Страшно только в первый раз
Кто еще, кроме Пресницкой, мог знать об аллергии? Они – подруги, и этим объясняется многое. В частности, тот факт, что Олеся даже вспомнила вчера, как Инга говорила ей про Петра, про их давнишний роман.
– Вчера ты еще упоминала, глядя, как Элла разговаривает с Максом Лунеговым, – решил сменить тему Петр, – что мы с тобой вроде как друзья по несчастью. Что ты имела в виду?
– Не произноси, пожалуйста, при мне эту противную фамилию, – Олеся сморщилась, словно ее рот был набит лимонными дольками. – Это не имеет никакого отношения к убийству. Хотя… все равно ведь узнаешь. Лучше уж от меня. Как раз накануне поездки сюда мы с Максом откровенно поговорили, он объяснил, как мог. Я поняла, что любовь прошла, завяли помидоры.
– У вас что-то было? – как можно тактичней и мягче уточнил Петр, видя, как нелегко дается женщине такое признание.
– Помнишь, в институте у нас была такая песенка: «От сессии до сессии живут студенты весело»?
– «…а сессия всего два раза в год», – закончил Петр припев известного шлягера студенческих времен.
– Вот именно, – закивала Пресницкая, оживившись. – А у нас с Максом получилось – от праздника до праздника. Ты, наверное, заметил, что я прихрамываю… Остаточные явления после перелома голени, укорочение конечности небольшое получилось. Я сломала ногу год назад накануне того праздника, прошлогоднего.
– Я все понимаю, но при чем здесь твой перелом?
– Перелом, кажется, ни при чем. Но ты все равно узнаешь, так лучше от меня. Хоть мне это и нелегко.
Видимо, чтобы набраться смелости, Олеся допила остатки жидкости в стакане, промокнула платком глаза.
– Так вот, у нас такое вспыхнуло с ним год назад, что я поехала на праздник на эту же турбазу с загипсованной ногой! Ты можешь себе такое представить? Все считали и считают до сих пор это полным идиотизмом, но, тем не менее, я не жалею ни о чем.
– У вас, пардон, на турбазе и вспыхнуло? – не удержался Петр, но вскоре понял вопиющую бестактность своего вопроса.
Олеся залилась краской, сняла очки.
– Нет, во время праздника… как бы это сказать… – женщина какое-то время близоруко блуждала взглядом по скудной обстановке комнаты, подбирая нужные выражения, – Макс был еще… несвободен. Он не мог так, в открытую… Необходимо было соблюдать приличия. Понимаешь, что я имею в виду?
У Петра появилось ощущение, как в детстве, когда они зимой во дворе лепили снеговика: чем дальше катишь снежный ком, тем больше на него налипает снега. Так и здесь: по мере погружения в это дело обнаруживались все новые обстоятельства и детали. Их становилось все больше, их все труднее стало удерживать в голове.
– У него был роман с кем-то до тебя?
Ответить Олеся не успела, ей помешали: в коридоре послышались шум, возня. Истошный крик Анжелы мог разбудить кого угодно.
Красные галстуки смерти
Выскочив в коридор, Петр застал настоящую потасовку. Монро колотила Лунегова своими кулачками наотмашь, тот защищался, как мог.
– Я тебе покажу разбуди, – приговаривала она при каждом ударе, – я т-тебе разбуж-жу! Пшел вон отсюда, козел!
Вмешательство Петра охладило пыл Барда. Раскрасневшийся, он погрозил «Монро» пальцем:
– Наш разговор еще не окончен, я это так не оставлю. Ишь, защитница нашлась! Так и передай своему уроду: на том свете выспится!
– Что произошло, вы можете объяснить? – спросил Петр, обращаясь к обоим. – Из-за чего сыр-бор?
– Хочет разобраться со Стасом, а тот спит еще, – сумбурно принялась объяснять Анжела. – Я говорю, пусть поспит, подождут твои разборки. А он мне дескать, это ждать не может. И так долго ждал, сколько можно? Отталкивает меня в сторону, и все тут.
– О чем ты хотел поговорить со Стасом? – жестко поинтересовался Петр, глядя Лунегову в глаза. – Учти, я слышал вчера ваш разговор на этаже.
Он в запальчивости едва не ляпнул про сегодняшнюю фразу, которую Макс обронил над трупом Инги, но вовремя спохватился. Подумал еще: не Стаса ли Буйкевича он имел в виду, называя сволочью.
Макс недоверчиво посмотрел на Петра, словно решая, стоит ли доверять ему тайну, потом взял под руку:
– Пойдем, нам надо поговорить по поводу убитых.
– Каких еще убитых? – встрепенулась Анжела. – Вы о ком?
– Ты же сказала, разборки подождут? – злорадно напомнил ей Макс. – Вот и ждите со Стасом у моря погоды. А у нас с Петром дела.
– Эй, парни, вы так не шутите, – Монро не отставала от них. – Кого убили? Колитесь немедленно!
Петр понимал, что шила в мешке не утаить, рано или поздно вся турбаза узнает о случившемся. Поэтому задержался и, слегка обняв девушку за плечи, ровным голосом выдал, глядя ей в лицо:
– Убили Ингу и Цитрусова, каждого – в своем номере. Кстати, твой Стас – среди подозреваемых. Сама понимаешь, что твое поведение усугубляет его и без того незавидное положение. Как можно спать, когда такое творится?
Ошеломленная, с округлившимися глазами, Гридина несколько секунд переваривала услышанное. Выглядела она в этот момент не лучшим образом – от вчерашней сексапильности мало что осталось.
Петр быстро сообразил, что в состоянии замешательства девушку лучше оставить одну, преследовать их с Максом она вряд ли станет.
Но он ошибся. Каблучки застучали за ним сразу же, едва он направился в сторону номера Макса. «Интересно, – высветилось в мозгу, – время – семь часов утра, а она уже на каблучках. У нее что, нет другой обуви?»
– Ты у нас Эркюль Пуаро? – донеслось сзади. – Ты расследуешь это дело? Будешь говорить с каждым или сразу всех соберешь в кают-компании? Ты же понимаешь, что после двойного убийства спать невозможно, если он крепко спит, значит, невиновен…
Петр вынужден был остановиться:
– Вас со Стасом я точно разведу по разным комнатам и устрою перекрестный допрос с пристрастием. Готовьтесь, учите слова!
После этой фразы Монро отстала. А Петру вспомнилось их вчерашнее случайное уединение, когда он застал ее за питьем воды в их со Стасом комнате. Почему она пошла пить в номер? Не потому ли, что в морс и спиртное было добавлено снотворное и Гридина об этом знала?
О снотворном, кроме нее, знали, как минимум, еще два человека. Они оба убиты! Знала Инга – это следовало из подслушанного Петром разговора в туалете. Причем из подслушанного диалога вытекало, что именно Ревенчук являлась инициатором усыпления обитателей турбазы.
Петр чувствовал, что данный вопрос – один из ключевых, ответив на него, он поймет если не все, то многое из того, что творится сегодня с утра в «Макарьево». Но как подступиться к следствию, с чего начать – вопрос не менее важный. Пока не вытанцовывалась ни одна из версий.
Что касается Цитруса, то он, как утверждает Энтони, всю ночь бродил по каким-то делам, ему якобы не спалось. Выпил бы снотворное – уснул бы как убитый. Значит, не пил!
Петр знал, что Барда поселили в одноместном номере, но что на столике окажется бутылка армянского пятизвездочного коньяка и распечатанная шоколадка, никак не ожидал.
– Вывод, с которым я хотел бы тебя, прежде всего, познакомить, – начал без обиняков Макс, едва первая стопка опалила Петру гортань. – Это то, что нас всех опоили. Кто-то подсыпал снотворное в наше пойло. Мы вырубились, как в лучших романах Агаты Кристи.
– Ты имеешь в виду «Восточный экспресс» и «Смерть на Ниле»? – без труда подхватил идею Петр, разжевывая плитку шоколада. – Добавлю, что подсыпали не только в спиртное, но и в морс. Это уже не секрет. Давай ближе к делу, точнее к телам, которые ты только что осмотрел. Что ты по ним скажешь? Прежде всего – причина и время смерти.
Судя по снисходительной усмешке, скользнувшей по лицу Макса, факт подмешивания снотворного в спиртное и морс представлял для него куда больший интерес, нежели выполнение прямых обязанностей.
«Ничего-ничего, – усмехнувшись в ответ, подумал Петр. – Я бы тоже предпочел сейчас видеть перед собой не эту самодовольную ухмылку, а живого Булата Шалвовича и слушать его песни. Но я слушаю тебя, этакого павлина в дешевых перьях».
– У Ревенчук, скорее всего, анафилактический шок. Смерть наступила с двух до трех ночи, точнее не скажу. Дали что-то понюхать или выпить. Если бы вовремя оказать помощь, можно было спасти, уверен. Никаких следов борьбы, кстати…
– А пионерские значки на сосках?
– Еще раз повторяю: никакой борьбы, – уточнил Лунегов, доставая из полиэтиленового пакета, который Петр не сразу у него заметил, пакетики с окровавленными значками и с красным галстуком.
Взглянув на пионерскую атрибутику, Петр насторожился:
– Может, не стоило до прибытия криминалистов?
– Зачем им оставлять это? Чтобы потом весь город трепался о том, что медики извращаются как могут? Не удивляйся, – все с той же усмешкой на губах произнес патологоанатом. – Но галстук пионерский повязан еще при жизни. Завязывать галстук на трупе неудобно, он бы неизбежно помялся, а этот, как видишь, цел.
– Ты хочешь сказать, что галстук Инга повязала себе сама?
– Или сама, или кто-то ей повязал, – рассуждал Макс, наслаждаясь произведенным эффектом и наполняя стопки коньяком по второму разу. – Может, незадолго до убийства ее приняли в пионеры, такого ты не допускаешь? В любом случае тело находилось в это время в вертикальном положении. Уже потом его уложили.
Внутри Петра закипала нешуточная злость на Лунегова. Тот излагал информацию как бы шутя, словно для него это была не зверски убитая коллега, а очередной случай из практики. А ведь еще совсем недавно у них с Ингой был роман!
– Может, и значки к соскам ей прицепили при жизни? – уточнил он, сцепив зубы. – Все же прием в пионеры, как ты говоришь…
– Нет, думаю, такого удовольствия она при жизни никому бы не доставила. Это – посмертная процедура. Причем – сразу же, как умерла, кровь еще не успела свернуться, вытекла на ареолы. Убийца орудовал в спешке, мог чего-то и забыть на месте преступления.
Петр схватил стопку и опрокинул в рот. Внутри все кипело. Он вспоминал свой роман с Ингой, никогда она не заикалась про пионерию. Ни разу он не замечал за ней тягу к советскому прошлому. Это и немудрено: она не могла ничего помнить. Родившись в середине восьмидесятых, Ревенчук видела пионеров только в кино и по телевизору. В Интернете, наконец.
Лунегов также выпил вторую, закусил шоколадкой и, пройдясь по комнате, уселся напротив Петра.
– Ты случайно очков на ней не заметил?
– Нет, с чего бы? – ответил он быстрее, чем требовалось. От Макса не укрылась поспешность ответа, поскольку он в эту секунду внимательно наблюдал за собеседником.
– С того, что на переносице и висках трупа я обнаружил характерные для ношения очков следы. И сдается мне, очки там были.
«А ты – профессионал, черт тебя подери! – подумал Петр, чувствуя, что краснеет. – Что это за допрос? Из сыщика я превратился в допрашиваемого? Этому не бывать!»
– Ты прав, очки были… Это очки Пресницкой, я их вернул Олесе.
– И она их спокойно надела? После трупа?
– А что ей было еще делать, если линзами она не пользуется, а без очков дальше своей руки ни фига не видит?
– Зачем убийце понадобилось очки Пресницкой надевать на труп Инги? Какая цель? – начал рассуждать вслух Макс, поднявшись из-за стола и направляясь к двери. – Или, может, убийца – Пресницкая? А очки – самая очевидная улика, указывающая на нее!
– Или, наоборот, доказательство того, что она как раз ни при чем, – Петр вставил свое звено в цепь умозаключений патологоанатома. – Найдя очки Олеси на носу Инги, никто не подумает на Пресницкую. Все подумают: зачем свидетельствовать против себя?
– Тоже верно, – кивнул Лунегов, усаживаясь на кровать.
«Про книжку, зажатую в левой руке Инги, ты не спросил, значит, все же не догадался, – мысленно усмехнулся Петр, глядя на ухмыляющуюся мину Барда. – Стало быть, профессионал ты только наполовину. И про книжку, и про винтик от очков, найденный возле мертвого Цитруса, тебе знать ни к чему. Ты не судмедэксперт, выехавший на очередное дело, ты член коллектива. А может, и участник преступления. И, вообще, я обязан подозревать всех. В том числе и себя».
– Теперь по трупу Цитрусова, – словно спохватившись, Макс полез во внутренний карман куртки. – Но сначала о том, что я нашел у него в шкафу. А нашел я там красный пионерский галстук, прикинь!
Пакет с галстуком шлепнулся перед Петром на стол. От этого шлепка в голове доктора сдвинулись одни пласты, и на их место встали другие. Мысли потекли совсем в ином направлении. Например, подумалось, догадывались ли доблестные ленинцы, рапортующие партии в далеких шестидесятых или семидесятых о том, что всегда, везде и ко всему готовы, что спустя всего полвека пионерскими значками будут прокалывать соски мертвых женщин?
Ноутбук – не иголка
Когда Петру кое-как удалось выплыть из омута жуткого сюрреализма, он разглядел перед собой на столе очередную стопку коньяка и тотчас отодвинул ее:
– Нет, вначале – что там по Цитрусу, вернее, по его трупу?
– Понятно, что вкололи бедняге, скорее всего, сердечный гликозид в подключичку. Самое интересное, что там есть разница во времени… Если Ревенчук умерла около двух-трех ночи, то Цитруса грохнули фактически утром. Совсем недавно, короче. Но не это настораживает!
– А что? – поинтересовался Петр, предчувствуя, что услышит в очередной раз нечто шокирующее.
– То, что парень совсем не сопротивлялся. Он как будто подставился для инъекции. Спе-ци-аль-но! Подчеркиваю. Либо был хорошо под наркотой, либо… сам хотел своей смерти, просто жаждал. Никаких следов борьбы, никаких кровоподтеков.
Лунегов взял бутылку и начал, как ни в чем не бывало, рассматривать этикетку, начисто забыв об оборванной фразе. Пауза затягивалась, Петр не выдержал и опрокинул третью стопку. Не будь патологоанатом так похож на его любимого барда, он бы давно выхватил из его рук бутылку и хрястнул ею ему по лысине.
Ради справедливости следовало отметить, что не Лунегов, а он, «Эркюль Пуаро», должен был обнаружить галстук в шкафу Цитрусова. В мозгу завибрировало: «Макс сделал за тебя твою работу, сыщик! Ты был ошарашен найденным на полу винтиком и, потеряв голову, забыл о своих прямых обязанностях! Так что не особо выкобенивайся!»
– Не томи, колись давай, – рявкнул доктор почти по-звериному.
– Труп переворачивали. Возможно, принесли откуда-то. В позе, в которой он лежал, вколоться в подключичку практически невозможно.
– Точно, Энтони говорит, что, когда он проснулся, чтобы идти мазать Ингу, парня в комнате еще не было.
– Мазать Ингу? – Макс стянул с запястья часы и минуту-другую рассматривал их, словно впервые увидел. – Чем, простите, он собирался ее мазать?
– Представь себе, зубной пастой, – пояснил Петр, раздражаясь от того, что приходится тратить время на разжевывание прописных истин. – Как в пионерских лагерях нашего детства.
– Видимо, у нас разное было детство, – пожал плечами Бард. – Еще одна деталь. У мальчика незадолго до смерти был секс.
Петр готов был услышать все, что угодно, но только не это. Чуть не крикнув: «Этого не может быть! Он – голубой!», Фролов схватил Лунегова за лацканы куртки и притянул к себе, едва не расплескав остатки коньяка из бутылки.
– Ты ничего не путаешь, патологоанатом?
Барду кое-как удалось вырваться из его рук. Он подскочил к двери, раскрыл ее и указал Петру на выход:
– Ты забыл, где находишься? Пошел вон!
У самого выхода Петр задержался.
– Только после того, как скажешь, почему подозреваешь именно Буйкевича в смерти Инги. Я слышал твою фразу, произнесенную над ее трупом. Отпираться бессмысленно.
– Ты не мог ничего слышать, – криво усмехнулся Бард, не глядя Петру в глаза. – Тебя не было в комнате.
– Я услышал буквально следующее: «Ты все-таки сделал это. Сволочь!» Последнее, кажется, ты повторил дважды. Что это значит? Ты же знаешь, я не отстану.
– Ответишь, где ты прятался в тот момент, и объяснишь, с какой целью, – поставил неожиданный ультиматум Бард. – Тогда я, может, и подумаю над твоим предложением. А сейчас, судя по твоей реакции на новость про секс Цитруса, я начинаю думать… Уж не с тобой ли?
Петр ударил без замаха, справа, чуть качнувшись корпусом влево, но Макс был готов к такой реакции и уклонился. Кулак скользнул по косяку двери, боль отдалась в предплечье. Лунегов рубанул его сзади по шее, и Петр растянулся поперек коридора, ощутив ноздрями тошнотворный запах дешевой хлорки. Выпихнув его ноги из проема двери, Лунегов закрыл комнату.
Как поднимался, как потом какое-то время вспоминал, где видел большое зеркало, – все отпечаталось в памяти как таблица умножения. Добравшись до зеркала перед входом в кают-компанию, Петр долго рассматривал свою помятую взлохмаченную физиономию.
Выпитый коньяк проявлялся блеском глаз, удар по косяку – покрасневшими костяшками пальцев на правой руке, а контакт с паркетом – царапинами на скуле и помятыми джинсами с рубашкой.
«Ничего, шрамы только украшают мужчину», – сказал он себе мысленно.
В этот момент послышались тяжелые шаги по коридору. Кто-то бежал из конца в конец. Фролов кое-как успел отряхнуться, когда перед ним вырос Энтони. Грузно дыша, он раскрыл было рот, но Петр мгновенно прикрыл его ладонью:
– Ни о чем не спрашивай, лучше пойдем, покурим. – Петр с трудом подбирал слова после потасовки, чтобы сдержать негодование, которое выплескивалось через край. – А то Макс… угостил коньяком, а сигарету не предложил. Там, на крылечке, и поговорим.
– О чем повздорили-то? – спросил Сбитнев после первой затяжки.
– По-разному на прошлое смотрим. В частности, на пионерские атрибуты. Красные галстуки, значки…
– Бывает. А у меня ноут сперли и флешку, на которой видео прошлогоднего праздника, – сообщил, мрачнея на глазах, уролог. – Прямо из номера. Правда, не знаю, когда – может, ночью, когда спал, может, утром, когда отсутствовал. Сам понимаешь, события такие, не до него…
– Зачем ты с собой взял еще и флешку с записью праздника, если она уже есть на ноуте?
– Думал, вдруг кому-то из коллег захочется посмотреть, мало ли… – уролог был не на шутку обеспокоен пропажей. – Неужто из-за этой записи сперли?
Петр неожиданно оглянулся на окна турбазы, надеясь заметить какой-нибудь намек на движение: вдруг шторка колыхнется или мелькнет чья-то тень. Но, увы, ничего не уловил. За ними либо наблюдали с других точек, либо их перекуром вообще никто не интересовался.
– Думаю, что из-за этой записи и своровали, – кивнул Петр, стряхивая пепел. – Кто-то еще интересуется прошлогодним праздником так же, как Ревенчук. Если только ты от меня ничего не утаиваешь, не ведешь двойную игру.
– Что я могу утаивать? – обиженно протянул Энтони. – Какую двойную? Что ты несешь?
В этот момент его телефон в очередной раз специфически пикнул, уролог провел пальцем по дисплею.
– Например, то, что сейчас делаешь, – с этими словами Петр выхватил из его рук смартфон. – Извини, но у нас – два трупа. Все очень серьезно.
Единственное, что успел увидеть Петр на дисплее – какой-то мигающий значок. Сбитневу удалось завладеть смартфоном в считаные секунды.
– Все, с меня хватит! – прорычал он, туша сигарету. – Я уезжаю.
– На чем? Ты ведь приехал на такси, – в запальчивости бросил Петр, тут же пожалев о сказанном. – Своего транспорта у тебя нет.
– Значит, вызову такси… А откуда ты знаешь про такси? Ты что, следил, кто на чем приезжает? Точно, это твой «Опель» стоял там, я заметил!
Сказав «А», Петру пришлось говорить и «Б». Следовало, раз проболтался, выжимать из ситуации максимум:
– Зачем ты приехал так рано? Явился на полчаса раньше, чем требовалось. Ты планировал подготовиться, да? К чему? К съемкам?
– Хватит! На фиг, на фиг… – Энтони словно не слышал Петра. – Ноутбук с флешкой своровали, телефон из рук выхватывают. Еще и подозревают черт знает в чем…
– Без ноута смоешься? Оставишь его? – продолжал атаковать Фролов, без труда читая панику на лице и в поведении коллеги. – Он ведь не иголка, кто-то его сейчас смотрит на турбазе из наших… Кстати, исчезнув, ты переведешь себя в разряд подозреваемых. Как законопослушный гражданин, ты обязан дождаться приезда оперативно-следственной группы.
Ни слова не сказав, Сбитнев тяжело поднялся на крыльцо. Петр еще постоял какое-то время, глядя на стоянку. У него вдруг защемило сердце: круто навороченный байк Цитруса все так же ждал хозяина, крошечный «Шевроле Спарк» еще не знал, что Инга больше никогда не сядет за руль.
Машина времени бы не помешала!
– Скажи, это правда? – выглянув из-под одеяла, поинтересовалась Элла, едва он прилег рядом.
– Смотря что ты имеешь в виду.
– У нас снова трупы, как на «Бекетове»?
– Кого ты конкретно имеешь в виду, произнося «у нас»? – недовольно проворчал Петр, поскольку супруга парой коротких вопросов задела болезненные струны в его душе, которые долго теперь не перестанут вибрировать. Что и говорить, умела она парой словесных выстрелов наповал уложить.
– Нас с тобой, естественно. Кого же еще? Мы – единственные, кто оттуда! Кто выпутался…
– Да, снова трупы. Как видишь, не зря я составлял «досье», которое ты порвала в клочья. Не зря у меня было предчувствие. Снаряд попал в другую воронку. На этот раз под названием «Макарьево», но в ней, к несчастью, оказались снова мы с тобой!
– А кто убит?
Петр вкратце рассказал все, что ему удалось узнать за это утро. Элла за это время успела одеться и причесаться.
– И одним из вопиющих несоответствий, которое бросилось мне в глаза, – произнес он, дойдя до самого непонятного и придав голосу максимум загадочности, – оказался тот факт, что в руках покойницы я обнаружил сборник стихов Буйкевича, подаренный тебе. Как такое могло произойти?
С этими словами сыщик достал из-под подушки припрятанную книжку. Он думал, супруга смутится, но ошибся.
– Не помню, кто-то вчера у меня попросил почитать, – легкомысленно махнула рукой Элла. – А я была навеселе, отдала.
– И не помнишь – кому?
– Представь себе, не помню.
Сыщик озадаченно почесал переносицу.
– Странно, такой ажиотаж, все так стремились ее получить, и ты… отдала по первой же просьбе.
– Я же говорю – пьяная была.
– Тогда еще кое-что хотелось бы услышать от тебя до завтрака. В частности, подробный рассказ о прошлогоднем празднике, – лежа на кровати и наблюдая за передвижениями бывшей супруги по комнате, Петр старался придать сказанному максимум искренности. – Все говорит о том, что корни произошедшего – там. Что случилось год назад?
Элла ненадолго задумалась, припоминая подробности.
– Праздник как праздник… Пили, ели, веселились, приколы всякие отчебучивали… куда без них! Сбитнев с камерой всюду зырк, зырк. Ревенчук с Лунеговым, у них, кажется, роман тогда был.
– Ты мне вчера об этом рассказывала, – Петр вскочил с постели, словно почувствовал между лопаток какое-то противное шевеление. – Только я, похоже, слушал вполуха. Сейчас, если можно, поподробней.
Улыбаясь, Элла потрогала его лоб:
– Не пытайся собирать морщин больше, чем способна дать твоя кожа, тебе это не идет. Про Ревенчук с Максом скажу так: что-то у них на том празднике случилось, расклеилось, но что – одному богу известно. Инга же научной работой занималась, в поликлинике не работала, о романе мы узнали с опозданием. Вечером за столом вроде как она за ним ухлестывала, а он ее игнорировал. Наутро все изменилось. С точностью до наоборот.
– Ты хочешь сказать, – Петр привстал, снова собрав морщины на лбу, – за завтраком Лунегов за ней ухлестывал, а она его игнорировала? Интересно, что же могло произойти ночью?
Элла покачала головой:
– Все покрыто мраком, увы.
– Да, машина времени сейчас мне бы не помешала, – мечтательно произнес Фролов, засунув кулаки в карманы трико и прохаживаясь по комнате. – Включил бы задний ход, слетал бы в прошлое и все бы увидел своими глазами. Меня бы никто не видел, а я бы увидел все. И все точки над «i» встали бы сами собой.
– Мне кажется, можно обойтись более простыми средствами, и машина времени не понадобится. Сбитнев все снимал на камеру. Даже многое из того, что не предназначалось для съемки. Антоша у нас без комплексов, уролог, этим все сказано.
Петр почувствовал, что от накопленной за этот час информации его голова вот-вот расколется на две половины. Как компьютеру, чтобы как-то усвоить, систематизировать полученные данные, ему требовалась срочная перезагрузка. Иначе – сгорит как старый винчестер.
Он взглянул на часы – половина восьмого. До официального подъема осталось полчаса. Он устал от разговоров, от вопросов и ответов. Хотелось в душ, чтобы отмыться от всего, что на него налипло за вчерашний вечер, ночь и утро.
Надев плащ, Петр вышел из корпуса, побрел вдоль стоянки и минут через пять оказался на поросшей травой, едва заметной дороге, ведущей к лесу. Именно по ней вчера на своей черной «бэхе» приехал патологоанатом. Приглядевшись, Петр различил на земле следы протектора. Без труда нашел место, где машина притормозила, рядом с ней появились следы туфелек, ведущие в сторону стоянки. Не узнать следы туфелек своей жены он не мог.