Руны в глазах

А нерелигиозных, государственных праздников в Гардарике вообще нет. Русские вне зависимости от вероисповедания считают, что грех заставлять человека не работать да ещё и платить за это. Попыток введения праздников в княжествах и Царстве не фиксировалось. В королевствах, вроде, что-то есть или было… да кому они сдались!

Короче, понятно, почему я не сказал про Новый Год в экипаже, но самому стало интересно, отчего нет никакого праздничного настроения, предвкушения чуда…

То есть этого-то как раз хватает, я ж не просто так в танке. На войне каждому приходится быть готовым к любым неожиданностям. Коли приземлится вдруг тарелка с гуманоидами, эта непонятная хрень сразу получит бронебойный снаряд, зелёных или синих человечков скосят из пулемётов, а экипаж скупо ухмыльнётся – до чего европеец докатился – и снова будет готовым. Точно так же мы встретим двенадцать месяцев, Деда Мороза со Снегуркой или Санта-Клауса на оленях.

Но я же неместный! Вот в Деда Мороза не верю давно, а ощущение праздника пропало совсем недавно. Даже в Корпусе ещё ощущалось! Европейский ведь Новый Год встречал нормально, в казарме, а лыжная прогулка начиналась 1-го студеня.

Наверное, старею. И ни разу не смешно, покойный Саня даже поседеть успел перед смертью. На войне год официально считают за три, а реально иной час весит, как десять лет очень плодотворного трудового стажа.

Так и становятся скучными профессионалами. Только не надо думать, что профессионалы действительно скучные. Ни один же нормальный человек не смеётся дважды над одной шуткой. А в армии и в мирное время шуток столько, что на гражданке в цирке ничего нового.

И просто устаёшь со временем реагировать, полуулыбка начинает заменять катание по полу с битьём об оный головой. Профи этим внешне отличаются от новичков. Молодые всегда эмоциональны и азартны. Их вечно не слышат, им всегда не хватает демократии! Только они всё понимают и всё знают, остальные все старые, тупые и отсталые!

Кстати, прошу заметить, что мне девятнадцать лет. Забавно послушать новобранцев. А слушать их обязательно, поскольку профессионалы обязаны выслушать каждого. Это основа воинской демократии – мы посовещались, и командир решил.

Я никогда ничем не выражу своего отношения. Всё, что солдат должен знать, он узнает из приказа, в части, его касающейся. И это совсем не потому, что мне кто-то щегол!

Профи крепко усвоил, что никто не знает всего, и на войне все решения неправильные – всегда кого-то калечат, кто-то гибнет. Но выполнять самое неправильное решение лучше, чем не выполнять никакое.

* * *

Тут мне заметят, что все ребята в девятнадцать лет слишком много о себе думают. Возможно, в чём-то это правда, людям редко удаётся быть неправыми полностью. Но ведь оно касается и меня.

Для начала сдвоенному батальону под моим командованием не дали танков. Руководил операцией генерал-майор Аркадий Борисович Серебряков, заместитель командующего фронтом. Вот он мне лично сказал, что танков пока для нас нет.

Приехали мы на фронт как стрелковая часть, высокий и спортивный мужик ради меня отвлёкся от разглядывания позиций врага в стереотрубу и прямо в траншее всё предметно изложил.

Майор Логинов рассказал о наших особенностях, так первым делом я должен разделить по своим ротам тотемных воинов и магов, чтобы хватало для усиления тотемных бонусов. Затем, во-вторых, мы поротно поступаем в подчинение стрелковых батальонов и проходим практику.

Темы – стрелковый бой, преодоление полевой обороны европейца. Ну, долговременных оборонительных сооружений противника в полосе не фиксировали, а так бы добавили и эту тему.

В-третьих, мы все должны себя показать, набраться опыту и не бздеть – у генерал-майора на нас ещё есть планы. Он со своей стороны проследит, чтоб мы обошлись без серьёзных потерь, а нам, если будем молодцами, потом дадут танки.

Только не надо ужасаться, что я Аркадия Борисовича на месте загрыз! Он же генерал-майор и в полном праве по всем наставлениям, а я военный. Сказал:

– Слушаю, – и ринулся исполнять.

Всего у меня было одиннадцать опытных магов и десяток новичков. Разделил всех на три кучки, только себе взял двух сильных магов и четырёх новичков, а другие отряды наоборот, получили по трое молодых и четверых опытных.

Из рысей я был один, так их и не делили, а по шесть волков, беров и кабанов разделили по-братски. Бояре мои все оказались в одной кучке и за компанию забрали Пашу Зимина, так им сильнейшие тотемные с лидерами кланов. Славе Скорых как не-магу тоже досталось по два сильных воина кланов, ну а я и сам тотемный – мне мой экипаж и всех остальных.

В батальоне 11 опытных магов, 10 новичков, 18 тотемных воинов, если без меня, 160 прислала дружина, 55 Славиных вояк, 30 бывалых танкистов и 100 выпускника из Центра, итого 384 человека, или 96 экипажей…

Блин! Как в компьютерной стратегии: «Ваше войско увеличилось»! А без лирики получилось три стрелковые роты по 128 бойцов. Командиры: я, Паша Зимин и Слава Скорых.

В принципе те же танковые роты с некоторыми изменениями. Так Вячеслава я всё равно собираюсь забрать обратно в Центр, поэтому он получил в основном варианте только опытных магов, а новички стажировались у меня.

Потом дружина выделила экипажи лично мне, и никому я ребят отдавать не собирался, а Славины танкисты привыкли к нему, и вообще их отношение к командиру отдавало мистикой.

Ещё при формировании стрелкового варианта я строго проследил, чтоб не дробились экипажи. Ребятам я заявил, что комплектовать команды не будет времени, поэтому при потере одного бойца весь экипаж останется в пехоте до конца фронтовой стажировки. Чтоб знали, что позволив себя ранить или убить, они подведут всех.

На этом командовать особым танковым батальоном я пока закончил и командиром стрелковой роты попал в подчинение старшего лейтенанта Жени Трутнева, командира стрелкового батальона. А чтоб постоянно его не доводил вопросами, дали пехотного заместителя лейтенанта Колю Колышкина.

Роты танкистов придали батальонам, а они входят в полк, который возглавляет капитан Андрей Бабцов. Но он очень большое начальство, и к нему со своими мелочами лучше не лезть – всё решают Коля и Женя.

Похоже, что попаданца в себе мне до конца не изжить, хоть и считаю себя давно Артёмом, московским боярином и тотемным воином-рысью. Вся моя жизнь здесь, в мире магии, но никто не может полностью от себя отказаться. И попаданец попросту робел перед настоящими, живыми фронтовиками.

Причём себя считать фронтовиком никак не получалось. Что я навоевал-то, господи! Детский сад, смешно вспоминать. А вот великие предки, те да – прямо ценой жизни, вопреки всему, и вообще герои.

Спасало высокое социальное положение и небольшая разница в возрасте. У меня в батальоне самый старый младший лейтенант Сидор Павлович, лидер беров, ему целых тридцать пять лет. А его боярину Александру Герасименко аж двадцать семь.

Капитану Бабцову где-то столько же, он в армии уже третий или четвёртый год. Коля и Женя в этом году закончили училища младшими лейтенантами, им не больше двадцати трёх.

И для их подчинённых эти офицеры – умудрённые годами старики. Примерно, треть солдат мои одногодки, большинству восемнадцать. Только ничего в этом нет ужасного!

Это в нашем мире берут в армию с восемнадцати, и мальчики ещё домашние. Тут в восемнадцать ребята, как минимум, старослужащие, а, как максимум, Костя Гаев и Паша Зимин на год младше меня.

Парни в шестнадцать пошли в учебные части. Сами пошли, добровольно, в этом возрасте пропаганда действует особенно хорошо. А многим настоятельно посоветовали, чтоб в тюрягу не сажать.

На гражданке они были трудными подростками, в строю же с весёлой песней все солдаты. Эта простая мысль забивалась им в головы инструкторами целый год, и в семнадцать пацаны уже молодые воины. Началась их служба в обычной части.

А когда им пошёл девятнадцатый год, стали они старослужащими, и ощутимо приближался дембель, напала эта сучья Европа, пожри там всех чесотка! И вместо красавиц с большими дойками парней ждал фронт и это вот всё!

Совсем молоденьких пацанов я не встретил, они взрослеют и набираются опыта на второстепенных направлениях или во второй линии. И в полк нас отдали не совсем обычный. Капитан Бабцов удостоил беседой, описал в целом ситуацию.

Я прямо его о командарме не спрашивал, он сам заговорил, и в словах его звучало настоящее уважение. Генерал-майор Быков реально был для капитана всем.

– Вот говорят, что генералы чинят препоны в продвижении, – скептически молвил капитан. – Ну, может, где-то и чинят, а наш справедливый мужик! Скольким своим заместителям и штабистам он помог подняться выше на фронтовой уровень!

– А на своё место он кого-то пустит? – уточнил я.

– Да зачем же менять такого дельного и справедливого человека! – аж возмутился офицер. – Он не просто так занимается армией десятый год!

Не, кому-то смешно, а я майора Логинова стал понимать ещё лучше. В прижимистой Гардарике довольно легко создавать штабы или комитеты, наделять их полномочиями, собирать умных людей. Но создать ещё всего одну армию практически невозможно.

Как всем доказать, что она необходима? А доказывать надо, прежде всего, командармам – кто-то должен выделить боеспособные части. Можно создать любую часть с нуля, но воевать же ей предстоит не в космосе, а командармы легко сделают так, чтобы её не стало. Ну, или выпадут из окна с лимонкой в жопе, но это исключение. Получается замкнутый круг.

Да, генералы все офицеры, и им нужна только победа! Но победа в их представлении возможна, если они со всем своим влиянием будут сидеть на конкретных армиях. А коли не будут, то это хуже поражения. Сука, нет на них Сталина!

Кстати, Логинов поведал, от чего Салтыков так относительно легко ушёл с армии. Старик просто начитался или наслушался обо мне ужасов, и ему предложили удрать, чтобы со мной не встречаться.

Что значит хорошая репутация! Явно не просто так говорил капитан о командарме. Сам генерал-майор мне времени не уделил, может, скромность, или не захотел возиться с каким-то капитаном – бог с ним, я негордый. Бабцов и так хорошо всё рассказал.

Сейчас повсеместно зашевелились войска Гардарики. Активная оборона всегда, по сути, являлась сплошной разведкой боем – искали, где тонко, и рвали. А после авиа-ударов штурмовиков бои перешли на другой уровень.

Ведь какая после аэродромов вторая цель у штурмовиков? Артиллерия врага. Кстати, после первых ударов число самолётов всё время увеличивается, их прибывает всё больше.

Европейские же пушки отправляются в утиль, а расчёты закапывают в могилы ещё быстрее, и в контрбатарейной борьбе повсеместно наступает перелом. Батареи врага давятся, помочь живой силой или техникой командование не может, европейцу на позициях, ни вздохнуть, ни пёрнуть.