Византиец. Ижорский гамбит

– Отходить надо, Ярославович. Воев зря положим.

– Крепко встали, – сквозь бульканье воды послышался ответ.

Александр утолил жажду, отдал флягу своему ловчему, посмотрел на червленое поле нового щита и задумался. Бой почти прекратился, возле дома ижорца Фаси организовал непробиваемый для конницы строй копейщиков, окружив себя личной дружиной и баррикадой с двух сторон. На левом фланге новгородцы так и не смогли продвинуться вглубь, хотя и оттеснили свеев от берега к устью. Сбыслав Якунович со своими людьми стоял в центре подобно скале, но стоял, а не двигался вперёд. Пахом Ильич на том берегу из самострелов только беспокоил тыл вражеского войска. Хоть это и заставляет неприятеля держать почти сотню у кораблей и наверняка не один десяток убитых с ранеными, но опять-таки, они не связаны боем и могут быть использованы как резерв. Надежда, что свеи пошлют на противоположный берег десант, не оправдала себя. Вместо этого шнеки ушли на середину реки и перестали быть видны.

– Победит не тот, за кем останется поле, а тот – кто выполнил всё задуманное в бою. – Яков процитировал одно из высказываний учителя Александра, Фёдора Даниловича, который наставлял молодого князя несколько лет назад, в Торопце.

Внезапно взревел боевой рог. Со стороны свеев отделился всадник без оружия и поскакал в сторону князя, рядом с которым развевался стяг.

– Герольд, – тихо высказал вслух своё предположение знаменосец.

– Кто? – переспросил князь, не расслышав из-за звука рога своего дружинника.

– Переговорщик! Пропустите его! – Яков громко крикнул, чтобы все слышали.

Герольд говорил на понятном новгородцам языке, очень гордо, но было заметно, что волнуется.

– Ярл Ульф Фаси предлагает прекратить кровопролитие. Позвольте нам похоронить павших воинов. На рассвете мы уйдём. Во сколько конунг оценивает нанесённую ему обиду?

Вопрос был задан очень щекотливый. По сути, претензии мог предъявить только владелец земель, на которые высадились свеи, то есть выборный Совет, которого здесь не наблюдалось, а значит, новгородцы оставались не у дел, хотя и участвовали в бою. Александр, как приглашённый князь, по сути, оказывая городу неоценимую услугу, лишь выполнял свою работу. И если не вдаваться в хитросплетение отношений князя и бояр Новгорода, то перемирие он мог заключить и без одобрения последних. А вот вопрос войны и преференций – нет. Но если в этом году свеи подпишут мирный договор, то новгородцы получат козырного туза в противостоянии с Твердилой Иванковичем, который спит и видит свой Псков вышедшим из-под опеки соседа, пусть и в католических объятиях ордена. Упускать такого момента было нельзя.

– Хорошо, сначала мы заберём своих и отойдём на три полёта стрелы. Передай Фаси, что мне нужен договор о мире, на десять лет.

Герольд вернулся к дому ижорца, передавая ответ. Крест возле Ульфа несколько раз дёрнулся, и вскоре переговорщик прискакал снова. Фаси принял все условия, но с одной просьбой: отдайте отца Лоренцо, монах, мол, не воин, гулял, цветы собирал.

– Если он в полоне, то отдадим. Яков, труби отход. – Александр развернул коня и отправился в сторону леса.

Новгородское ополчение отходило с поля боя, унося убитых и раненых. В это время из воды на четвереньках выполз Гюнтер. Возле полузатопленной шнеки валялись тела убитых, берег стал красный от крови, а сопутствующий смерти запах поспособствовал освобождению желудка.

– Вяжи его, ребята! Как раз на Снорьку сменяю. – Микула подскочил к обессиленному швабцу, ловко связал ему руки, накинул петлю на шею и поволок за собой.

– Господи! Что ж не везёт мне так? – Гюнтер, только что чудом освободившись из плена, снова оказался у руссов, только теперь весь мокрый и связанный, да ещё обблёванный.

В это время Ждан докладывал Бренко, когда тот осматривал собранные трофеи.

– В шнеке, что посерёдке, прорублено дно, вода так и хлещет. Я заткнул тряпками, но если не законопатить основательно, к утру затонет. Дальняя – не протянет и до осени, гниль. Огонь мы потушили, но я бы и год назад в пруду на неё не сел бы, да и тлеет там что-то.

– Мёртвых на дальнюю, а эту, – Андрей показал рукой на судно, к которому была пришвартована ладья, – с собой. На ней крови меньше. Все за работу!

Едва живых, но уже не безнадёжных девятерых наёмников уложили на развёрнутый трофейный парус. Судьба подарила им ещё один шанс и не обманула. Не то, что бы лекарское искусство было на высоте, просто вовремя наложенная повязка со мхом и немного заботы со стороны победителей, вносящих лепту в будущий капитал, не дали окончательно загнуться раненым. Каждый пленник стоил денег, особенно воин. Причём раза так в два дороже кожевенника или горшечника. Только лечение ран не дешёвое удовольствие, так что не было никакого сострадания, только расчёт. Посему и отсутствовали слова возмущения, когда живых, но со смертельными ранами скидывали вперемежку с трупами. Таковы были правила войны, впрочем, и в наше время, несмотря на все принятые конвенции, они не намного изменились.

Ближе к обеду два корабля пристали к берегу в условленном месте. Пахом Ильич одновременно радовался и немного был опечален. Сеня случайно нашёл в трюме второй сундук, когда вытаскивал плотницкие инструменты. Меньше основного, но также с серебром. А вот, немца, на которого он так рассчитывал – не было. И если бы его просто убили, так нет.

– Утёк гад. Понимаешь, Лексей. Как бы объяснить… Сбыслав, он так хотел, ай, бес с ним. Главное, что все живы.

Ильич в сердцах махнул рукой и направился к сундукам пересчитывать марки. Спустя час, после доклада Бренко он уже представлял весь объём добычи и мог послать гонца к боярам. Сумма впечатляла даже привыкшего за последний год к большим цифрам Ильича. Тут-то и охватила купца настоящая печаль. Вызвав к себе командира своей дружины, Пахом поделился с ним мнением, что неплохо бы организовать маленький, но весьма надёжный и, самое главное, преданный отряд. Богатство и беда если и не братья, то очень близкие родственники. Не дай бог, кому-нибудь стукнет в голову подлая мыслишка, – горе начнётся; вот и должны в этот момент отобранные люди пагубные для всего коллектива идеи пресечь. Бренко задумался, а потом назвал с десяток имён, причём несколько из них были не из его старой шайки. С ними уже занимался я. Немного убеждений, немного угроз, немного обещаний, приправленных религиозными идеями и пара фокусов. В общем, этот десяток теперь находился в непосредственной близости к сундукам.

Протяжный троекратный рёв рога возвестил об окончании бойни на реке Ижорка, впоследствии названной Невской битвой. Новгородское войско отошло к своему лагерю, приблизительно, где сейчас находится Усть-Ижорское кладбище, выставив боевое охранение, которое каждый час докладывало, что творят недавние противники. Пора было подводить итоги. Убитыми было потеряно двадцать три дружинника боярского ополчения, почти половина из примкнувших ладожан и с дюжину ижорских охотников. Оставшиеся в живых все через одного пестрят окровавленными повязками. Сколько из них переживут эту ночь, не брался сказать ни один лекарь. Хорошо, если выживет треть. На полянке все места, где давали тень деревья, были устланы самодельными носилками с перевязанными горожанами, вокруг которых бродили несколько стариков с молодыми помощниками. Местных колдунов привёл ижорский вождь, и те оказывали примитивную медицинскую помощь, в основном специализированными болеутоляющими препаратами. Княжья дружина не досчиталась сорока человек, ранен был каждый пятый, и огромные потери среди лошадей, настолько, что заводных коней не осталось вовсе.

Гаврила Алексич сидел в палатке Якуновича, схватившись за голову. Поход за казной вышел кровавым.

– Что я дома скажу?

– Новгород отстояли! Честь нам и слава за это. А серебро, Гаврюша, оно приходящее. – Сбыслав успокаивал друга.

– К вам тут гонец от Пахома Ильича. – В палатку заглянул караульный, увидел опечаленных бояр и тут же скрылся, закрыв за собой полог.

– Зови скорее! – раздалось из шатра.

Пелгуй вошёл, перекрестился на складень, сделал паузу и на одном дыхании выпалил:

– Пахом Ильич просил передать, казна захвачена, четыре сотни марок.

– Я же говорил, что всё получится, Сбыслав, а ты мне не верил. – Гаврила Алексич так обрадовался услышанному, что опрокинул кубок с медовухой.

– Э-э-э… Пахом Ильич больше ничего не просил передать? – Якунович воровато посмотрел по сторонам, вытирая капли со своих сапог.

– Четыреста марок – это ваша доля. Через пять дней Пахом Ильич будет рад встрече в своём тереме, в Новгороде. – Пелгуй поклонился и вышел.

Не слишком радостное настроение отмечалось и в противоположном лагере. Фаси вновь оказался в доме убитого ижорца и ходил мрачнее тучи. Поход, который должен был принести богатство и славу, обернулся с точностью наоборот. Занятые под безбожный процент марки накрылись медным тазом, армия разгромлена, крепость не выстроена. Одно утешение: личный отряд относительно сохранён и Гунгир всё ещё в этом мире. Еле живой, он смог продержаться на воде, ухватившись за какую-то корягу, и выплыть к берегу. Рассказ о вероломстве сосватанного в поход Томасом наёмника Рагнара, вообще не входил ни в какие рамки. Вызванный священник что-то мямлил, опустив голову.

– Твой епископ сознательно навязал своего прихвостня. Я ни за что не взял бы его с собой. – Ульф смочил тряпку в воде и приложил её к голове израненного друга.

– Сам в недоумении, но на то воля Господа. Всё за грехи. – Священник сложил ладошки лодочкой и стал читать молитву, слова которой ярл не понимал.

– Я забуду об этом, если Томас возместит ущерб, так и передай ему, я ничего не должен и вообще ничего не было! Никаких упоминаний! Позор скроет это проклятая земля, ноги моей здесь больше не будет.

– Передам, вот только обрадуется ли епископ этому? Тем более что потерян Лоренцо, – пытался напомнить священник, – он очень важен.

– Ах вы твари! Шелудивая свора! Лоренцо потерян (передразнивая), а девять рыцарей, изрубленные на куски? А брат Гунгира? Вон отсюда! – Ульф вскочил в бешенстве.

– Побойся Бо… – Священник выскочил за дверь, спасая свою шкуру.

Отложив шишку, которую он собирался запустить в церковника, Ульф склонился над Гунгиром. Тот раскрыл рот, силясь что-то сказать, и, собрав всю волю в кулак, переборол боль. Ярлу показалось, что он произнёс: «Слушай».

– Там, на шнеке, где Гуннар хранил свои инструменты, за доской с руной я спрятал тысячу марок. Рагнар не нашёл, скорее, Ульф, спаси хоть это. – Гунгир снова потерял сознание.

Ждан ошибся, шнека не дотянула до утра. Вода уже покрывала палубу, и прогнившие, обгоревшие борта судна Гюнтера не выдержали, лопнули, отпуская в последнее плавание мёртвый корабль. Лодка, направленная на спасение остатка казны, замерла в ста саженях от места трагедии. Нева сомкнула свои воды, окончательно похоронив надежду Фаси. Это была последняя точка. Четыреста двадцать свеев и почти столько же раненых возвращались восвояси, оставив за собой братскую могилу и горящий дом ижорского кузнеца.

3. Боярин Пахом Ильич

Александр Ярославович свернул свой лагерь, как только последняя шнека скрылась из вида. Пошёл дождь. Казалось, природа хочет поскорее очистить свою землю от людского безобразия и требовала не мешать ей на этом поприще. Полтора часа периодически затухающего и вновь набирающего силу ливня превратили землю в вязкую кашу. Ижорка вспучилась, и некогда прозрачная вода покрылась всевозможным намытым мусором, утекающим в необъятную Неву. Но стоило пройти пяток вёрст на восток, как о дожде уже ничего не напоминало. Князь был в приподнятом настроении и загадочно улыбался. То, что когда-то про свои божественные откровения поведал оруженосец Пелгуй, а затем новгородский купец Пахом Ильич, настолько увязывалось с признанием Лоренцо, что можно было провести прекрасную комбинацию, рассчитанную на несколько лет вперёд. «Надо посоветоваться с отцом, он более умудрён в подобных делах», – думал про себя Александр. Дружина возвращалась в Городец, и с ехавшим по правую руку Яковом они немного вырвались вперёд от основного войска.

– Зря ты отпустил этого монаха, новгородские бояре не поверят, – прервал размышления князя Яков Полочанин.

– Поверят. Как падёт Псков, сразу поверят. А пока действуем по плану. Торжественный въезд в Новгород, ну а через пару месяцев, позорное бегство. – Ярославович рассмеялся.

– Хихикаешь, а ведь псковчане почти наши люди. Ведь можем спасти же? – Яков нахмурился.