разуме и средоточии приятную пустоту.

– Опять неудача…

Подметив, как разом встрепенулись чернокафтанники, Дмитрий слабо удивился.

«Зацепило, что ли? Шагов семьдесят будет. Нет, для меня далековато».

Впрочем, суета охранников почти сразу получила свое объяснение в виде приближающегося дробного топота копыт и слышного издалека веселого гомона родовитых недорослей, не входивших в его ближний круг, но все равно числившихся в свите наследника. По решению царственного отца, разумеется.

– Приперлись-таки!..

Надо сказать, подобное отношение к их кровиночкам заметно огорчало простой боярский и княжеский люд, который по сию пору так и не смог разгадать, почему одни свитские государю-наследнику по душе, а других он и видеть не хочет. Ладно бы кто на рожу был крив или разумом скорбен – так нет же. Все как один на лики приятственны, воспитания и происхождения отменного и готовы к любой службе хоть день и ночь напролет! На охоте (что соколиной, что псовой, что с рогатинкой – да любой!) забавиться и царственному сверстнику прислуживать, в потешных боях участвовать, скачках там и купаниях, иные развлечения приуготовлять. По девкам опять же… Кхм. Нет, ну скучно же, если в жизни одни книги, молитвы да державные заботы! Которые, кстати, тоже можно было бы разделить с холопами верными великого государя Иоанна Васильевича и его благословенного самим Вседержителем наследника.

– Придумал тоже батюшка – местом в моей свите своих бояр награждать!

Недовольно фыркнув и глянув на солнце, Дмитрий глубоко вздохнул и направился прочь из царства буйной зелени, выйдя наружу как раз сквозь новый проход. Впрочем, пройти он успел всего лишь какой-то десяток шагов, потому что бдительный сотник моментально подвел к нему игреневого кабардинца, чтобы царевич не утруждал зазря свои драгоценные ноги.

– Димитрий Иванович, подкрепишься малость? А то на пустое брюхо да в обратный путь…

Ответив легким кивком на низкие поклоны догнавшей его свиты, первенец великого князя с высоты седла оглядел небольшое костровище, особое внимание уделив покрывшейся золотистой корочкой куриной тушке, расположившейся над слабо рдеющими угольками. Подумал и отрицательно качнул головой. Какое удовольствие есть, когда тебе в рот заглядывает два десятка недорослей, соперничающих за любой знак внимания?

– Тогда, может, по дороге?

Насмешливо хмыкнув такой выдающейся заботе со стороны княжича Старицкого, сереброволосый отрок все же согласно кивнул, одновременно вспоминая, что оставил на «живой полянке» калиту с перстнями и записную книжку. Нет, они там конечно же не пропадут… Но все равно непорядок, тем более что к некоторым его вещам обычному человеку лучше было не прикасаться. К примеру, содержимое скромного с виду холщового мешочка, небрежно брошенного на белую кошму, столь отчетливо фонило его силой, что в ближайшую неделю-другую могло запросто и покалечить. Разумеется, сделать наградные перстеньки безопасным для окружающих недолго (да и несложно), но тринадцатилетнему экспериментатору было крайне любопытно, за какое время отпечаток его энергетики полностью развеется из уцелевших в оправах драгоценных (и не очень) камней.

– Димитрий Иванович?..

Отмахнувшись от дальнейших вопросов, наследник трона московского направил своего игреневого красавца к плотным зарослям боярышника и берсеня, с тем чтобы на самой границе живой изгороди ненадолго покинуть седло. В принципе, можно было заехать и так, но боевой жеребец, злой, бесстрашный и упрямый по определению, категорически не желал заходить за ее пределы. И заставлять Беляша царевич не торопился, хотя и мог. Если уж людям в пределах его тренировочной площадки быстро становилось не по себе, что тогда говорить об умных четвероногих помощниках, чувствующих природу куда тоньше двуногих друзей-хозяев?

«Интересно, куда это делись комары? Неужели мечты мои сбылись и они все разом передохли?»

Первым делом подхватив с кошмы записную книжку, Дмитрий тут же упрятал ее во внутренний карман – очередное свое «изобретение», не получившее пока большого распространения. Деньги хранили и носили в поясе, челобитные и грамотки – за пазухой или в рукавах. Ключи – опять же на поясе или за голенищем сапога…

Взз!..

– Кыш, вампир летающий!

Отогнав от лица настырно жужжащего слепня, подросток подцепил за увязанную горловину холщовый мешочек и развернулся, собираясь идти назад, но, сделав пару шагов, резко остановился, осознав в окружающем пейзаже какую-то неправильность. Быстро осмотревшись, он повторил это действо еще раз, только уже медленнее, после чего озадаченно хмыкнул:

– Интересно девки пляшут!..

Внимательно осмотрев срезанные ветки на месте нового прохода, организованного по его приказу «садоводом-любителем» в черном кафтане, Дмитрий поворошил носком сапожка желтые листья, засохшие и скукожившиеся так, будто на дворе стоял не июнь месяц, а самое малое – ноябрь. Поглядел на боярышниковую изгородь, носящую следы легкого увядания, припомнил, как он стоял и куда смотрел в тот момент, когда выплескивал раздражение…

– М-да. Чем больше я знаю, тем меньше понимаю!..

Молодая незамужняя женщина, чьи одеяния выдавали как приличествующую ее положению скромность, так и определенное богатство, перекрестилась, завершая свою молитву, глубоко вздохнула и в сопровождении своей служанки вышла под серое предрассветное небо, где еще раз перекрестилась и бросила пару монеток покрытому мелкими язвами нищему.

– Спаси тя Бог, боярыня!

Пройдя дюжину шагов, добрая христианка поддалась своему любопытству и еще раз оглядела новехонький трехглавый собор Троицы Живоначальной. Легонько улыбнулась, затем, вспомнив кое-что, неспешно двинулась на западную сторону белокаменного строения, где после недолгих поисков и увидела искомую надпись. Подошла чуть поближе и старательно начала читать, теша свое любопытство:

«Лето 7072 совершен бысть сии храм во имя Живоначальния Троицы месяца августа 15 при благоверном царе Великом князе Иване Васильевиче и всея Росии. При епископе Акакии Тферьском замышлениемъ и строением раба Божия Гавриилъ Андреевича…»

Разбирая выбитые на камне буковицы, родовитая богомолица на мгновение прервалась, с тем чтобы услышать за спиной незнакомый мужской голос:

– Тоушиньского.

Недовольно поджав губы, боярышня рода Старковых плавно обернулась, чтобы поглядеть на невежу, осмелившегося нарушить ее покой. Впрочем, недовольство почти сразу поугасло, ибо незнакомец был вполне прилично одет, зубы не скалил, да и вообще был крайне серьезен, поэтому она всего лишь изогнула в молчаливом вопросе соболиную бровь.

– Боярин Бороздин.