Хранители смерти

– Игнат был… убит?.. Это… это невероятно! Но… кто?..

– Вот это я и хочу выяснить. И в связи с этим у меня к вам обычный вопрос: где вы были и что делали в тот день, когда погиб Бушуев?

Художник растерялся еще сильнее.

– Я не помню! – воскликнул он. – А когда это случилось?

– Четырнадцатого марта этого года, – сообщил ему Гуров. – Не так уж много времени прошло. Постарайтесь вспомнить, где вы были в тот день.

Вячеслав Могильный надолго задумался. Потом медленно покачал головой.

– Нет, не могу вспомнить, – признался он. – Скорее всего, я был здесь и работал, как сейчас. Но я не могу утверждать это с полной уверенностью.

– Допустим. Вы с Бушуевым часто встречались?

– Ну, не каждый день, но достаточно часто. Каждую неделю точно.

– У него или у вас?

– Чаще у него или у Закатовского. Сюда он не приходил, кажется, ни разу. Или, может, один раз.

– Где именно у него – дома или в мастерской?

– И там бывало, и там. Но чаще я заходил к нему в мастерскую.

– Когда вы к нему заходили, вы встречали кого-нибудь?

– Встречал, разумеется.

– Кого именно?

– Чаще всего Лешу Прянчикова, Володю Соломина. Еще девушек – Катю, Люду.

– А других людей видели?

– Да, конечно, приходили всякие поклонники. Кто-то хотел купить у него картину, кто-то хотел завести знакомство.

– Вот эти люди меня интересуют прежде всего. Постарайтесь их вспомнить.

– Это как раз самое сложное. Я почти никого из них не знаю. У нас не было принято, чтобы Игнат представлял своих гостей… Хотя постойте, я кое-что вспомнил! Помню одного мужчину, пожилого такого. Кажется, он какой-то ученый, где-то преподает…

– Вы об этом человеке говорите? – Гуров показал художнику фотографию востоковеда Федора Овчинникова.

Могильный мельком взглянул на фото и сразу кивнул:

– Да, он! Но я не знаю, как его зовут.

– Этого человека звали Федор Терентьевич Овчинников. Он тоже был убит.

– Убит? – изумился художник. – Так у нас не только Игната убили?

– Нет, не только, – подтвердил Гуров. – Поэтому мне хотелось бы, чтобы вы напрягли свою память и вспомнили, кого еще вы видели в мастерской или дома у Бушуева, допустим, в январе – феврале этого года. Сколько таких людей вы можете насчитать?

И снова Вячеслав Могильный задумался. В конце концов последовал ответ:

– Пожалуй, я могу насчитать четверых. Но назвать не смогу – не знаю их имен.

– Имен вы не знаете, – задумчиво согласился Гуров, – но ведь вы художник. У вас профессиональная память на лица. Вы сможете нарисовать портреты этих людей?

– Отличная мысль! – воскликнул Могильный. – Надо же, полицейским тоже приходят в голову удачные мысли! Сейчас, сейчас…

Он порылся в столе, в шкафу, достал большой лист ватмана и карандаш, сел за стол и в течение двадцати минут быстро рисовал. В конце поглядел на получившиеся рисунки, скривился, добавил еще несколько штрихов и протянул сыщику готовый лист.

Гуров взглянул на ватман и поразился таланту хозяина мастерской. Он никогда не видел людей, которых изобразил Могильный, и не мог сказать, похожими ли получились портреты, но они явно отличались один от другого. Каждый человек, изображенный на листе ватмана, обладал яркой индивидуальностью, его нельзя было спутать ни с кем другим. «А ведь именно в этом беда большинства наших фотороботов, – подумал Гуров. – Как ни стараются свидетели, все их портреты похожи один на другой».

Он еще раз оглядел людей на рисунках. Здесь были трое мужчин и одна женщина. Женщина первой привлекла его внимание. Она была не такой уж молодой – лет под сорок, – но на лицо довольно миловидной. Самым характерным в ее внешности был взгляд – очень цепкий, твердый. «Такая дама вполне могла бы вытолкнуть художника из окна и похитить картину Закатовского».

Мужчины получились менее выразительными. Один помоложе, интеллигентного вида: в очках, с небольшой залысиной, с грустным выражением лица. Двое других были постарше.

– Спасибо вам большое, – поблагодарил художника Гуров, аккуратно складывая лист ватмана. – Надеюсь, эти портреты помогут в поисках убийцы. Они очень выразительны. Вы прекрасный портретист!

Очевидно, Вячеслав Могильный не был избалован комплиментами – слова сыщика явно пришлись ему по душе. Он улыбнулся, и лицо его сразу изменилось и стало более привлекательным.

– Ну что вы, никакой я не портретист! Я считаю себя жанровым художником, следую традиции Константина Евгеньевича. Хотя Игнат не считал меня учеником Закатовского – дескать, краски у меня не те, да и сюжеты тоже. Если хотите, я вам покажу некоторые работы…

В планы Гурова не входило любование картинами свидетеля, но ему не хотелось обижать хозяина мастерской, который постарался ради него.

– Конечно, покажите! Только у меня не так много времени…

– Я вас не задержу, – заверил его Могильный. – Всего лишь несколько картин! Вы говорите о моем мастерстве в изображении лиц – вот я вам и покажу несколько портретов.

Они поднялись, и хозяин подвел гостя к правой стене мастерской. Здесь висела очень необычная картина. На ней был изображен воин Древней Руси в доспехах, с мечом на поясе и в стальном шлеме на голове. Но при этом правая рука воина лежала на руле мотоцикла, а в левой он держал бутылку минеральной воды. Лицо было хитрым, он словно подмигивал зрителю.

– Издеваетесь над традициями, – понимающе улыбнулся Гуров. – Это далеко не всем нравится.

– Вы правы, – согласился художник. – Константину Евгеньевичу подобные мои работы и не нравились. Может быть, поэтому он так и не подарил мне ни одной своей картины. А Игнату вот подарил.

– Ну, для Игната Бушуева этот подарок стал смертельным, – заметил Гуров. – Так что вам не стоит ему завидовать.

– В каком смысле смертельным? – удивился художник.

– В том смысле, что Бушуева убили именно из-за подаренной ему картины. По крайней мере, все на это указывает. И после его смерти картина пропала.

– Вот оно что… – протянул Могильный. – Тогда я понимаю, почему вы пришли ко мне. Вы, наверное, и с Катей Антошкиной виделись?

– Да, я встречался и с Антошкиной, и с бывшей женой Бушуева Лизой, и со многими другими. И с вами, возможно, мне еще раз придется встретиться, если возникнут новые вопросы.

Глава 12