Большие разборки

– Всё твой слова. Я же говориль – за такой слова, какой ты кричаль у дома вдова, убивать. И чуть не убиль – меня и тебя!

Сергей мотнул головой. Всё казалось неправдой, наваждением. Они просто шли через подворотни, шли по своим делам…

Анисим подвёл его к одной из раскрашенных рекламными лейблами «волг», открыл дверцу и втолкнул на заднее сидение. Сам сел спереди.

– Куда едем? – весело осклабился шофёр.

Аннус сердито свёл брови.

– Прямо.

– А деньги у тебя есть, африканец?

– Есть. Много… Я не африканец.

– Ты же чёрный.

– Папа – шахтёр. На мне угольный пыль.

– Ха-ха-ха. Молодец. Уважаю весёлых людей.

глава шестая

Старик Контенко, совершенно спокойный, словно смерть сына была ему абсолютно безразлична, долго смотрел на Сергея.

Сергей сидел в мягком глубоком кресле напротив старика и чувствовал себя крайне неуютно. Происшествие в подворотне не могло отпустить его сознания. Тело Сергея было напряжено так, что мускулы ныли от боли, а ноги нервно подрагивали. Сергей уже ничего не хотел – ни разгромной статьи, ни правды о смертях, ни этого спокойного лица поэта.

– Послушайте, Серёжа, вы правда знаете о связи всех этих страшных происшествий между собой? Вы знаете, кто стоит за этим?

Голос старика вернул Сергея к действительности.

Аннус, подозрительно затихнув, стоял перед стеллажом с книгами и листал какую-то брошюру. Решил вернуть деньги по тихому. Убийца. А ведь он спас Сергея, этот охотник на антилоп.

– Да, это так, – хрипло произнёс Сергей. Будь, что будет – пусть все думают, что он в курсе страшных тайн. Поздно отступать. Даже, если он откажется, его всё равно грохнут. А так, блефуя своей осведомлённостью, можно побороться за жизнь. – У меня есть информация. Но, Иван Анатольевич, многое надо основательно проверить, подтвердить документально. Мне нужна абсолютная правда. Когда у меня на руках будут все свидетельства, я пущу информацию в печать.

– Абсолютная правда… Она всем нужна, Сережа, – старик вздохнул. Он вдруг скривился, словно от зубной боли – маска спокойствия лопнула и перед Сергеем открылось подлинное лицо страдающего человека. Поэт сказал, медленно подбирая слова. – Мой сын… он был… плохой… человек. Но я хочу знать, что люди, забравшие его у меня, они… на этом всё у них кончится. Серёжа, я звонил одному человеку – вот его визитная карточка, возьмите её… Он встретится с вами и многое расскажет. Вы поможете мне, ему, всем нам… Происходит что-то страшное, Серёжа…

глава седьмая

Волкашин в родном городе не был семь лет. После армии пошёл служить в ФСБ, сразу же был переведён в Санкт-Петербург и, с той поры, его старые кореша ни сном, ни духом не ведали о его существовании. И вот неожиданно появился. Всего на трое суток – выкроил время, взял срочный отпуск за свой счёт, якобы по причине недомогания, скакнул в самолёт и теперь сидел в прокуренной комнате общежития шестого комбината сборного железобетона. Здесь ютился со своей женой Алик Горохов. Уже лысоватый, с лицом, изрезанном морщинами – тяжелый труд на формовке железобетонных плит и регулярное пьянство, кого хочешь состарят раньше времени. А было Горохову всего тридцать пять. Как и Волкашину.

Юрик Волкашин считал себя неудачником – всего лишь капитан, дальнейших перспектив по службе ноль. Денег тоже ноль. Жильё не предвиделось – ютился в комнате ведомственной общаги. Про семью можно было не заикаться – какая семейная жизнь, при его рабочей загрузке и бытовых условиях? Ещё не много, и жизнь окончательно улетит мусорным пакетом на свалку не сложившейся судьбы. Как у всех его друзей юности: Антона Мулатова, Бори Маранкова, Веньки Азарова, Олега Сысоева.

Все они выросли в одном дворе, окружённом хрущёвскими пятиэтажками. Вместе пакостили, вместе дрались с пацанами из соседних дворов. Старухи– соседки предрекали им тюремные нары и скорую гибель от блатной финки. Только бандитов из них не получилось – покуролесили в семнадцать лет, после благополучно отслужили в армии и жили на гражданке честно – кто как мог. Волкашин ушёл в госбезопасность. Алик Горохов (человек, в общем, ограниченный) мыкался по стройкам, пока не нашёл пристанище в общаге комбината ЖБИ. Олег Сысоев служил в милиции одно время, но за алчность был уволен и перебивался охранником на автостоянке – вкалывать он терпеть не мог, пусть мало платят, лишь бы балду валять. Он днём и ночью ходил в своей камуфляжной форме с замусоленными локтями, и мечтал устроиться в пожарную часть – сутки дежуришь, трое – дома.

Венька Азаров, профессиональный водила, несколько раз влетал по глупому – то машину чужую разобьёт, то груз попортит в дороге, а, как устроился в автобусный парк, так вообще забыл, что такое деньги – там кормили в столовой обедами и обещаниями погасить долги. Озлобился Венька, из семьи ушёл, в карты стал играть на деньги (проигрывать).

Борька Маранков на рынке печеньем торговал, но как-то неудачно. Он много чем пытался торговать: шмотьём, рыбой, видеотехникой, теперь вот печеньем, но братва местная давила через чур поборами, да менты, да администрация рынка – всем кушать хотелось. Зарабатывал он, как нормальный рабочий на заводе, не больше. На заводе за такие деньги хлопот мало – работай да зарплату жди. А ему и по соплям частенькой рэкетиры стучали, и менты товар отбирали в наглую, и по поездам он маялся с сумками, по барахолкам в чужих городах, только другой профессии он себе уже не представлял – тридцать пять лет не двадцать, заново переучиваться, перестраиваться не всякому под силу. Антон Мулатов, как был дворовой шелупонью, им и остался. Воровать не воровал, но постоянно отирался по пивным, обирал пьяных, курил травку, задирал в своей пятиэтажке соседских мужиков.

Волкашин долил остатки водки в стаканы, обвёл взглядом своих кошерей юности, ухмыльнулся:

– Другого шанса подняться у вас не будет. Утоните в дерьме.

– Погрязнем, – поправил его Мулатов.

– Вы и так в дерьме, погрязли по самые уши.

– А ты самый крутой, – подколол Вениамин.

Волкашин снова ухмыльнулся.

– Лучший из худших.

Помолчали.

Все курили, осоловело глядя перед собой. Дым сигарет уходил к потолку. В маленькой комнатке было душно и смрадно. Усталые, потные мужики тоскливо перерабатывали отвердевшими мозгами предложение дружка юности, и каждый в душе вылеплял отрицательный ответ. Если бы это он предложил лет семь-восемь назад, когда в мозгах сперма бурлила, а в венах кипела кровь. А теперь…

– Повторяю снова… Областная ОПГ бешеные бабки снимает с фирм.

– Везде так, – вставил Маранков.

– Согласен, что везде, – Волкашин чокнулся своим стаканом с грудой остальных стаканов, стоявших на застеленном клеёнкой столе, залпом выпив водку, похожую на бензин, долго дышал носом, пережидая, когда исчезнет вкус алкоголя в глотке. – Это бизнес. Большой бизнес. А чтобы заниматься бизнесом, надо платить. Все платят. У всех есть крыша. И у фирмачей, и у бандитов. Раз в месяц ваш известный держало города везёт в Москву чемодан денег. Наше питерское управление, совместно с москвичами, заготовило показательную операцию.

– Альбертика возьмут? – спросил Маранков, по роду своей базарной жизни знавший поименно всех городских авторитетов.

– Да. Деньги, какие он повезёт… Короче, в Москве уже решено, что этот взнос в общак конфискуют. Братва смирилась с этой потерёй – надо, значит, надо. Только ваши местные ещё не знают, что их отдали на «заклание».

– Мудрено говоришь.

– Мудро не мудро, Алик, а прилетел я к вам только по тому, что ещё помню, какими вы были пацанами.

– Какими? – Горохов грустно скрёб лысину.

– Крутыми.

– Я и сейчас крутой. Хе-хе-хе, – пьяный Мулатов развязано рассмеялся.

Волкашин презрительно хмыкнул.

Мулатов, отсмеявшись, вдруг посмотрел трезвыми глазами.

– Нас братва передавит, как клопов.

– Жить хочется?

– Кому не хочется? Какая бы не была – жизнь, есть жизнь.

– А говоришь, что крутой. Я такой куш предлагаю… Деньги повезут завтра. Отобьём их нагло, перед зданием аэровокзала. Этого никто не ждёт. По сто пятьдесят тысяч на брата. Таких денег никто из вас не заработает. И я не заработаю. Их можно только взять гоп-стопом!