Страшно только в первый раз
Окончательно очнулся он в своей комнате, когда уселся на стул.
– Ты сейчас вообще где? – поинтересовалась супруга, стоя перед ним на коленях. – Это турбаза «Макарьево», не забыл?
– Не забыл, – медленно включаясь в реальность, ответил Петр, обводя взглядом комнату. – А вообще-то я все еще на прошлогоднем празднике.
– Гонишь! Тебя там не было! – погрозив ему пальцем, заметила Элла, словно, находясь там, он мог увидеть нечто запретное. – Могу поклясться.
– Физически, может, и не был, но виртуально… Только что просмотрел запись Сбитнева. Ты говорила, что тогда наутро Инга была сама не своя. Все что-то искала…
Элла неожиданно напряглась, изменилась в лице, словно по мановению волшебной палочки оказалась после путешествия по Диснейленду в демонстрационном зале кафедры судебной медицины.
– Да, не своя… Я не помню ее такой ни до того момента, ни после, – напряженно вспоминая, она ткнула ему пальцем в грудь: – Помнишь фильм «Отель «У погибшего альпиниста»? Мы еще вместе на него ходили. Была ретроспектива прибалтийских фильмов в кинотеатре «Триумф»…
– Еще бы! – усмехнулся Петр с таким выражением, словно его спросили, помнит ли он свое имя. – Это же Стругацкие! В моей жизни это был уже пятый или шестой просмотр этой картины.
Элла скорчила гримасу и замахала руками, дескать, сейчас не время демонстрировать свою эрудицию.
– Так вот, самым шокирующим моментом во всем фильме для меня был вид госпожи Мозес, отключенной от питания. Она оказалась роботом. Ее лысый череп после того, как этот физик с нее снял парик, – просто жесть, по-моему.
– При чем тут Инга, что-то не пойму никак.
– Она чем-то напоминала в то утро госпожу Мозес. Была похожа на робота, отключенного от питания. Словно ночью побывала в другом времени, в зазеркалье. Ночью случилось что-то страшное. Изменилась за ночь радикально. Утром у нее была идея фикс – найти потерянное во что бы то ни стало. Но что именно, я не в курсе. Может, у нее что-то украли? Она даже шарила по сумочкам, и ее застали за этим делом пару раз. Короче, конфузы были жуткие.
– Спасибо, Элк, за информацию, – Петр засобирался к Буйкевичу. – Мне надо успеть до завтрака.
У самой двери его настиг вопрос супруги:
– Ты ничего не сказал про мою идею с перевернутой книжкой в руках трупа и плохим зрением убийцы. Пригодится тебе эта мысль?
– Гениально! Пригодится однозначно! Назначаю тебя капитаном Гастингсом, – он вернулся, похлопал супругу по плечу и чмокнул в лоб. – А сейчас, извини, остался один человек для допроса.
– Прямо как покойницу, – бесцветно заметила она.
– Умеешь ты поднять настроение, – ответил он уже из коридора.
Внутри Петра все сопротивлялось этому признанию, но он вынужден был констатировать: мысль, высказанная Эллой, претендовала на открытие следствия номер один. Как он сам об этом не догадался?
Никакого смысла в перевернутой книге нет! Просто убийца плохо видел. Причина тому – потерянный винтик от очков.
Петр остановился буквально за метр до двери, ведущей в комнату Буйкевича и Монро. Выпавший винтик крепил всего лишь носоупор – деталь, без которой очки вполне могли еще выполнять свою функцию. Да, неудобно, отвлекает, мозолит, очки сидят криво, но… видеть-то можно. А убивать – тем более! В чем же дело?
Да, в копилку следствия новая мысль добавляла немного: откровенной близорукостью страдала только Олеся, которую в роли убийцы сыщик представить никак не мог. Одно с другим не стыковалось: зачем убийце с плохим зрением оставлять очки на жертве?
Все на турбазе знали, что это очки Пресницкой, ни для кого данная подробность секретом не была.
Отсюда вывод: в обоих случаях овчинка выделки не стоит. Если убийца – Олеся, то оставлять очки на носу жертвы – верх глупости и непрофессионализма. И даже если убийца – не она, то все равно невыгодно наводить таким образом подозрение на гинеколога. Пустая трата времени.
В этот миг кто-то взял Петра за локоть. Он вздрогнул и обернулся. Рядом стояла Олеся в тех самых очках, о которых он только что думал, и виновато глядела на него.
– Я давно должна была это сделать, – хрипло произнесла она.
– Что? Признаться в убийстве своей подруги? – шепнул ей на ухо Петр. – Еще не поздно, шанс есть.
– Вам бы только шуточки шутить, а мне говорить на эту тему противно. Пойдемте ко мне.
В комнате Пресницкой до сих пор витал аромат корвалола. Олеся подошла к окну и, держа очки указательными пальцами, о чем-то задумалась.
– Что вы мне хотели сообщить? – нарушил паузу Петр.
– Не знаю, как начать, – все так же хрипло произнесла гинеколог. – Приходится нарушать врачебную тайну и некоторые принципы деонтологии. Утешает лишь то, что вы – доктор…
– Тайна касается Инги? – безапелляционно спросил Фролов и получил кивок в ответ. – Вы обязаны сообщить следствию все, что знаете, ведь владелица этой тайны мертва. Укрывательство любой информации в данном случае преступно.
– Но ведь вы – не следствие! – в сердцах заметила Олеся, сжав кулачки. – Вы, прежде всего, ее коллега, не выдавайте желаемое за действительное! Ладно, слушайте… Мне по секрету сообщила моя однокурсница из платной поликлиники. Словно предвидела, что возникнет такая ситуация…
Петр взглянул на часы: уже пять минут, как начался завтрак, а он еще с Буйкевичем не побеседовал! «Не укладываюсь в регламент, однако!»
– Так ради чего вы меня к себе пригласили?
– Инга прошлым летом лечила у моей знакомой очень пикантное заболевание, которое приводит к бесплодию. Я тут прикинула по срокам и ужаснулась. Выходит, получить она его вполне могла на прошлогоднем празднике.
Олеся закрыла глаза, прижала руки к груди и принялась что-то шептать. Петр прислушался, и ему сделалось не по себе. Женщина просила прощения у мертвой подруги за разглашение ее тайны.
– Извините, пожалуйста, – он дотронулся до ее плеча. – Мне не дает покоя один вопрос. Почему Инга ночевала в другом номере? Она как-то объяснила вам свое решение? Ведь изначально вас поселили вместе.
– Я об этом ничего не знаю, – призналась женщина, поправив очки, в которых все еще не хватало носоупора. – Вчера вечером на меня напала такая сонливость, что я едва смогла дойти до постели. Когда ложилась, Инги еще не было. А утром, проснувшись, я ее потеряла, пошла искать… Наткнулась на труп.
…Петр брел по коридору, пытаясь сдержать клокотавшее внутри негодование. Как ни крути, Пресницкая не похожа на убийцу. Но можно ли остаться подругами после того, как любимый ушел к другой? Выходит, можно. Он вспомнил, как тепло Инга отзывалась об Олесе, а сейчас, когда он увидел, как Пресницкая буквально вымаливала у нее прощение?..
Нет, что-то здесь не так.
С ума сойти – сколько всяких напастей свалилось на бедную голову Инги! Измена любимого, нехорошее заболевание и, как апофеоз тотальной невезухи, – смерть. За что? В чем она провинилась?
С кем у нее мог быть секс в ту злополучную ночь? С Лунеговым. Это самое очевидное. Допустим, он ее заразил, она решила ему отомстить. Выбрала именно День медицинского работника и ту же турбазу «Макарьево»…
Но что-то пошло не так, и Макс нанес упреждающий удар. Допустим, а каким боком здесь маячит Цитрусов? Его-то зачем убивать? Его на прошлом празднике вообще не было.
Оказался случайным свидетелем? Сбитнев говорит, что Валерий где-то бродил всю ночь. Вернее, половину ночи. Под утро его убили.
Одна версия круче другой.
Петр уже собрался постучать в дверь Буйкевича и Монро, как в голове фотовспышкой блеснула еще одна мысль. Если Лунегов заразил Ингу неприличной болезнью, то сам должен был страдать ею. Это может знать мужской доктор, его лечивший. Теоретически – уролог Сбитнев.
Конечно, Макс мог воспользоваться и услугами платной клиники, чтобы не «светиться» по месту работы. Но поговорить с Энтони надо. Причем без свидетелей.
След в локтевой ямке
Стас сидел на кровати никакой: бледный, с закрытыми глазами, покачиваясь из стороны в сторону. От вчерашнего Ковбоя не осталось и следа.
Вопрос Фролова «Где Анжела?» травматолог оставил без внимания.
Петр спросил себя, этого ли человека он видел вчера читающим свои стихи, подписывающим сборники. И в коридоре, когда подсматривал за разговором Стаса с Лунеговым, он видел совершенно другого человека: уверенного в себе, энергичного, сильного… Что с ним случилось за ночь?
– Тебе чего надо, земляк? – прозвучал в тишине скребущий шепот. Так метла дворника метет по сухому асфальту. – Шел бы ты подальше, а? Не видишь – сушняк замучил. Все тело ломает, словно стадо бизонов ночью топталось.
– Да, талант не пропьешь, – иронично заметил Петр, присаживаясь на край кровати. – Стадо бизонов – прекрасное сравнение. Поэтическое!
Шаркая шлепанцами, с полным графином воды вошла встревоженная Анжела. Хотела налить в стакан, но Стас выхватил графин из ее рук и, приложившись к горлышку, принялся пить крупными глотками, обливая при этом и себя, и постельное белье.
– Если так дальше пойдет, – глядя в потолок, заметила девушка, – то не знаю, насколько счастливо сложится наша жизнь… И сложится ли?
– Слышь, Гжелка, а что тут в стакане было такое невкусное? Я, кажись, вчера выпил.
– Пить меньше надо, – огрызнулась она. – Вода обычная, я таблетку запивала. А тебе после водки вода невкусной показалась? Одевайся давай, мы на завтрак опаздываем, уже пригласили!
Петра в этот момент очень интересовали смятые простыни. Во второй раз за утро он пожалел, что у него нет ультрафиолетового фонарика, в свете которого биологические жидкости выглядели бы на белье контрастно.
– Во сколько вчера вы уснули? – спросил Петр, доставая свой блокнот. – Вопрос к Стасу.
– А твое какое дело? – попытался улыбнуться Ковбой, но тотчас сморщился от головной боли. – Ни хрена не помню, если честно.
– Тебя еще не проинформировали? – Петр вопросительно взглянул на Монро, которая беспомощно развела руками, дескать, сами видите. – На турбазе – два трупа. Убиты Инга Ревенчук и Валерий Цитрусов. Поэтому мне важно: что вы делали ночью?
– Что? Ингу того? Гонишь! А мы дрыхли без задних ног, – икнув, сообщил Стас, повторно потянувшись к графину. Фролову при этом бросилась в глаза его левая локтевая ямка, где красовался четкий кровоподтек.
– Ничего не помнит, бедолага, – усмехнулась Анжела, с презрением глядя на любовника. – Я же говорю, уснули уже под утро. Он – первый, я – чуть позже.
– У-у-у… Как башка кружится! – Буйкевич сжал себе виски. – Словно в невесомости плыву. Блин…
Петр повернулся к девушке:
– Анжел, не могла бы ты оставить нас наедине?
– Вы оба с Гжелкой шли бы отсюда! – заревел по-бычьи Стас. – «Не могли бы меня оставить одного»… На фиг! Не до вопросов мне сейчас! Заколебали! Я что, так вчера напился?
Анжела тем временем молча направилась к двери. Петр потянулся к левой локтевой ямке Буйкевича. Свежий след не оставлял никаких сомнений: в вену травматолога недавно входила игла.
Взгляд Петра зацепился за пустой граненый стакан на тумбочке. Он взял его и осторожно принялся рассматривать на свет.
– Стакан как стакан, – заметила Монро от двери. – Когда вселились, стоял с графином на тумбочке. Этот… с вечера много пил – вот и подумал, что водка, а там вода простая. Я таблетку запивала.
– Какую, можно спросить?
– От головной боли. Она и сейчас не успокоилась. Я головную боль имею в виду.
Сыщик нагнулся, фактически лег на пол, чтобы заглянуть под кровать. Хотя вряд ли тот, кто делал Буйкевичу инъекцию, забросил туда шприц. Скорее всего, унес такую улику с собой.
Однако кое-что сыщик под кроватью все же обнаружил – вырванный из блокнота листок в клетку, чистый с обеих сторон.
Когда Петр поднялся, Анжела все еще стояла в дверях. Увидев листок, она взмахнула руками, дескать, тоже мне улика!
– Кстати, Анжел, раз уж вы здесь, – решил уточнить Петр, ища глазами блокнот, из которого мог быть вырван листок. – Кто Стасу ночью в вену вкалывался, не подскажете? Свежий след от инъекции у парня, сами можете посмотреть.
– Впервые вижу и слышу, – отреагировала Монро, выходя из комнаты. – Точно – не я. Кто – не знаю.
Так и не найдя блокнота в комнате, Петр был вынужден положить найденный листок на тумбочку.
– Да пошли вы все!
С этими словами Стас попытался встать. Сыщику тотчас бросились в глаза кровавые разводы на смятой простыне, на которой до этого сидел травматолог.
Он мгновенно подскочил, оттолкнул Буйкевича:
– Это что? Было изнасилование? – крикнул осуждающе, словно в суде. – Лишение девственности? Дефлорация, говоря по-научному?
– Боже мой! – из коридора, как фурия, влетела Анжела, схватила окровавленную простыню и заорала: – Никогда не думала, что до такого дойдет. Такой позор! Позорище! А еще доктор! Мужики они и есть мужики… Хоть медицинский вуз окончат, хоть отработают пятнадцать лет после него врачами… Ничего в их мозгах не поменяется. Ну и ну! Что такое месячные, тебе известно? Это не твое собачье дело! Пришел тут, копаешься в нашем белье, какое ты имеешь право?
Она резко запихнула простыню со следами крови под кровать, при этом смахнув с тумбочки банку кофе вместе с граненым стаканом. К счастью, те упали на ковровую дорожку и не разбились. Монро схватила подушку и замахнулась на Петра, тот кое-как успел уклониться от летевшего в него «снаряда».
Минутой позже доктор брел по коридору, не замечая, что проходит мимо распахнутой двери в кают-компанию.
В комнате Буйкевича и Гридиной его внимание привлекли четыре вещи: след инъекции в локтевой ямке травматолога, пустой граненый стакан, чистый лист под кроватью и, естественно, кровавые следы на простыне.
Еще одна мелочь – банка кофе. Как кофеман со стажем, сыщик отметил про себя: кофе не растворимый – как из турки, можно сразу в чашку. Классный кофе, короче.
Смущало и состояние самого Буйкевича. Он производил реальное впечатление больного, только что вышедшего из наркоза. Так сымитировать пробуждение не просто – по плечу лишь большим талантам.
Впрочем, свою талантливость Стас вчера продемонстрировал, удивив всех своими стихами.
Что касается ночи, то Петру показалось, что Стас мертвецки спал, причем уснуть ему помогли. Как с этим связать недвусмысленные намеки его любовницы, что они чуть не до утра занимались сексом?
Возможно, сначала занимались, но потом кто-то сделал Стасу инъекцию снотворного, и поэт вырубился. Зачем, спрашивается? Мог оказаться ненужным свидетелем? Чего именно?
Петр дошел до конца коридора, повернул обратно.
Он бы не смог точно сказать, чем ему не понравился граненый стакан на тумбочке. Но что-то в нем было необычное. Вряд ли страдающий сушняком Стас стал бы наливать в него из графина воду. Из горла – оно как-то надежней. Хотя, черт его знает.
Анжела запивала таблетку. Вода в стакане осталась, Стас потом допил, но что-то ему в той воде не понравилось…
И уж совсем никуда не вписывались кровавые следы на простыне. Очень сомнительно, что Монро стала бы заниматься сексом во время месячных. Но даже если бы и стала, то «после того как» непременно уничтожила бы все следы, как это сделала только что.
Она же спокойно взяла графин и отправилась за водой. Реакция с криками и запущенной подушкой выглядит немного запоздалой.
Нет, что-то тут не так.
Кирпич в огород Хозяйки
Проходя мимо кают-компании, Петр увидел за столом Стаса Буйкевича с Монро и понял, что бродить по коридору туда-сюда дальше не стоит. Желудок давно напоминал ему, что напряженная умственная деятельность требует калорийной подпитки.
Сказать, что за завтраком витала мрачная атмосфера – все равно, что ничего не сказать. Убийца физически находился за одним столом со своими жертвами, наблюдал за ними и посмеивался. От него струился неясный холод, который пробирался в сердце и леденил всех присутствующих.
Петр уселся за столик рядом с Эллой:
– Не хватает только кутьи. Все остальное – я имею в виду мрачные лица, плаксивые речи, соболезнования близким – не только в наличии, но даже в избытке.
Петр нахмурил брови, чтобы как-то урезонить бьющую через край неуместную иронию супруги, но тут над столами прозвучало:
– Друзья мои, – Лунегов поднялся с рюмкой водки в руке. – У нас – горе. В эту ночь нас постигла большая утрата. Двое из нашего, не побоюсь этого слова, спаянного коллектива были найдены убитыми. Диагноз насильственной смерти не вызывает никаких сомнений. Предлагаю выпить стоя и не чокаясь. Светлая память Инге и Валерию. Мы их никогда не забудем, они навсегда останутся нашими коллегами… и пусть…
Неожиданно в кают-компанию с полным стаканом морса стремительно вошла Хозяйка турбазы и, всхлипывая, перебила говорившего:
– Не думала, не гадала, что такое… к-когда-нибудь произойдет, – с трудом подбирая слова, декламировала Антонина Ильинична. – И не где-то в Чикаго, а в «Макарьеве». Что доживу до такого… ужаса. Наша турбаза всегда была на хорошем счету. Только грамоты, премии, поощрения всякие… Достаточно взглянуть на нашу Доску почета.
– Что, и такая есть? – вырвалось у Пресницкой, но она тотчас прикрыла рот ладошкой. – Извините.
– Есть. Правда, на реконструкции. Фотографии заменяем… Обновляемся. Двойное… уб…уб… страсть какая! Даже произнести не могу. Но, как предписывает инструкция, я уже вызвала… вовремя… полицию, должны прибыть с минуты на минуту…
– Уже два часа ждем, – недовольно буркнул Лунегов, так и не зная, что делать со своей стопкой. – Это только в кино все приезжают вовремя, все работает, как часовой механизм.
Слушая Лунегова, Хозяйка турбазы отпила немного своего морса и присела за свободный столик.
– А чем наш Пуаро хуже? – вытянув руку в сторону Петра, вскочила Анжела. – Он всех знает как облупленных, уже начал следствие, вроде как успешно, так пусть и продолжает. Мы с ним будем более откровенны, чем с полицейскими, все же свой человек…
«Да, кровавые простыни – куда уж откровенней, – подумал Петр, намазывая масло на круассан. – Я бы после такого не то что выступать на траурном завтраке, на глаза бы не рискнул показаться. А Монро хоть бы хны, еще и комплименты отпускает. Вот и пойми попробуй это поколение!»
– А что, если убийца вообще не из наших? – неожиданно предположила Элла, размешивая ложечкой кофе. – Он мог запросто прийти ночью, убить Ингу и Валерия, спокойно замести следы и исчезнуть. Он мог знать расположение комнат, кто где спит… Дверь, насколько я знаю, не закрывается на ночь.
Притихшая было Антонина Ильинична снова поднялась, хотя Петр видел, как непросто это ей сделать. На последствия вчерашнего обморока наслоились события сегодняшнего утра – не каждая сердечно-сосудистая система это выдержит.
– Камешек в мой огород? – голосом Фрекен Бок из серии мультфильмов про Карлсона возразила она. – Я бы сказала, не камешек даже, а увесистый кирпич! Это – клевета, заявляю с полной ответственностью! Дверь на ночь запирается, в вестибюле дежурит охранник.
– Я не сплю практически с пяти утра, – резко взмахнул рукой Сбитнев, в результате чего с вилки, которую он держал, сорвался ломтик колбасы и, описав в воздухе параболу, едва не приземлился на соседний столик. – Никого я у дверей не видел, а сама дверь была открыта – заходи не хочу. Кстати, это может подтвердить и Петр, наш Пуаро, если хотите. Мы вместе выходили курить.
«Пуаро» тем временем приблизился к супруге и прошептал:
– Убийца, пришедший со стороны, никак не мог знать, что Инга сменит комнату, уйдет на ночь от Пресницкой. Причем решение это было принято спонтанно, по моим данным, глубокой ночью.
– Откуда ты знаешь, что спонтанно? Грань между спонтанностью и закономерностью в женской психологии весьма условна. А если Ревенчук договаривалась встретиться с убийцей именно в той комнате, где ее убили? – почти не задумываясь, парировала супруга. – Это для нас она поселилась вместе с Пресницкой, а потом все переиграла. А убийце пообещала, что будет именно там.
Переваривая ответ супруги, Петр ненадолго замолчал. Его взгляд блуждал по лицам коллег, на ком-то задерживаясь дольше, кого-то скоропалительно пробегая. Стас Буйкевич ел не спеша, думая о своем.
Как и вчера, во время автографсессии, что-то зацепило взгляд сыщика, но разобраться, что это было конкретно, Петр опять не успел. В столовой стоял невообразимый гул. Хозяйка турбазы в прямом смысле держала оборону, отбиваясь от нападок постояльцев. Атаки уролога отличались богатырским натиском:
– …Мы даже не знаем, как он выглядит, этот ваш Дамир. Как мы можем доверять неизвестно кому? А вы говорите – охранник! Звание охранника в наших глазах еще заслужить нужно!
Антонина Ильинична невозмутимо достала сотовый, набрала номер:
– Дамирка, спустись к нам, пожалуйста. Тебя хотят видеть. Как кто? Гости наши любимые! Оставь свой пост на минутку. Ничего не случится, все сидят здесь, в кают-компании. Не бойся, труп не оживет и никуда не уйдет, – закончив разговор, Антонина Ильинична спрятала сотовый в карман трико и добавила от себя: – Исключительно ответственный молодой человек. Кстати, прошел две чеченские кампании, в совершенстве владеет дзюдо, боевым самбо… Прошу отнестись серьезно.
– А пока он идет к нам, я скажу о наболевшем. Раковина в женском туалете засорилась, – вставила Олеся Пресницкая, косясь глазами на Хозяйку. – Где прикажете умываться?
– Не надо было в эту раковину кофейную гущу и чайную заварку сливать, – раздраженно парировала женщина в красном. – Для этого, простите, унитаз имеется.
– Лично я ничего не сливаю, у меня растворимый кофе и чай в пакетиках, – обиженно заявила в свое оправдание Олеся, поправляя очки. Она хотела сказать еще что-то, но в этот момент в кают-компанию постучали, дверь приоткрылась, и все увидели черную всклокоченную шевелюру.
– Вот и Дамир, – представила своего сотрудника Антонина Ильинична. – Входи, дорогой, не бойся, тебя никто не укусит.
Взглянув на Дамира, Петр вспомнил, что видел этого усатого черноглазого брюнета у дверей комнаты Цитрусова. Еще пару раз он попадался доктору на глаза вчера, когда они с Эллой искали свой номер.
– Я тоже человек, – с ходу начал Дамир, словно перед этим подслушивал разговор за дверью. – Могу ненадолго отлучаться, это мое право.
– Но дверь при этом надо закрывать, – жестко резюмировал Сбитнев. – Мало ли кто в нее войти может.
Реакция Дамира удивила постояльцев:
– Ой, да кому мы нужны, – снисходительно улыбнувшись, ответил он. – Ручаюсь, никто посторонний не заходил!
«Парень явно не из робкого десятка, – подумал Петр, разглядев едва заметный румянец на щеках охранника. – Такого, наверное, женщины любят. Я даже догадываюсь кто. Только не знаю, как это использовать в интересах следствия. Но это – дело наживное.
Вообще-то версия вполне жизнеспособная, – доктор перестал слушать оправдания охранника и углубился в собственные размышления. – Кто-то, совсем незнакомый, явился ночью со стороны, сделал свое черное дело и благополучно покинул пределы «Макарьева». Признаться, ты, сыщик, поначалу недооценил эту версию. А жаль, возможно, потерял драгоценное время. Хотя… что бы ты успел сделать, приди подобная мысль к тебе вовремя?»
Ищи скрытую камеру!
Петр вдруг почувствовал в кармане вибрацию, а через секунду по кают-компании поплыла мелодия из «Криминального чтива».
– Да, Димон, приветствую, – буркнул обрадованно в трубку доктор, едва выскочив в коридор. – Ты получил от меня фотографию вещицы непонятной?
– Кажись, земляк, – сочувственно забурчал в ухо доктора голос одноклассника Чагина, – влетел ты с разбега в неприятный блудняк, раз такие снимки присылаешь. Не в «Макарьеве» ли вы отдыхаете? У нас тут столько шороху после какого-то странного звонка оттуда! Короче, группа уже выехала.
– Да, именно в «Макарьево» меня и угораздило…
– Поздравляю, земляк! Ждите, скоро будем.
– Кстати, – Петр прикрыл трубку ладонью и осмотрелся, – что это за колпачок такой, Димон? Ну, на фотке, которую я прислал? Никак не разберусь без твоей помощи.
– Это, без сомнения, колпачок от скрытой видеокамеры. Ищи, где она установлена, пока мы не приехали. Скорее всего, срабатывает на датчик движения. Если найдешь, ничего не трогай, никого не выпускай. Лучше, чтобы все сидели друг у друга на виду, в столовой, например. И ждали приезда опергруппы.
– Увы, Димон, этого гарантировать не могу. Все мы – медики, люди нервные, эмоциональные. К моему мнению мало кто прислушивается.
– Петро, ты, кажется, врач? Так вдолби им в подкорку, что непослушание в данной ситуации в рамках закона рассматривается как создание препятствий следствию. Судя по колпачку, все у вас серьезно. Кстати, что по трупам? Ты наверняка не удержался и посмотрел.
– Первый труп – женский, Инга Ревенчук, ЛОР-врач городской поликлиники. Подчеркнуто пионерская атрибутика: повязан пионерский галстук, к соскам приколоты пионерские значки.