Становление психологии деятельности

Молодому коллективу соратников и учеников А.Н. Леонтьева казалось тогда, что научная программа Харьковской школы альтернативна программе Л.С. Выготского. Возможно, здесь проявилась общая закономерность возникновения любой новой научной концепции – чтобы осознать ее принципиальную новизну, нужно противопоставить ее точке зрения предшественников и тем самым зачастую «огрубить» их позицию. Зарождение новой научной программы, как отмечает сам Леонтьев, началось «с критического анализа системы теоретических положений Л[ьва] С[еменовича]»[12 - Леонтьев А.Н. Философия психологии / Под ред. А.А. Леонтьева, Д.А. Леонтьева. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1994. С. 40.]. Харьковские психологи критиковали тезис Выготского, что значение – демиург сознания, а общение в свою очередь – демиург значения. В этом вопросе Выготский и харьковчане оказались в отношениях теоретического противостояния. И в качестве центральной научной задачи Харьковской школы была поставлена проблема раскрытия действительных отношений к миру во всей их конкретности и богатстве.

На самом деле той альтернативы, которую видели «харьковчане» в начале 1930-х гг. – либо «единство интеллекта и аффекта» по Выготскому, либо «практическая деятельность и сознание», не было. Уже в конце 1930-х гг., в работах А.В. Запорожца, поддержанных Леонтьевым, это противостояние было снято; и Леонтьев, и в особенности Запорожец начали осознавать, что на самом деле в основе деятельности лежит «функциональная система интегрированных эмоциональных и когнитивных процессов», что у человека благодаря этой системе эмоции становятся «умными», а интеллектуальные процессы обретают эмоционально-образный характер, становятся смысловыми. В 1939 г. Запорожец, например, писал: единство мышления и речи «возникает только при определенном содержании жизненных отношений»[13 - Запорожец А.В. Избранные психологические труды: В 2 т. / Под ред. В.В. Давыдова, В.П. Зинченко. М.: Педагогика, 1986. С. 156.]. А в 1977 г., в докладе памяти Выготского, сам Леонтьев откровенно признал: «…Альтернатива 30–31 гг. оказалась не альтернативой, а необходимой линией движения психологического исследования. Не или-или, а обязательно и-и!». Но в те годы и еще несколько лет спустя она оставалась все же альтернативой, хотя в некрологе Л.С. Выготскому, написанном летом 1934 г., А.Н. Леонтьев четко определил деятельностный характер концепции Выготского: «Трактовка Л.С. Выготским опосредствованной структуры человеческих психических процессов и психического как человеческой деятельности послужила краеугольным камнем, основой для всей разрабатывавшейся им научной психологической теории – теории общественно-исторического <…> развития психики человека» (наст. изд., с. 242).

Последняя работа, которую мы включили в раздел «Диалоги с Выготским», – статья «Учение о среде в педологических работах Л.С. Выготского (критическое исследование)», датируемая ориентировочно 1937 г.

Публикуемая рукопись А.Н. Леонтьева, обнаруженная лишь в 1997 г. в архивах РАО И.В. Равич-Щербо, которой мы выражаем огромную благодарность, интересна прежде всего тем, что о ней до этого не было известно никому из исследователей. Ее не сохранилось в архиве А.Н. Леонтьева, он не упоминал ее в списках научных работ, и даже в личных беседах с коллегами и близкими, нами в том числе. Осознавал он это или нет, но статья оказалась «вытеснена» им из числа своих научных работ. Вместе с тем его авторство сомнений не вызывает.

Она относится ко времени, когда А.Н. Леонтьев писал и публиковал чрезвычайно мало, – к периоду, наступившему непосредственно после печально известного постановления ЦК ВКП(б) от 4 июля 1936 г. «О педологических извращениях в системе наркомпросов», на которое в тексте есть прямая ссылка. Наука в этот период, как и все общество, испытывала жесточайшее идеологическое вмешательство со стороны партийно-государственного руководства. Выготский и его школа обвинялись в антимарксизме и субъективном идеализме. А в начале 1937 г. вышла небольшая брошюра Е.И. Рудневой под выразительным названием «О педологических извращениях Выготского». Там, в частности, писалось: «Критика работ Выготского является делом актуальным и не терпящим отлагательства, тем более что часть его последователей до сих нор не разоружилась (Лурия, Леонтьев, Шиф и др.)». А.Н. Леонтьев в это время был в крайне трудном положении, находясь к тому же «под подозрением», потому что, как и Лурия, Эльконин, Гальперин, наотрез отказался «разоблачать» своего учителя Выготского и признавать свои ошибки. Непосредственно под удар Леонтьев не попал, но лаборатория генетической психологии во Всесоюзном институте экспериментальной медицины (ВИЭМ), куда он был приглашен заведующим, после скоротечного идеологического скандала, вызванного его докладом «Психологическое исследование речи», была закрыта. Закрылся и Высший коммунистический институт просвещения (ВКИП) и находившийся при нем небольшой научно-исследовательский институт, где сотрудничал Леонтьев, и он остался без работы до осени 1937 г., когда директором Института психологии вновь стал К.Н. Корнилов, взявший Леонтьева на работу на сугубо прикладные темы.

Публикуемая рукопись свидетельствует о том, что А.Н. Леонтьев все-таки пытался в этот период разрабатывать принципиальные методологические вопросы психологии. Хотя создается явное впечатление, что ее написание было вызвано конъюнктурной необходимостью, связанной в те времена не с карьерой, а с простым выживанием, но при этом А.Н. Леонтьев умудряется, во-первых, превратить формально неизбежную критику Л.С. Выготского-педолога (в тексте есть прямая квалификация некоторых педологических идей Выготского как идеалистических и позитивистских) чуть ли не в апологию, несмотря и на вступивший к этому времени в силу запрет на публикацию и пропаганду идей Выготского, и на уже вполне теоретически оформившиеся расхождения Выготского и Харьковской группы. Как бы то ни было, научное содержание этой статьи весьма весомо и содержащийся в ней глубокий методологический анализ проблемы среды в развитии резко дисгармонирует с жанром огульной идеологической критики, в котором она должна была быть выдержана и пример которого являет огромное количество публиковавшихся в те годы статей и книг. У Леонтьева это «не получилось». Может быть, именно недостаточная степень критичности сделала невозможной публикацию этой статьи в свое время, однако для А.Н. Леонтьева эта мера критичности была все же слишком большой, чтобы идентифицироваться с этой статьей впоследствии.

Утверждение Выготского, что во всяком психологическом факте даны в неразложимом механически виде и свойства субъекта деятельности, и свойства действительности, в отношении которой осуществляется эта деятельность, Леонтьев считает бесспорным, и «весь вопрос заключается в том, насколько удается автору его конкретизировать в дальнейшем исследовании». По его мнению, Выготский, развивая свою концепцию, «вступает… в противоречие со своими собственными исходными положениями». Выготский не развивал, по Леонтьеву, принципиально ошибочную с самого начала теорию – исходно она совершенно верна, но в ней содержатся «конкретные положения, которые приводят автора к общим ошибочным позициям». При этом Выготский «выдвигает совершенно правильное требование» – психологический анализ должен быть направлен на отношение личности к действительности. «Положение Л.С. Выготского о том, что сознание есть продукт речевого общения ребенка в условиях его деятельности по отношению к окружающей его вещной действительности необходимо обернуть…». Обернуть, но не отбросить! И вот итог: понятие среды, понятие значения, «как и целый ряд других понятий, введенных Л.С. Выготским в советскую психологию, по-настоящему обогащает ее и сообщает необходимую жизненность и конкретность нашему психологическому анализу». Ничего себе критика!

Собственно в теоретико-методологическом плане, однако, этот текст во многом оказывается «недостающим звеном», позволяющим реконструировать развитие деятельностных идей в конце 1930-х гг. Статья убедительно показывает, что основные идеи и подходы, легшие в основу будущей психологической теории деятельности, полностью сформировались у Леонтьева уже в 1937 г. «Отношение… есть не что иное, как содержание конкретной деятельности субъекта. Данный предмет и становится средой, лишь вступая в действительность деятельности субъекта, как один из моментов этой действительности… Субъект вне его деятельности по отношению к действительности, к его “среде” есть такая же абстракция, как среда вне отношения ее к субъекту» (наст. изд., с. 248). Здесь недвусмысленно сформулировано и положение о том, что сознание является продуктом деятельности, а особый интерес представляет анализ А.Н. Леонтьевым понятия переживания у Выготского, из которого видно, что именно из понятия переживания выросло появившееся у А.Н. Леонтьева через два-три года понятие смысла, ставшее одним из центральных понятий его общепсихологической теории. Генетически леонтьевское понятие смысла связано именно с понятием переживания, а не с понятием смысла у Выготского, которое носит у того чисто семантический характер. А.Н. Леонтьев в данной рукописи не только практически впервые отчетливо сформулировал основные положения деятельностного подхода в психологии, но и показал его принципиальное родство с идеями своего Учителя.

* * *

С переездом в Харьков для А.Н. Леонтьева начинается новый и очень продуктивный этап его творчества, когда он формулирует свою собственную научную программу, получившую мощную теоретическую и экспериментальную разработку (1932–1941).

Научная история Харьковской группы еще не написана. Более того, лишь ничтожная часть выполненных ею исследований доступна в виде публикаций. Основная их масса либо не предназначалась для печати, либо публикация не была осуществлена по вненаучным причинам (после постановления ЦК ВКП(б) от 4 июля 1936 г. «О педологических извращениях в системе наркомпросов» в Харькове был рассыпан набор уже готового к печати сборника статей), либо результаты исследований публиковались в малотиражных, совершенно недоступных сейчас материалах местных конференций.

«Системообразующим» фактором научной программы Харьковской группы стала всесторонняя разработка проблемы «практическая деятельность и сознание». Основной принципиальный недостаток культурно-исторической концепции Выготского Леонтьев видел в том, что в ней сознание «чрезмерно интеллектуализировалось»: его единицей выступило значение, представляющее собой продукт духовной деятельности общества. Но функционирование значений в реальной психической жизни конкретного индивида, их присвоение субъектом зависит от объективных условий реальной деятельности данного субъекта – приобретут ли они адекватный и действенный смысл или же будут восприняты лишь внешним образом[14 - Леонтьев А.Н., Лурия А.Р. Психологические воззрения Л.С. Выготского // Выготский Л.С. Избранные психологические исследования. М.: Изд-во АПН РСФСР, 1956. С. 23–25.]. И хотя сам Выготский позже попытался преодолеть интеллектуальную замкнутость сознания, разрабатывая идею единства «интеллекта» и «аффекта», эта попытка не удалась, потому что, как считает Леонтьев, «проблему исследования роли аффекта он ставил в плане дальнейшего расширения психологической характеристики значения как “единицы сознания”»[15 - Там же. С. 23.]. Поставленная когда-то Выготским задача «разомкнуть» замкнутый круг явлений сознания осталась решенной наполовину. Харьковская группа попыталась сделать новый шаг в этом направлении – действительно включить сознание в процесс реального бытия человека, его реальной деятельности.

Периодизация творческой деятельности Харьковской группы, на которую мы опираемся, была дана самим Леонтьевым в его рукописи «Материалы о сознании» (см. наст. изд., с. 353–372). На первом этапе разработки проблемы «практическая деятельность и сознание» (1932–1933) ключевой идеей явилось разведение «сознания-образа» и «сознания-процесса», что вытекало из идей Выготского о значении как обобщении, однако им обобщение рассматривалось не столько как «обобщаемая действительность» («образ» действительности), сколько как «кристаллизованная деятельность» (обобщение-деятельность).

На этом этапе А.Н. Леонтьевым был разработан адекватный изучаемому обобщению-деятельности метод переноса, позволивший выявить этапы формирования понятий. Проблеме переноса посвящены теоретико-экспериментальные исследования А.Н. Леонтьева и В.И. Аснина. Их большая (80 с.) статья «Исследование интеллектуальной деятельности ребенка методом вариационного проблемного ящика» сохранилась в архиве А.Н. Леонтьева не полностью (часть страниц отсутствуют, еще часть разрезаны ножницами). Кроме этого, сохранился сделанный на ее основе небольшой, но цельный текст «Перенос действия как функция интеллекта» (машинописный экземпляр с собственноручной правкой А.Н. Леонтьева), который мы и воспроизводим в настоящем издании (с. 263–266). Авторы исследуют наглядно-действенное мышление у ребенка с помощью своеобразной «лестницы» постепенно усложняющихся задач, которые решаются на основе одного общего принципа, но каждая задача требует для своего конкретного решения различных наглядно-действенных операций. Одновременно не только диагностируется, но и исследуется то, как процесс совершения действий в разных ситуациях и перенос в другую ситуацию приводят к формированию специфически человеческого обобщения. Испытуемыми были дети от 1 до 9 лет. Качественный анализ результатов исследования привел к основному выводу: более высокому уровню интеллектуального развития, повышающегося, естественно, с возрастом, соответствует и более широкий перенос, поэтому граница переноса является адекватным показателем интеллектуального развития.

С этой статьей перекликается и следующая, также впервые публикуемая работа – доклад «Проблема развития интеллекта и обучения в психологии человека» (с. 267–277), написанный совместно с А.Р. Лурия (имя которого стоит первым) для так и не состоявшегося выступления на международном психологическом конгрессе. Доклад опирается на многочисленные экспериментальные данные, полученные сотрудниками обоих авторов, в частности, на многие харьковские исследования. Интересно, что в этом докладе, написанном в том же 1937 г., что и статья Леонтьева про учение Выготского о среде, оценки Выготского, несмотря на уже обнародованное к этому времени официальное партийное осуждение его позиции, однозначно апологетические. Авторы ни в малейшей мере не противопоставляют себя Выготскому; напротив, они говорят о работах Выготского, своих собственных и своих сотрудников как о едином подходе, противопоставляя его подходам Пиаже и других западных авторов. Это свидетельствует, во-первых, о том, что авторы доклада рассматривали внутренние расхождения между линией Выготского и харьковской альтернативой как именно «внутреннюю кухню», не подлежащую публичному обсуждению (напомним, что все тексты, в которых содержалось теоретическое «выяснение отношений», были написаны не для публикации). Во-вторых, о том, что на их отношение к Выготскому постановление ЦК не повлияло: этот текст, адресовавшийся не партийной цензуре, а зарубежным коллегам, в отличие от статьи про учение о среде, абсолютно свободен от мрачных примет своего времени. Можно только гадать, сошло бы это с рук Лурия и Леонтьеву, или же их расчет на бесконтрольность по ту сторону границы был чересчур наивен; как бы то ни было, доклад не состоялся и пролежал «в столе» долгие годы.

Далее в этом разделе книги мы публикуем две лекции из курса психологии, который А.Н. Леонтьев читал в Харьковском государственном педагогическом институте в 1934/35 учебном году. Неправленные стенограммы (лекция от 7.XII.1934 и вторая – без даты) были разрешены к печати Обллитом одновременно – 23.IV.1935 – и, следовательно, одновременно же и вышли на правах рукописи тиражом 200 экземпляров. К сожалению, осталось неизвестным, были ли изданы другие лекции этого курса. Судя по одному из составленных самим Леонтьевым списков его публикаций, всего было 10 таких выпусков (каждый из них соответствует одной лекции), относящихся к 1935–1936 гг. Во всяком случае, в московских книгохранилищах их нет, равно как и в личных библиотеках психологов, работавших в те годы в Харькове или связанных с Харьковской группой.

Эти лекции представляют двоякий интерес. Начнем с того, что если рассматривать их как публикации, то это самая первая из известных публикаций Харьковской группы учеников Л.С. Выготского, если не считать некролога Выготскому. А.Н. Леонтьев стремится здесь четко зафиксировать, с одной стороны, преемственность, а с другой – различие между идеями своего учителя Л.С. Выготского и концепцией группы, то новое, что харьковчане внесли в развитие идей Выготского. Кроме того, здесь, как и во многих более поздних работах Леонтьева, реализовались энциклопедичность его знаний, умение синтезировать в единой методологически продуманной и теоретически непротиворечивой системе материал из различных областей знания.

Первая из двух вышеупомянутых лекций носит название «Генез человеческой речи и мышления». Многое в ней кажется сегодня тривиальным, но есть идеи, звучащие вполне современно. Это, во-первых, идея возникновения человеческой речи в процессе совместного действия, или содействия, впервые подробно разработанная. Во-вторых, это гипотеза о том, что первоначально звуковая речь осуществляла выразительную функцию, а линейная (жестовая) речь была предметно отнесенной; в результате развития они как бы поменялись функциями. В-третьих, это четкая квалификация речи как вида деятельности. Но самое главное – это настойчивое стремление понять общение через деятельность, выведение развития сознания из труда как причины и слова (речи) как условия этого развития. Вторая лекция – «Психология речи» – продолжает идеи первой. Здесь уже прямо употреблен термин «речевая деятельность». С самого начала идет полемика с идеей Л.С. Выготского о различных корнях мышления и речи и в то же время вводится положение о развитии значения как центральном процессе развития речи вообще. Но, конечно, логическим центром лекции является афористический тезис, что «развитие речи совершается в меру и вместе с развитием той деятельности, которая лежит за словом» (наст. изд., с. 298). Одна из любопытнейших мыслей – это мысль о принципиальном, онтологическом единстве процессов развития речи и мышления, причем в едином процессе развития, по мнению А.Н. Леонтьева, «мы можем открыть некоторые своеобразные формации»; так, этап коммуникативного развития речи может сменяться этапом, когда «речь выступает как внутренняя интеллектуальная деятельность» (там же).

Нельзя не отметить, что в лингвистическом отношении лекции вполне профессиональны. Это не случайно – в библиотеке Леонтьева находились и были им, видимо, основательно проработаны вышедшие к тому времени на русском языке две основополагающих книги зарубежных лингвистов – «Курс общей лингвистики» Ф. де Соссюра и «Язык» Э. Сепира (обе относятся к 1933 г.). И в первой, и особенно во второй лекциях часты ссылки на «современную научную лингвистику», «лингвистическую палеонтологию» и т. п. Имеется в виду в основном «новое учение о языке» академика Н.Я. Марра.

С этими лекциями перекликается по своему содержанию доклад «Психологическое исследование речи», который сохранился в двух вариантах. Во-первых, это машинописные тезисы, опубликованные после смерти А.Н. Леонтьева в первом томе его «Избранных психологических произведений»[16 - Леонтьев А.Н. Избранные психологические произведения: В 2 т. / Под ред. В.В. Давыдова, В.П. Зинченко, А.А. Леонтьева, А.В. Петровского. Т. 1. М.: Педагогика, 1983. С. 65–75.]. Во-вторых, это рукописный автоконспект, по которому реально читался доклад; он публикуется здесь впервые под названием «Доклад в ВИЭМ’е», стоящим на обложке блокнота, в котором этот конспект написан. Доклад был сделан 16 февраля 1935 г., сразу после возвращения Леонтьева в Москву на предложенную ему должность заведующего лабораторией генетической психологии во Всесоюзном институте экспериментальной медицины. Но этот доклад почти что вызвал идеологический скандал, во всяком случае, его резко осудили в Московском комитете ВКП(б), и лаборатория была закрыта.

Деятельность, пишет Леонтьев в тезисах, должна пониматься «как деятельность субъекта, “переходящая в объект” в реальном процессе общественной практики человека, как его отношение к действительности, опосредствованное в его отображении в сознании (практически осуществляющееся в слове)» (наст. изд., с. 301). В этих тезисах нет упоминания имени Выготского, но критика «словоцентризма» дается предельно четко. Если мы поймем положение о роли общения в процессе развития значений «в том смысле, что развитие значений (а следовательно, и развитие сознания) движется взаимодействием идеального значения речи и ее реально психологического содержания у ребенка, то есть что оно движется самим общением (а не совершается в процессе общения), то мы с необходимостью придем к тому решительно ложному и отрицаемому в самих этих исследованиях [Выготского. – А.Л.] выводу, что развитие значений (обобщений) определяется не действительностью, а общественным сознанием…» (наст. изд., с. 303). Конспект удачно дополняет и еще более проясняет эти тезисы. Вот что там, в частности, говорится: «Что лежит за словом, за значением? 1) Обобщенная действительность; 2) структура связей и система опосредования, т. е. кристаллизованная деятельность. Это не то же самое. Это различные и противоречивые вещи! Значение и есть единство этих противоречивых вещей» (наст. изд., с. 314).

Раздел завершает статья «Овладение учащимися научными понятиями как проблема педагогической психологии». Статья была написана в 1935 г. для готовившегося к печати сборника исследований Харьковской группы. В сборник кроме данной работы входили также статьи Л.И. Божович, В.И. Аснина, П.И. Зинченко, К.Е. Хоменко, В.В. Мистюк, А.В. Запорожца. Все статьи были написаны на украинском языке с резюме на русском и на английском. Сборник не вышел в свет и сохранился лишь в верстке; статья А.Н. Леонтьева была с сокращениями впервые опубликована в 1980 г.[17 - См.: Хрестоматия по возрастной и педагогической психологии. I. Работы советских авторов периода 1918–1945 гг. / Под ред. И.И. Ильясова, В.Я. Ляудис. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1980. С. 161–186.]; здесь мы впервые публикуем ее полный вариант. Эта статья является наиболее законченным и полномасштабным исследованием Леонтьева, выполненным целиком с позиций «харьковской альтернативы».

В качестве альтернативы неправильному, с точки зрения Леонтьева, пониманию Выготским процесса становления значений в процессе обучения, Леонтьев считает необходимым рассматривать обобщение как деятельность, как систему психологических операций. Далее подводится общий итог: «Изменение сознания ребенка наступает в результате изменения его интеллектуальной деятельности как системы психологических операций, определяемой лежащим за ней реальным отношением ребенка к действительности» (наст. изд., с. 348). Ребенок сначала «действует понятийно», а потом начинает понятийно мыслить. В значении «кристаллизована» прежде всего организованная взрослым обобщающая деятельность ребенка, которая вначале всегда носит предметно-практический характер. Овладение обобщением поэтому означает овладение адекватной обобщающей предметной деятельностью.

В целом же в Харьковской группе и в последующие периоды деятельности А.Н. Леонтьева и его школы коренным образом изменилась и сама концепция сознания. Сознание стало рассматриваться как противоречивое единство «деятельностной» и «образной» его сторон (были введены понятия «сознания-деятельности» и «сознания-образа»); ведущей была признана деятельностная сторона его единства; при этом сознание (и – шире – психика) оказалось не «внутри» деятельности, «включенное» в эту последнюю в виде отдельных элементов, а стало рассматриваться как сторона деятельности и в ее внешней, и в ее внутренней форме (выполняющая прежде всего функцию ориентировки субъекта в мире); единицы анализа сознания оказались неотторжимыми от единиц анализа деятельности в ее процессуальном и результативном аспектах. Таким образом, возникла новая – деятельностная – парадигма в психологической науке. Лучшая, пожалуй, обобщающая формулировка, резюмирующая итоги деятельности Харьковской группы, принадлежит С.Л. Рубинштейну: «…Эти исследования устанавливают, что практические интеллектуальные действия детей уже на самых ранних ступенях развития носят специфически человеческий характер. Это определяется тем фактом, что ребенок окружен с первого же дня своей жизни человеческими предметами – предметами, являющимися продуктом человеческого труда, и прежде всего практически овладевает человеческими отношениями к этим предметам, человеческими способами действия с ними <…>. Основой развития специфически человеческих практических действий у ребенка является прежде всего тот факт, что ребенок вступает в практическое общение с другими людьми, с помощью которых он только и может удовлетворить свои потребности <…>. Именно это <…> является той практической основой, на которой строится и самое речевое его развитие»[18 - Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. М., 1940. С. 317–318.].

* * *

Сам же А.Н. Леонтьев формулирует теоретические основы своего подхода в трех не предназначавшихся для опубликования текстах, созданных в конце предвоенного десятилетия (два из них – тезисные записи для себя, и один – стенограмма лекции).

«Материалы о сознании» – одна из наиболее интересных работ довоенного периода (точно датировать ее невозможно, но примерно это 1940–1941 гг.), где четко просматривается методологическая основа концепции Леонтьева. Первый раздел рукописи содержит методологический анализ сущности сознания и критику некоторых существующих психологических подходов к анализу сознания. Главные мысли этого раздела сводятся к следующему. Сознание входит в предмет психологии, будучи взято в его отношении к осуществляющейся жизни человека. Подмена психологической точки зрения точкой зрения гносеологической или положениями исторического материализма – грубо ошибочна. Сознание есть основная, решающая проблема психологической науки. «Психология, лишенная теории сознания, это еще меньше, чем политическая экономия, лишенная теории стоимости» (наст. изд., с. 356).

Далее Леонтьев пытается восстановить исходный замысел Выготского. Он, по его мнению, заключался в том, чтобы «в образе жизни человека найти ключ к его Сознанию, чтобы связать жизнь с сознанием» (с. 364). Но это учение вернуло Выготского к классическим позициям французской социологической школы. «Сознание – результат речевого, вообще духовного общения <…>. Сознание потеряло интенциональность <…>. Жизнь превратилась в процесс образования <…>. Человек выступил не как общественное, а как общающееся существо» (с. 365).

В первых, выполненных еще при жизни Выготского экспериментальных исследованиях Харьковской группы, направленных на изучение отношения «образ – процесс» (1932–1933), была раскрыта суть переноса как процесса формирования обобщения, было показано, что образ и соответствующий ему процесс не существуют раздельно, но вместе с тем они не совпадают; образ может отставать от процесса. «Действительная противоположность есть противоположность образа и процесса, безразлично внутреннего или внешнего, а вовсе не противоположность сознания, как внутреннего, предметному миру, как внешнему» (с. 368). Это знаменовало тогда начало штурма картезианской психологии. Правда, он превратился в весьма долговременную осаду – в печатных работах Леонтьева, да и в большинстве его рукописей более позднего времени, этот ход мысли отсутствует. И не удивительно: замена отношения «мир – сознание», исходного для картезианского миропонимания и перешедшего в «теорию отражения» Ленина и в советскую версию марксизма, отношением «образ – деятельность» не встретила бы понимания в официальной марксистско-ленинской философии. И без того, как известно, Леонтьеву предъявлялись прямые обвинения в субъективном идеализме, отходе от ленинской теории отражения, формализме. Именно поэтому «Материалы о сознании» остались в архиве. Генеральная идея Леонтьева легко восстанавливалась из его рассуждений о деятельности и сознании, но никогда не формулировалась им в открытом виде.

Следующим ходом, вытекающим из следующего этапа работ Харьковской группы, является движение к операциям, к деятельности. «Ключ к морфологии сознания лежит в морфологии деятельности» (наст. изд., с. 369). Само сознание надо понять как деятельность.

«Генезис деятельности» – стенограмма одной из лекций А.Н. Леонтьева в ЛГПИ им. Н. К. Крупской. В конце 1930-х гг. Леонтьев принял приглашение занять там место заведующего кафедрой психологии на условиях – 20 дней работы в Москве, 10 в Ленинграде. Так он и работал до самого начала войны. Это было удобно ему еще и потому, что он, «еще не разоружившийся», не был на виду. Во всяком случае, самые опасные годы он пережил относительно спокойно.

Лекция «Генезис деятельности»[19 - Изначально этого названия не было, оно было дано А.А. Леонтьевым и Д.А. Леонтьевым при второй публикации в 1994 г.], относящаяся к марту 1940 г., представляет собой систематическое изложение представлений А.Н. Леонтьева о становлении человеческого сознания через развитие деятельности человека в антропогенезе. В ней появляются новые идеи, хорошо замаскированные под повторение некоторых общеизвестных и к тому времени уже банальных положений марксизма. Скажем, вот идея социальной природы человеческого труда. «Труд есть процесс <…>, который совершается в условиях совместной деятельности людей <…> и <…> также и общественным, т. е. коллективно выраженным, способом. В этом процессе люди вступают в общение друг с другом. Речь идет, конечно, не об общении прежде всего речевом, но об общении в смысле участия в совместном действии…» (наст изд., с. 374–375). Дальше следует пространное рассуждение о первобытном человеке, где задается принципиальный вопрос: если человек, скажем, поддерживает огонь, то как связаны деятельность по поддержанию огня и удовлетворение потребности в пище? «Деятельность других людей – вот что соединяет между собой первое и второе. Для того чтобы поддержание огня могло привести к удовлетворению существенной потребности, необходимо, чтобы была произведена другими людьми какая-то другая часть деятельности <…>. Такого рода деятельность <…> может возникнуть <…> только при одном условии – при наличии деятельности совместной» (с. 375–376). Предмет такой деятельности должен быть осознан, т. е. отражен в его отношении к предмету потребности. Такой предмет правильно было бы, говорит Леонтьев, назвать целью. И возникает необходимость выделить из комплексного процесса удовлетворения потребности (т. е. деятельности) другую единицу – действие. Сознательная цель действия может и не совпадать с тем, что удовлетворяет потребность и что побуждает деятельность в целом.

В результате появления действий меняется сама сущность деятельности: она приобретает общественный характер. Возникает орудие: «Человеческое орудие – это то, что изготовляется, это то, что сохраняется и хранит способ действия с этим орудием» (с. 380). Орудие осознается в его связи с действием как способ действия. Но это означает также, что возникает и осознание способа действия! Отсюда еще одно важное разделение – фазы подготовления и фазы осуществления. А далее мы приходим к еще более существенному моменту: начинается «отражение предметного мира, окружающего человека, в его объективных, независимых от потребностей человека и от его инстинктов свойствах <…>. Его отношение к данному предмету отделяется от самого предмета» (с. 382). Для этого уже мало чувственных форм – новая форма отражения предполагает речь, язык. Таким образом, лекция «Генезис деятельности» отражает заключительный этап генеза теоретической схемы деятельностного подхода в том виде, в каком мы ее знаем сегодня, а именно вычленение той структуры деятельность – действие – операция, с которой деятельностный подход столь часто наивно отождествляется.

И, наконец, «Основные процессы психической жизни». Это – очень концептуальная работа, в каком-то смысле подводящая итог развитию взглядов Леонтьева на деятельность в период тридцатых годов, первый законченный лаконичный набросок основных положений деятельностного подхода. Она уже включает и выделение типов сложных деятельностей соответственно различным формам отношения человека к действительности, которые ими реализуются (практическая, познавательная, эстетическая и т. п. деятельность), и окончательное представление о мотиве как предмете деятельности, и формы переживания мотива (тема, в дальнейшем не развивавшаяся), и определение роли эмоций, и определение отношения возможного результата деятельности к ее мотиву как смысла действия, и понятия волевого действия и поступка как действия сложномотивированного и, наконец, понятие операции как определяемой задачей и соотношение структуры деятельности с психофизиологическими свойствами организма. Этот короткий текст настолько прозрачен и чеканно-афористичен, что комментировать его излишне и бессмысленно – яснее не скажешь. Новая общепсихологическая теория обрела – по крайней мере, в текстах ее автора – завершенный вид.

* * *

В раздел «Ретроспектива» мы включили оценки, которые А.Н. Леонтьев задним числом дает событиям 1920—30-х гг., развитию идей Л.С. Выготского и своих собственных. В раздел вошли три наиболее существенных работы А.Н. Леонтьева такого плана, относящиеся к 1956—76 гг. Первая из них – это предисловие (написанное совместно с А.Р. Лурия) к первому изданию избранных работ Л.С. Выготского после снятия табу на публичное произнесение этого имени (чему Леонтьев и Лурия во многом способствовали). Вторая – юбилейная статья, опубликованная в журнале «Вопросы психологии» в 1967 г. к весьма серьезной официальной дате – 50-летию Октябрьской революции. И третья – стенограмма выступления А.Н. Леонтьева в Институте общей и педагогической психологии АПН СССР в 1976 г. «Проблема деятельности в истории развития советской психологии».

Главное, что необходимо отметить, не останавливаясь на этих работах чересчур подробно, – это то, что заявленные в них позиции не отличаются сколько-нибудь существенно от позиций, отстаивавшихся Леонтьевым в не предназначавшихся для обнародования внутренних документах 1930-х гг. Мы вновь видим признание чрезвычайной значимости творчества Л.С. Выготского для всего последующего развития советской психологии, сочетающееся с критическим отношением к определенным позициям Выготского. Основной принципиальный недостаток культурно-исторической концепции Выготского Леонтьев видит в том, что в ней сознание «чрезмерно интеллектуализировалось»: его единицей выступило значение, представляющее собой продукт духовной деятельности общества. И хотя сам Выготский позже попытался преодолеть интеллектуальную замкнутость сознания, разрабатывая идею единства «интеллекта» и «аффекта», эта попытка не удалась, потому что, как считает Леонтьев, «проблему исследования роли аффекта он ставил также в плоскости сознания». Поставленная когда-то Выготским задача «разомкнуть» замкнутый круг явлений сознания осталась решенной наполовину. Подробно рассматривая идеи позднего Выготского, Леонтьев констатирует, что у него было ясное понимание, что «за сознанием лежит жизнь», но сам он не повел исследование в этом направлении.

* * *

Попытаемся в заключение этой вступительной статьи изложить первые промежуточные итоги развития теории деятельности, сформулированные А.Н. Леонтьевым в работах, написанных непосредственно перед войной.

1. Ребенок «действует понятийно», т. е. именно его практическая деятельность, реализующая отношения ребенка к действительности, выступает формирующей силой его сознания. При этом и субъект, и «среда», т. е. мир объективных предметов, вне деятельности являются абстракциями. Действительное их единство осуществляется именно в деятельности.

2. Главное противоположение – не «внешнее» и «внутреннее», а «образ» и «процесс». Отношение образа и процесса – динамическое. Образ всегда отстает от процесса. Овладеть орудием, средством, значением, понятием – значит овладеть процессом, операцией. Ключ к морфологии сознания лежит в морфологии деятельности.

3. Предметом психологии является деятельность субъекта по отношению к действительности, опосредованная отображением этой действительности. Психология изучает, как действительность субъекта становится его переживанием и как его переживания становятся действительными.

4. Деятельность есть высшая форма жизнедеятельности. Она имеет свою структуру. Ее образующими являются субъект, предмет, продукт, мотив, средство, задача. Все эти понятия не психологические; для субъекта, в психологии, они имеют соответствующие корреляты: для продукта – цель, для мотива – потребность, для средства или способа действия – значение, для задачи – намерение или план. Единицами деятельности являются деятельность, действие и операция.

5. Генезис действий связан с расчленением совместной производственной деятельности людей и как следствие – с осознанием цели действия, способа действия и орудия. Отсюда разделение «фазы подготовления» и «фазы осуществления» действия и появление отражения предметного мира, отделенного от отношения к предметам, т. е. в их объективных свойствах и качествах. Условием этого отражения является речь, язык. Отношения, приводящие к необходимости выделения деятельности, действия и операции, могут быть представлены в категориях «смысл – значение – смысл».

Хотя взгляды Леонтьева на деятельность со временем менялись и акценты расставлялись по-разному, эта принципиальная основа деятельностной концепции, сложившаяся на протяжении 1930-х гг. в диалогах с Выготским на основе его культурно-исторического подхода, сохранилась до его смерти единой и неизменной.

    А.А. Леонтьев, Д.А. Леонтьев, Е.Е. Соколова

Исследования высших психических функций

Развитие памяти[20 - Опубликовано в виде отдельной книги: Леонтьев А.Н. Развитие памяти. М.: Учпедгиз, 1931. Печатается по этому изданию с дополнительными уточнениями библиографических ссылок.]

Экспериментальное исследование высших психологических функций

Предисловие