Сказки отечественной дипломатии

– О нет, не надо! – вскричал я. – Ты еще увлечешься и вообразишь, пожалуй, что я бедный путешественник, которого послала тебе Кали, да и придушишь меня в мгновение ока, сам того не желая. Нет, спасибо, я и так все понял!

– Ладно! Тогда попробуй сделать это на моей шее, Амир Али. Я сразу пойму, усвоил ты мой урок или нет.

Я повиновался его приказу и попробовал, однако старый раджпут лишь рассмеялся.

– Не пойдет! Так ты и с ребенком не справишься! Лучше все-таки давай я покажу на твоей шее, тогда ты сразу все поймешь!

Мне пришлось подчиниться, хотя предложение Руп Сингха мне вовсе не нравилось. Кровь буквально застыла у меня в жилах, когда я почувствовал на своей шее его холодные, костлявые пальцы, однако он не причинил мне вреда, а я понял, где была моя ошибка. После того как я еще несколько раз проверил свою хватку, Руп Сингх наконец-то возгласил, что теперь я в полном порядке.

– Тебе осталось только набраться опыта, – сказал он.

– Бог даст, – ответил я, – у меня не будет недостатка в нем. Я стану словно тигр, который, один раз вкусив человеческую кровь, уже не может обойтись без нее!

Путешествие в Нагпур

Дело, ради которого собрались тхаги в Шепуре, состояло вот в чем: мой отец собирался предложить им в составе одного большого отряда отправиться в поход на юг Индии, в Декан. Все должны были вместе дойти до Нагпура, а затем разделиться на три отряда: первый из них, под предводительством отца, отправился бы в Хайдарабад, а другой через Аурангабад в Индор; третий тоже двинулся бы в Аурангабад, но оттуда пошел бы не в Индор, а в Пуну, а затем, если получится, то и в город Сурат. В конечном счете все три отряда должны были встретиться в Шепуре до начала дождей.

Никто не возражал отцу, напротив, все с готовностью одобрили его предложение, будучи уверены, что под предводительством отца успех похода обеспечен. Кроме того, уже много лет мы не выбирались в Декан. Остальные же тхаги, как было условлено в Шепуре, отправятся самостоятельно по городам Хиндустана, вплоть до Бенареса и Сагара, действуя в зависимости от обстоятельств.

Порешив на этом, через несколько дней мы отправились в путь: с отцом было шестьдесят человек, с Хуссейном – сорок пять, и с другим джемадаром, которого звали Гхаус Хан, – тридцать, то есть всего сто тридцать пять человек.

Утром, накануне похода, мы все вместе собрались на поляне неподалеку от дороги, по которой нам предстояло выступить. Один из нас, которого звали Бадринатх, опытный и ловкий разведчик – сотха, почитавшийся также великим знатоком обрядов, принес заступ, уже заранее освященный им, и стал в середине поляны. Мой отец в сопровождении других джемадаров направился к Бадринатху, зажав в зубах кусок шнура, к которому был привязан глиняный горшок, заполненный водой до верхней кромки. Урони он этот кувшин – это означало бы ужасное знамение: ничто не отвратило бы тогда его гибель в этом году или, самое позднее, в следующем.

Мы все тихой поступью двинулись за отцом, который благополучно, не уронив кувшина и не расплескав воды, дошел до назначенного места, остановился и бережно поставил кувшин на землю. Повернувшись к югу, то есть в ту сторону, куда мы собирались отправиться, он положил левую руку на грудь, возвел глаза к небу и обратился к Кали с призывом: «Мать всей вселенной! Защитница и покровительница нашего братства! Подай нам благоприятный знак, если ты одобряешь наше намерение отправиться в поход!»

Он замолчал, и все собравшиеся повторили эти слова вслед за ним. Мы стали ждать знака; казалось, что все затаили дыхание от волнения и надежды. Мы ждали долго, наверное, не менее получаса. Никто не смел разговаривать, и все хранили полное безмолвие. Наконец мы услышали «пильхао», то есть сигнал богини: неподалеку, слева от нас, послышался рев осла. Почти немедленно раздался и «тхибао» – крик осла с правой стороны. Лучшего нельзя было и ждать. Такого доброго предзнаменования, и слева, и справа, – разом заговорили все – не приходилось слышать уже многие годы, и оно обещало нам полный успех! Все мы стали поздравлять друг друга и возносить хвалы великой Кали.

Мой отец опустился на землю, на то самое место, откуда он обратился к Кали, и просидел там целых семь часов. Мы же в это время завершили последние приготовления к походу, и, когда все было готово, вступили на дорогу, ведущую в город Ганешпур.

На привале, где мы остановились на ночевку, Бадринатх, который нес с собой заступ, называемый теперь, после освящения, «кхасси», снова услышал «тхибао» и «пильхао». Эти новые благоприятные знаки вселили в нас еще большую надежду и уверенность. На следующее утро мы остановились у первого же ручья и сели на землю, и каждый получил и съел по щепотке гура и сухого гороха. Далее, в течение дня, мы неоднократно видели и слышали добрые знамения Кали, и все еще раз удостоверились, что совсем скоро нас ждет богатая добыча.

Все эти обряды и толкования знамений казались мне странными и непонятными, однако то, как глубоко верили в них все остальные, и постоянство, с которым они повторялись, постепенно вселили и в меня веру. Впрочем, должен признаться к своему стыду, что по мере того, как шло время, и я делался все более опытным, они стали казаться мне довольно глупыми, однако испытание, которое послала мне впоследствии Кали, вернуло мне разум и заставило горько раскаиваться в своих заблуждениях.

Через несколько дней мы прибыли в Ганешпур, так и не испытав по дороге ни одного приключения. После того как мы расположились лагерем в манговой роще неподалеку от городских ворот, двое индусов, лучшие из лучших разведчиков – сотха, отправились в город, чтобы попытаться заманить каких-нибудь путешественников в наши сети. Они отсутствовали большую часть дня, и, когда вернулись, мы набросились на них с расспросами. Один из этих двух индусов был не кто иной, как Бадринатх, о котором я уже говорил. Он был брахманом. Другой индус по имени Гопал принадлежал к низшей касте. Вместе с тем они оба в одинаковой мере были весьма незаурядными, умными и хитрыми людьми, обладавшими безупречными манерами и способностью подчинить своему обаянию и уговорам кого угодно. Должен сказать, что почти всех тхагов, и особенно наших разведчиков, вообще отличает особо обходительная, благородная, приветливая и, когда надо, веселая манера обращения с посторонними, в первую очередь с теми, кто был намечен в качестве жертвы. При этом, конечно, следовало соблюдать меру и быть, если того потребуют обстоятельства, грустными, задумчивыми и сострадательными, но всегда, повторяю, всегда искренними, ибо если говорить с кем-то не от чистого сердца, то он рано или поздно почувствует подвох. Именно в этом и состояло искусство нравиться людям, которое так помогало нам в нашем богоугодном промысле.

Бадринатх рассказал, что он обшарил весь базар без какого-либо успеха, пока его внимание не привлек пожилой человек весьма достойного облика, который о чем-то ожесточенно препирался с хозяином харчевни, стоя у двери этого заведения. Бадринатх подошел к нему и тот, взволнованный какой-то несправедливостью со стороны хозяина харчевни, немедленно обратился к Бадринатху, умоляя его стать свидетелем и отправиться вместе с ним к городскому голове – котвалю, чтобы подать жалобу.

– Трактирщик вел себя очень непочтительно и грубо, – рассказал Бадринатх, – однако после того, как я напустился на него с отменной бранью и угрозами рассказать котвалю все о его проделках (а надо сказать, тот всего-навсего изрядно обсчитал моего нового друга), он согласился вполне удовлетворить наши требования. Пожилой человек был очень доволен моим вмешательством и, естественно, вступил со мной в разговор о том, кто я такой и куда еду. Я немедленно воспользовался случаем убедить его, что этот город небезопасен для любого проезжего, даже на одну ночь, и узнал также, что он был главным писарем – мутсадди, состоял на службе у раджи Нагпура и как раз отправляется туда вместе со своим сыном.

Я, конечно же, предупредил его об опасности встречи с грабителями и тхагами по пути в Нагпур, красочно рассказав ему пару известных мне случаев ужасных убийств и насилий, и сказал, что путешествую вместе со своими друзьями-паломниками туда же, куда и он, то есть в Нагпур. Я еще сказал, что мы нарочно выступили в путь в большом числе, чтобы устрашить всякого злодея, и что мы всегда останавливаемся на ночлег за пределами городов и деревень, жителям которых, увы, лучше тоже не доверять. Мое предложение присоединиться к нам он принял весьма охотно, и мне удалось убедить его как можно скорее оставить город. Я оставил с ним Гопала, чтобы показать дорогу и помочь собрать вещи. Думаю, что еще до заката они будут здесь.

– Аллах велик! – набожно воскликнул отец и с удовольствием похвалил: – Воистину, твое лицо удивительно белое, Бадринатх! Я уверен, что у этого старого мутсадди с собой полно денег и драгоценностей, которые помогут нам безбедно жить до самого Нагпура. Ежели он не захочет все-таки отправиться с нами, то придется устроить ему засаду, не откладывая этого дела. Вскоре все решится – если он не придет, то могильщики должны немедленно отправиться в путь, чтобы приготовить ему могилу рядом с дорогой там, где я укажу.

К счастью, нам удалось избежать всех этих хлопот, поскольку мутсадди явился, как и обещал, в наш лагерь, где его встретили отец и два других джемадара. Благородство его облика произвело на меня сильнейшее впечатление: его отличали великолепные манеры и разговор, которые он, без всякого сомнения, приобрел при дворе в обществе раджей, визирей и других высокопоставленных особ. Отдав распоряжение приготовить свою повозку для ночлега для сопровождавших его женщин, то есть со всех сторон обтянуть ее пологом, он и его красивый молодой сын подошли к тому месту, где отец и джемадары расстелили ковры, и начали приличный случаю разговор, то есть познакомились и обсудили наши ближайшие планы.

Если бы этот старик только мог знать, кто сидит рядом с ним! Все происходящее казалось мне весьма странным – мы уже решили расправиться с мутсадди этой ночью и уже приготовили могилу для него и его сопровождающих, а он, как ни в чем не бывало и не подозревая ни о чем, мирно покуривал кальян и дружески беседовал с отцом, Хуссейном и Гхаус Ханом. Старик был явно доволен нашим обществом.

– Спасибо тебе, – обратился он к Бадринатху, – что ты уговорил меня оставить город и приехать сюда, где я наслаждаюсь теперь беседой с людьми, повидавшими свет. Там, в городе, я не сомкнул бы глаз всю ночь, опасаясь грабителей, а тут я могу чувствовать себя совершенно спокойно и не беспокоиться за себя и своих близких, которым вы готовы оказать защиту и покровительство.

– Ага! – согласно прошептал старый тхаг, который сидел позади меня. – Мы уж окажем ему покровительство, я лично об этом позабочусь.

– Каким образом? – спросил я его, и он подал мне знак, говоривший, что именно он назначен уничтожить старика. Тхаг поднялся со своего места и сел рядом с мутсадди, который удивленно взглянул на него.

– Не беспокойтесь! – сказал отец. – Он один из наших попутчиков и, как и любой другой, может посидеть немного в нашем тесном кругу и послушать истории, которые мы рассказываем друг другу, чтобы скоротать время до отхода ко сну.

Старый тхаг остался сидеть, где сидел, а я наблюдал за тем, как, слушая разговор, он играл со своим платком, обматывая его то вокруг одной руки, то вокруг другой. Во мне росло возбуждение – вот напротив меня сидит старый мутсадди, вот его сын, оба ни о чем не подозревают, вот их убийцы и мой отец, который в приятном, спокойном тоне, как ни в чем не бывало, говорит с людьми, им же приговоренными к гибели через несколько минут. Мне стало страшно и жалко этих двух несчастных. Я отводил в сторону глаза, но безуспешно: мой взгляд опять возвращался к старику и его сыну. Всем своим существом я хотел подать им сигнал – спасайтесь, бегите! – однако так и не отважился, зная, что тогда меня ждет неминуемая смерть. Каждое движение тхагов, сидевших рядом с мутсадди, казалось мне началом страшной развязки. Я больше не мог смотреть на это и, не выдержав напряжения, встал и отошел подальше в сторону.

Меня догнал мой отец.

– Куда ты пошел? – спросил он. – Ты должен оставаться на месте и увидеть все своими глазами, если хочешь стать приобщенным к нашему делу. Ты меня понял?

– Сейчас вернусь, – ответил я. – Я только немного пройдусь, подышу – мне что-то нездоровится.

– Ты просто малодушный! – упрекнул меня отец. – Немедленно возвращайся! Я намерен совсем скоро покончить с ними.

Пройдя еще несколько шагов, я все же пришел в себя, вернулся и сел на свое прежнее место. Я не мог теперь отвести своего взора от старика и его сына и буквально таращился на них, как кролик, завороженный коброй. Удивительно, что они не заметили, не придали этому никакого значения и, слава Богу, не спросили, почему я так на них смотрю. Старик продолжал неторопливо рассказывать об известных ему намерениях его хозяина, владыки Нагпура, заключить какой-то договор с англичанами, направленный против других раджей, и осуждал его за это. Найдя в нашем лице благодарных слушателей, он был готов говорить до бесконечности, но тут наконец-то мой отец подал сигнал к нападению, крикнув: «Подайте табак!» В мгновение ока старый тхаг захлестнул румаль вокруг шеи мутсадди, а другой набросился на сына. Оба несчастных оказались на земле и забились и отчаянной агонии, пытаясь освободиться. Все это произошло почти в полной тишине, не считая хрипа, который издали жертвы. Тхаги-душители ослабили свою хватку и оставили тела лежать на земле – через минуту могильщики забрали их и унесли в темноту.