Трагедия Сергея Есенина. Взгляд психолога

Приезд в СССР

«Вы собираетесь совершить длительное путешествие в страну под бледно-голубым небом. Вы будете богаты, очень богаты. Я вижу миллионы и миллионы, и даже миллиарды, лежащие вокруг. Вы выйдете замуж…»

Услышав эти слова от гадалки, Айседора Дункан громко рассмеялась. Нет, её рассмешили не миллиарды. Больше всего её позабавило замужество. Она принципиально никогда не выходила замуж и убеждала себя, что не опустится до такого унизительного положения – быть женой. Но в тот момент она ещё не знала, что колесо судьбы уже пришло в движение. И что в холодной России ей уготована встреча с поистине великим человеком.

Летом 1921 года нарком просвещения СССР Анатолий Луначарский предлагает Айседоре Дункан открыть в России танцевальную школу и обучать русских детей искусству танца. Он обещает ей полную финансовую поддержку и тысячи учеников. Разве можно отказаться от такого грандиозного предложения? Собственная школа, да ещё и финансируемая правительством. О таком можно только мечтать. Она научит тысячи советских деток пластике и познакомит их с искусством современного танца, родоначальником которого она и была. С этими радужными мыслями Айседора отправляется в СССР. Из воспоминаний Ильи Шнейдера:

«Сразу же после приезда Дункан нарком просвещения Анатолий Васильевич Луначарский поручил мне как журналисту, близкому к хореографическому искусству, позаботиться о Дункан и её спутницах, а потом в течение очень долгих лет, не бросая, правда, никогда пера, журналистики, литературы, я руководил сначала школой, затем студией и, наконец, Московским театром-студией имени Айседоры Дункан».

3 октября 1921 года Илья Шнейдер прогуливается по Москве. Он горд тем, что именно ему выпала честь быть переводчиком знаменитой танцовщицы и представлять её лично. В тот день он и не мог представить, что, не выйди он на прогулку, не пойди этим маршрутом, история двух великих судеб пошла бы по иному пути.

«Однажды, – вспоминает Шнейдер, – меня остановил прямо на улице известный московский театральный художник Георгий Богданович Якулов…

…Кто мог предугадать, что благодаря этой нашей встрече на московской улице в тот же вечер произойдет встреча двух знаменитых людей, о которых вот уже свыше пятидесяти лет пишут и, может, ещё долго будут писать газеты и журналы всего мира, создаются поэмы, романы, пьесы, кинофильмы, музыка, картины, скульптуры…

– У меня в студии сегодня небольшой вечер, – сказал Якулов, – приезжайте обязательно. И, если возможно, привезите Дункан. Было бы любопытно ввести её в круг московских художников и поэтов.

Я пообещал. Дункан согласилась сразу».

Вечеринка у Якулова

Осенний вечер понедельника. На московских улицах моросит дождик, барабаня по крышам домов. У природы нет плохой погоды, и её пасмурные оттенки никак не сказываются на настроении гостей в студии Георгия Якулова. На вечере присутствуют писатели, поэты, чиновники и многие другие известные личности того времени. Вспоминает Елизавета Стырская:

«Каждый принёс сюда, что мог. На длинном, похожем на верстак столе кучей лежали фисташковые орехи, дыни, колбаса, конфеты карамель, яблоки и хлеб. Белый хлеб добыл почётный гость. Было и вино. Кто принёс – я не знаю. Законом было запрещено его продавать. Вместительная студия художника выглядела празднично. Кирпичная печка в центре комнаты была хорошо натоплена. Уже одно это свидетельствовало о празднике. Печка была обёрнута ковром, такой же ковёр на полу. Часть ателье представляла собой салон. Там стояло несколько кресел и кушетка».

На вечер приходит и Сергей Есенин в сопровождении своего лучшего друга, Анатолия Мариенгофа. В 1921 году Есенин – один из ведущих поэтов в советской России. «Топовая звезда», – как сказали бы сейчас. На его выступлениях аншлаги, а после каждого его слова звучат аплодисменты. Безумно талантлив, обаятелен, эпатажен и очень тщеславен. В начале 1920-х годов он почти не знает творческих поражений, поэтому живёт ощущением, что его настоящее величие ещё впереди. Он грезит славой и богатством, о которых будет немало говорить окружающим. Вокруг него друзья, он чувствует их поддержку и уверен в прочности своего будущего.

Но в этот вечер он особенно возбуждён.

И всё от того, что ему обещали знакомство с самой Айседорой Дункан, одно имя которой будоражит сознание всех вокруг. Кому, как не Есенину, познакомиться с такой роскошной женщиной. Подобно ребёнку, который ждёт новогодний подарок, Есенин мечтает о встрече со знаменитой танцовщицей. Все гости перешёптываются, называют имена её мужчин, говорят о её богатстве и славе. Кто с завистью, кто с восхищением. Наконец, в самый разгар веселья студия сотрясается от громкого крика: «Дункан, Дункан приехала». Из воспоминаний Елизаветы Стырской:

«Было 12 часов ночи. Внезапно дверь отворилась и появилась группа людей, отряхивающихся от дождя, удивившая нас своей непривычной нерусской одеждой и нерусской речью. Это были Айседора Дункан, Ирма Дункан и секретарь Айседоры Дункан – Илья Ильич Шнейдер. Слава человека всегда бежит впереди него, как свет фар перед автомобилем. Мировая слава Айседоры Дункан мощным прожектором освещала её со всех сторон. В этот вечер все находились под воздействием её славы».

Илья Шнейдер, приехавший с Айседорой, вспоминает:

«Вдруг меня чуть не сшиб с ног какой-то человек в светло-сером костюме. Он промчался, крича: "Где Дункан? Где Дункан?"

– Кто это? – спросил я Якулова.

– Есенин… – засмеялся он».

Елизавета Стырская продолжает:

«Айседора Дункан рассматривала присутствующих любопытными, внимательными глазами, она всматривалась в лица, как будто бы хотела их запомнить. Её окружили, засыпали вопросами. Она живо отвечала одновременно на трёх языках: по-французски, английски и немецки. Её голос звучал тепло, поюще, капризно, немного возбуждённо. Голос очень восприимчивой, много говорящей женщины. Из другого угла комнаты на Айседору смотрел Есенин. Его глаза улыбались, а голова была легко наклонена в сторону. Она почувствовала его взгляд прежде, чем осознала это, ответив ему долгой, откровенной улыбкой. И поманила его к себе.

Есенин сел у ног Айседоры, он молчал. Он не знал иностранных языков. На все вопросы он только качал головой и улыбался. Она не знала, как с ним говорить, и провела пальцами по золоту его волос».

Илья Шнейдер продолжает:

«Немного позже мы с Якуловым подошли к Айседоре. Она полулежала на софе. Есенин стоял возле неё на коленях, она гладила его по волосам: скандируя по-русски:

– За-ла-тая га-ла-ва…»

Как забавно, что она знает по-русски именно эти два слова. Наконец, пришло время чтения стихов, и Есенин выступает перед гостями. Он читает истово, громко, фанатически. Айседора не понимает ни одного слова, но всё же восклицает: «Он, он – ангел, он – Сатана, он – гений!». Она чувствует его голос, который пронизывает её до самых глубин души. После стихов Есенин возвращается к Айседоре и лежит возле её ног, будто мальчишка. Она не понимает его, а он её. Но между ними уже вовсю разгораются чувства, на языке которых они и общаются.

Всё это лишь химия, гормоны, под воздействием которых пребывают Есенин и Дункан. Идеализируя друг друга, они не понимают, насколько гигантская пропасть между ними. Языковой барьер, слишком большая разница в возрасте, но самое главное – эго-состояния[1], в которых они оба пребывают. Именно эти состояния и делают их разными и в конце концов нарушат благоприятную атмосферу во взаимоотношениях. Есенин не без причины прильнул к ногам именно Айседоры. В ней он увидел и почувствовал нечто большее, чем женщину. А она разглядела в нём не просто мужчину. Вероятнее всего, ими обоими двигают бессознательные травмы прошлого, поэтому этим отношениям суждено стать созависимыми. Но об этом позже.

Глубокой ночью гости начинают расходиться. Не стали засиживаться и Есенин с Дункан. Даже после праздника Айседора не хочет расставаться со златовласым мальчишкой и приглашает Езенина[2] к себе. Они вместе проводят ночь и не замечают никого вокруг. Они слишком увлечены друг другом. И уже ничто не важно. Весь мир не важен!

Улица Пречистенка, дом 20

Советское правительство выделило Айседоре под танцевальную школу небольшой особняк в глубине Пречистенки. Здание сохранилось до наших дней и известно как «особняк Балашовой». Раньше здесь жила балерина Александра Балашова, которая после революции уехала в Париж. По легенде, в Париже она поселилась в доме, ранее принадлежавшем Айседоре, а сама Дункан переехала в дом балерины в Москве. Ещё до Балашовой в особняке жил герой Отечественной войны 1812 года Алексей Ермолов. В общем, дом с явно богатой историей.

Вспоминает Анатолий Мариенгоф:

«Тяжёлые мраморные лестницы, комнаты в “стилях”: ампировские – похожи на залы московских ресторанов, излюбленных купечеством; мавританские – на сандуновские бани. В зимнем саду – дохлые кактусы и унылые пальмы так же несчастны и грустны, как звери в железных клетках Зоологического парка.

Мебель грузная, в золоте. Парча, штоф, бархат. В комнате Изадоры Дункан на креслах, диванах, столах – французские лёгкие ткани, венецианские платки, русский пёстрый ситец».

В здании два роскошных бальных зала, которые создают благоприятные условия для занятий танцами. Подрастающее советское поколение Дункан принимает на первом этаже, а живёт с прислугой на втором. Советское правительство обещало Айседоре тысячи учеников, но все эти уверения рассыпались в пух и прах, когда выяснилось, что учеников у Айседоры не больше пятидесяти. Айседора, хоть и была расстроена, но собралась с силами и принялась обучать новых учеников. Из воспоминаний Елизаветы Стырской:

«Особняк на Пречистенке гудел детскими голосами, как улей. Детей помыли, подстригли, покормили и начали учить танцам. Их учили новому ритму новой эры. Это были бледные, ослабленные недоеданием и скромные дети бедноты из подвалов. Айседора Дункан слушала их непонятную болтовню и смотрела на них глазами восторженной художницы и матери. Она любила детей. Своих она потеряла…»

Помимо танцев, в залах часто устраиваются богемные вечеринки.

Уже на следующий день после знакомства на Пречистенку приезжают друзья Есенина. В комнате Айседоры на полу разбросаны подушки и матрацы. Гости разваливаются прямо на них, утопая в бархатных тканях. На столике перед кроватью стоит большой портрет Гордона Крэга[3]. Есенин берёт его и пристально рассматривает. Айседора отвечает, что это её муж, которого называют гением. У Есенина это вызывает ревностный гнев. Но эта ревность не к мужчине, а к сакральному для Есенина понятию. В его присутствии кого-то другого назвали гением. Всё это видит Анатолий Мариенгоф:

«Есенин тычет себя пальцем в грудь.

– И я гений!.. Есенин гений… гений!.. я… Есенин – гений, а Крег – дрянь!

И, скроив презрительную гримасу, он сует портрет Крега под кипу нот и старых журналов».

А после минутной ревности Есенин просит Айседору станцевать для него и гостей танго. Мариенгоф продолжает:

«Дункан надевает есенинские кепи и пиджак. Музыка чувственная, незнакомая, беспокоящая. Апаш – Изадора Дункан. Женщина – шарф.

Страшный и прекрасный танец. Узкое и розовое тело шарфа извивается в её руках. Она ломает ему хребет, беспокойными пальцами сдавливает горло. Беспощадно и трагически свисает круглая шёлковая голова ткани.

Дункан кончила танец, распластав на ковре судорожно вытянувшийся труп своего призрачного партнера.

Есенин впоследствии стал её господином, её повелителем. Она, как собака, целовала руку, которую он заносил для удара, и глаза, в которых чаще, чем любовь, горела ненависть к ней.

И всё-таки он был только – партнёром, похожим на тот кусок розовой материи, – безвольный и трагический.

Она танцевала.

Она вела танец».

Она вела танец… Мариенгоф сравнивает Есенина с куском материи, безвольно принимавшей форму в чужих руках. Он подмечает важнейший аспект поведения, который является признаком нездоровой привязанности и эмоциональной зависимости обоих влюблённых. Мариенгоф видит Есенина на вторых ролях, подметив, что он – всего лишь партнёр, которым руководят. По мнению Мариенгофа, Айседора бессознательно не воспринимает Есенина как отдельную, самобытную личность со своей системой ценностей. Она не смотрит на него, как слабая женщина на сильного мужчину. Нет, он лишь игрушка в её руках. Разумеется, мы можем заподозрить Анатолия в банальной зависти, но Всеволод Рождественский увидел то же самое:

«Дункан всецело подчинила Есенина своим вкусам. Прежде всего, она позаботилась о том, чтобы придать ему ультраевропейский вид».

Насколько правы современники Есенина в оценке Айседоры Дункан? Действительно ли она была такой авторитарной в отношениях с мужчинами? В океане её любви мужчина был послушным судёнышком, плывущим туда, куда его направят. Дункан же была капитаном и властителем моря одновременно. Властная натура, подавляющая своего мужчину – именно такой её увидели друзья Есенина. Но насколько они правы? Что ждёт Есенина в отношениях с этой женщиной?

Чтобы лучше узнать личность Айседоры Дункан, мне пришлось окунуться в её детские годы. Именно там кроются важнейшие аспекты её поведения. Там же мы найдём причину её трагических отношений с Есениным. Следующая глава может кому-то показаться скучной и, если вам неинтересна биография Дункан, вы можете её пропустить. Почему я вам это не рекомендую? Потому что тогда вы вряд ли поймёте, почему их отношения с Есениным были столь тяжёлыми, и как это повлияло на психоэмоциональное состояние самого поэта.

Тяжёлое детство

О жизни Айседоры Дункан до встречи с Есениным известно очень много, поэтому мы легко можем составить психологический портрет этой женщины. В книгах о Есенине она предстаёт лишь как выдающаяся танцовщица и спутница Сергея Александровича. Однако тот нелёгкий путь, по которому она пришла к танцу, сложнейшая дорога достижения цели, сформировавшая в ней определённые личностные качества, до сих пор никем не раскрыты. Исследователи почти не изучали её личность.

Важнейшие детали своей жизни Айседора Дункан раскрывает в автобиографии, которую она начала писать при жизни, но трагическая смерть не позволила ей закончить мемуары. Главное, что она успела поведать читателю о тяжёлом детстве, когда она была вынуждена выживать и полагаться только на саму себя. Откровенно, словно на исповеди, Айседора рассказывала о своём восхождении в мир танца, о собственной жизненной философии, о неразделённой любви и полных горечи расставаниях. Она гордо писала о себе то, что большинство людей обычно скрывают. Ей не страшно было показаться перед читателями непреклонной, волевой женщиной, которая считает своё слово превыше других. Она не старалась оправдаться перед будущими поколениями. Читая мемуары Айседоры Дункан, я проникся к этой женщине большим уважением за её смелость и отсутствие лицемерия в описании себя и своих поступков, потому как многие мемуаристы обычно стараются раскрасить свою биографию в яркие тона, подавая себя исключительно с положительной стороны. Но Айседора Дункан не стала бы той, кем стала, если бы не волевой характер, о формировании которого мы и поговорим в этой главе.

Смерть настигла Айседору в тот момент, когда последней строчкой в её автобиографии были слова: «Прощай, Старый Мир! Привет тебе, Мир Новый!». Эти слова отсылали к путешествию в Россию, но ей не хватило нескольких месяцев, а может и недель, чтобы об этом написать. Сегодня нам неизвестно, что Айседора Дункан хотела рассказать о своей любви к Есенину, но, зная её натуру, это были бы очень откровенные и смелые строки. Эта часть жизни навсегда останется её личной тайной, покоящейся вместе с ней на парижском кладбище Пер-Лашез.

О своём рождении и искусстве танца Айседора писала очень метафорично:

«Характер ребёнка определяется уже в утробе матери. Перед моим рождением моя мать, находясь в очень трагическом положении, испытывала сильнейшие душевные потрясения. Она не могла питаться ничем, кроме замороженных устриц и ледяного шампанского. На вопрос о том, когда я начала танцевать, я отвечаю: "Во чреве матери, вероятно, под влиянием пищи Афродиты – устриц и шампанского"».

Айседора Дункан родилась в 1877 году[4], в американском городе Сан-Франциско. На английский лад её имя звучит как Изадора – так её называл Есенин, но для русского читателя она навсегда осталась Айседорой и мне бы хотелось сохранить эту традицию.

Конец девятнадцатого века выдался для семейства Дунканов самым тяжёлым испытанием. Отец, Джозеф Дункан, покинул многодетную семью почти сразу после рождения Айседоры, и весь груз ответственности за четырёх детей лёг на молодую мать, Мэри Дункан, которая ни физически, ни морально не была готова к такой ноше. Ей одной пришлось воспитывать детей и одновременно с этим зарабатывать деньги на их пропитание. Их семья вела скитальческий образ жизни и полностью окунулась в нищету, переезжая из одного места в другое из-за неуплаты за жильё.

Айседора очень хорошо помнила своё детство. Однажды учительница дала задание детям написать историю своей жизни и маленькая Айседора, не скрывая, написала:

«Когда мне было пять лет, у нас был домик на 23-й улице. Мы не могли там оставаться, так как не заплатили за квартиру, и переехали на 17-ю улицу. У нас было мало денег, и вскоре хозяин запротестовал, поэтому мы переехали на 22-ю улицу, где нам не позволили мирно жить, и мы переехали на 10-ю улицу».

Айседора никогда не следовала воле учителей и часто нарушала дисциплину, отказывалась выполнять задания. Её вышеупомянутое сочинение разозлило учительницу и директора школы. Учителя были уверены, что девочка снова язвительно отнеслась к заданию и попросту издевается. Вызванная в школу мать расплакалась, увидев сочинение дочери, и подтвердила, что всё это – правда.

К школе маленькая Айседора относилась негативно. Она вообще считала, что общее образование – напрасная трата времени, потому как ребёнок ничему в действительности не учится, а живёт в иллюзорном мире домашних фантазий, не зная окружающей действительности, которая и является основной школой в жизни. Одноклассники и даже ученики старших классов казались Айседоре маленькими детками, которые зависят от родителей, не знают свободы и не могут быть самостоятельными и ответственными за свою жизнь. Уже в восемь лет Айседора считала себя взрослой, и в этом же возрасте она начала проявлять свой жёсткий характер. Она вступала в словесные конфликты с учителями и настаивала на своём, считая свою точку зрения единственно верной. Именно эта эгоцентричная черта характера будет развиваться в Айседоре долгие годы и в будущем столкнёт её с такой же травмированной личностью Есенина.

Однажды в школе, когда учительница раздавала детям конфеты от Деда Мороза, малютка Айседора высказалась на весь класс, что Деда Мороза не существует:

«Учительница очень взволновалась, – писала Айседора. – "Конфеты только для девочек, которые верят в Деда Мороза", – сказала она. "Тогда мне не нужны ваши конфеты", – ответила я. Учительница неосторожно вспылила и велела мне выйти впереёд и сесть на пол в назидание другим. "Я не верю обману, – крикнула я. – Мать мне сказала, что слишком бедна, чтобы быть Дедом Морозом; только богатые матери могут изображать Деда Мороза и делать подарки".