Последний рассказ Веслова

Самолет из Новосибирска в Абакан был маленьким, шумным и полупустым. Аркадий оказался один в ряду у иллюминатора. За спиной осталась цивилизация в лице Анны-бухгалтера, а впереди, где-то за гранью облаков, лежала неизвестность.

Он прильнул лбом к холодному стеклу. Внизу проплывала бескрайняя, почти инопланетная равнина – тайга, прорезанная лентами замерзших рек и усеянная белыми шапками сопок. Эта мощь и безмолвие должны были будоражить воображение, рождать образы. Он и пытался.

Закрыв глаза, он отбросил вселенные с космическими кораблями – они казались ему теперь жестяными игрушками. Он попробовал представить что-то приземленное, но мистическое.

«Вот эта тайга… Что, если в ней живут духи? Не эльфы или гномы, а нечто древнее, каменное, как эти скалы. Духи, которые… которые…»

Мысль буксовала. «Духи, которые охраняют лес» – банально. «Духи, которые мстят людям» – штамп из дешевых ужастиков. Он пытался нащупать деталь, ту самую искру, что превращает концепцию в живой мир. Запах? Звук? Он представлял шелест веток, но это был просто шелест. Он пытался увидеть их облик, но воображение выдавало лишь расплывчатые тени, бледные копии из прочитанных когда-то книг. Он переключился на другую идею.

«А что, если здесь, в этой сибирской глухомани, скрывается портал? Не яркий, сияющий, а тихий, почти незаметный. Просто место силы, где…»

Где что? Где стираются границы между мирами? Где можно увидеть свое прошлое? Идея рассыпалась в прах, не успев родиться. Она была пустой. В ней не было сердца, не было той самой правды, ради которой стоит писать. Это была просто механическая комбинация знакомых тропов.

Он с силой открыл глаза, раздраженный. За окном по-прежнему лежала величественная, молчаливая земля. Она была реальной, дышащей, бесконечно сложной. А все, что он мог породить, было бледной, безжизненной пародией на нее.

Отчаяние накатило с новой силой, еще более горькое, чем прежде. Он-то думал, что стоит ему сменить обстановку, как родники вдохновения снова забьют. Но нет. Проблема была не в Москве, не в редакторах и не в обстановке. Проблема была в нем. Источник внутри него самого засорился, зарос илом апатии и самокопирования и окончательно иссяк.

Путешествие, на которое он возлагал такие надежды, внезапно предстало перед ним не как панацея, а как простое перемещение в пространстве. Он вез с собой свой выжженный внутренний мир, как вез свой ноутбук в рюкзаке. И сейчас, глядя на дикую, первозданную красоту за окном, он чувствовал себя не творцом, а жалким плагиатором, который не в силах подсмотреть даже малую толику ее величия.

Самолет пошел на снижение, закладывая вираж над темно – хвойным морем тайги. Аркадий смотрел вниз без надежды, с одним лишь тяжелым предчувствием, что он привез свою пустоту в самое неподходящее для нее место.

Самолет трясло на подходе к Абакану. За окном проплывала не просто земля, а бескрайнее, стеганое одеяло степи, уходящее за горизонт. Где-то вдали синели зубчатые хребты, тайга, обещая что-то суровое и величественное. Аркадий почувствовал, как в груди защемило – не от страха, а от осознания масштаба. Москва с ее суетой казалась теперь игрушечной и призрачной.

Аэропорт был маленьким и пах ветром, пылью и чем-то горьковатым – совсем не так, как в столичных терминалах. Аркадий, чувствуя себя чужим и городским, вышел к зоне прилета. И тут же его заметили.

У стены, слегка расставив ноги, стоял мужчина-глыба. В нем было что-то от медведя, вышедшего из спячки: широкая, колесом, грудь, руки, словно вырубленные из сибирской лиственницы, обветренное лицо с мелкими морщинами у глаз, которые щурились оценивающе. Это был Александр, но не тот долговязый пацан из юности, а сгусток силы и спокойной уверенности. В его позе читалась не показная бравада, а простое, естественное единение с окружающим пространством.

– Аркаша, – раздался его низкий, хрипловатый голос, и по лицу расползлась медленная, широкая улыбка.

– Саня, – выдохнул Аркадий, и они обнялись. Объятия были крепкими, молчаливыми, в них было больше смысла, чем в любых словах. Пахло табаком, дымом и летним утром.

– Ну что, городской шмот, доехал? – похлопал его по спине Александр, забирая рюкзак.

– Доехал. Твои медведи по дороге не беспокоили?

– Отошли поспать, ждут тебя на месте, – отшутился Саня.

Дежурные фразы были произнесены, ритуал встречи соблюден. Александр повел его к стоянке, где стоял старенький, видавший виды УАЗ «Патриот» цвета хаки, больше похожий на танк, чем на автомобиль. Они запрыгнули в салон, пахнущий бензином, машинным маслом и старым кожзамом.

УАЗ рыкнул двигателем и рванул с места, будто спеша на пожар. Они заехали в какой-то придорожный магазин, больше похожий на склад, где Александр с присущей ему решительностью сгреб с полок несколько пачек крупы, тушенки, банку сгущенки, хлеб и две пластиковые канистры с водой.

– Это на первое время, – бросил он, видя недоуменный взгляд Аркадия.

И снова они помчались по прямой, как стрела, дороге. За окном поплыли бескрайние степи, сменившиеся предгорьями, покрытыми лесом. Молчание в салоне было комфортным. Аркадий смотрел на убегающий асфальт и наконец спросил:

– Ну и куда ты меня везешь? Про Ергаки толком не рассказал.

Александр не сводил глаз с дороги, но его лицо стало серьезным, одухотворенным.

– Ергаки… Это не просто горы, Аркаша. Это не курорт. – Он помолчал, подбирая слова. – Представь, что великаны решили поиграть в камушки и набросали друг в друга груду острых скал. А потом ушли, а все так и осталось. Местные их называют «Спящий Саян». Говорят, это богатырь уснул на века.

Он одной рукой покрутил руль, другой достал сигарету.

– Там есть пики с именами… Зуб Дракона, Парабола, Звездный. А есть Висячий Камень… Здоровенная, в несколько домов, глыба на самом краю пропасти. Стоит там тысячу лет и будет стоять, кажется, вечно. А между скал – озера. Как слезы, ледяные и прозрачные. Водопадный, Медвежье, Горных Духов. Вода в них такая, что пьешь – и кажется, пьешь само небо.

Аркадий слушал, завороженный. Это не было похоже на описание из путеводителя. Это было повествование человека, который знал и чувствовал каждую трещину на тех скалах.

– А по ночам – Саня снизил голос почти до шепота. – Тишина такая, что в ушах звенит. И звезды их видишь в три раза больше, чем в городе. Кажется, протяни руку – и зацепишь Млечный Путь. Это место, брат, где понимаешь, что ты – никто. Пылинка. И от этого не страшно, а наоборот… спокойно.

Он замолчал, дав словам просочиться в сознание Аркадия.

Чем дальше УАЗ удалялся от Абаканских степей, уходя в предгорья, тем невероятнее становился пейзаж за окном. Ровные линии горизонта сломались, уступив место величественному хаосу. Сначала появились холмы, поросшие темным лесом, затем вдали выросли причудливые зубчатые пики, укутанные в белые шапки. Аркадий, привыкший к плоским городским ландшафтам, молчал, прижавшись лбом к стеклу. Он не ожидал такой резкой, почти театральной смены декораций. Это была не просто красота – это было величие, которое заставляло внутренне сжаться.

Дорога вилась серой лентой между исполинских кедров и пихт. В салоне установилась все та же комфортная тишина, которую наконец прервал Александр.

– Ну, Аркаша, рассказывай. Чем дышишь, кроме московского смога?

Аркадий вздохнул. Всегда было сложно объяснять, что твоя профессия – это придумывать небылицы.

– Литературой. И журналистикой, – коротко ответил он. – Статьи, рассказы…

– Фантастика? – уточнил Саня, бросая на него быстрый взгляд.

– Была. Сейчас… затвор заклинило.

– А про наши места не напишешь? – спросил Саня, кивнув в сторону открывавшихся за поворотом скал, похожих на спины гигантских каменных животных. – Вот это ведь готовые декорации для твоих книг. Только придумывать ничего не надо.

– Если впечатлюсь, – честно сказал Аркадий.

– Будь уверен, впечатлишься, – уверенно парировал Саня.

Разговор плавно перетек на его жизнь. И Аркадий слушал, зачарованный. Работа егерем, как ее описывал Александр, была не работой в привычном понимании, а службой. Службой этому месту.

– Браконьеры – это главная головная боль, – говорил Саня, его лицо становилось суровым. – Приезжают на крутых тачках, с тепловизорами. Охотятся на марала – из-за пантов, на кабаргу – из-за мускуса. Задача – не дать. Не всегда получается с первого раза, но мы настойчивые. – Он хитро улыбнулся. – Знаешь, как проще всего найти браконьера в тайге? Не по следам, нет. По воронью. Птицы кружат над остатками добычи. Идешь на крик – и выходишь на них.

Он рассказывал о кольцевании животных, о том, как зимой на лыжах или снегоходе объезжает подведомственную территорию, проверяя, как звери переживают холода. О том, как тушит палы – весенние травяные пожары, спасая от огня молодой лес и гнездовья птиц. О встречах с медведями-шатунами и о том, как важно не показывать им страх.

– Здесь все просто, Аркаша, – резюмировал он. – Либо ты часть этого, либо ты тут чужой. Закон тайги простой и честный. Не как в городе.

Спустя несколько часов пути они подъехали к впечатляющему сооружению – старому, темному туннелю, врубленному в скалу. Дорога уходила в его черную пасть, обещая что-то загадочное по ту сторону.

– Стой, сфоткаемся для истории, – сказал Саня, тормозя УАЗ на обочине.

Он достал из бардачка старенький поляроид, щелкнул им, направляя на фоне туннеля и заснеженных пиков. Аппарат с хрустом выплюнул два белых прямоугольника. Саня потряс один из них на воздухе, и на нем, как призрак, начала проступать их с Аркадием фигура на фоне суровой мощи гор.

Одну фотографию он протянул Аркадию.

– Держи. Чтобы не забыл, куда и зачем приехал.

Вторую, не глядя, сунул обратно в бардачок, к прочим свидетельствам его жизни здесь – картам, патронам, связке ключей.

Аркадий взял еще влажный снимок. На нем он стоял рядом с этой каменной глыбой – своим другом, на фоне мира, который уже начинал казаться ему более реальным и важным, чем все, что он оставил позади. Он положил фото в нагрудный карман, и оно показалось ему теплым, как живое воспоминание. УАЗ рыкнул и рванул в темноту туннеля, навстречу неизвестности.

***

УАЗ, наконец, свернул с грунтовки на едва заметную колею, которая привела их на поляну, спрятанную в кольце вековых кедров. Посередине стоял добротный, почерневший от времени сруб, от которого так и веяло уютом и надежностью. Рядом, на берегу небольшого, словно зеркало, пруда, ютилась банька. Воздух был чист и пах смолой и влажной землей.

– Ну, вот и хата, – объявил Саня, заглушая двигатель.

Наступившая тишина оглушила Аркадия. Она была густой, звенящей, нарушаемой лишь шелестом листьев и редкими птичьими криками.

Разместились быстро. Саня махнул рукой на лестницу, ведущую на чердак:

– Твое царство там.

Чердак оказался уютной комнатой с небольшим окошком, в которое смотрела темная тайга. Пахло деревом и сеном. Аркадий сбросил рюкзак – его скудные городские пожитки выглядели здесь сиротливо и неуместно. Внизу Саня уже грел на печи дымящийся казан с дымящейся ухой.

– С дороги надо промочить, – заявил он, ставя на стол графин с водкой и две стопки.

Они молча опрокинули по одной, заедая густым, наваристым супом. Горячая еда и алкоголь разлились по телу Аркадия блаженным теплом, прогоняя дорожную усталость.

Затем начался ритуал. Саня достал из грубого брезентового мешка и бросил на лавку комплект одежды: военные штаны и куртку -«горку», а также прочные, видавшие виды ботинки.

– Переобувайся, городской. В твоих кроссовках тут далеко не уйдешь.

Аркадий послушно переоделся. Грубая ткань показалась ему чужеродной, но в то же время невероятно прочной. Саня окинул его критическим взглядом и одобрительно хмыкнул:

– Теперь почти смотришься по-нашему. Только взгляд подправь, слишком умный.

Они взяли с собой вяленого мяса, несколько банок пива и спиннинги и двинулись к озеру. Два километра по таежной тропе для Сани были легкой прогулкой, но Аркадий к концу пути уже тяжело дышал, и ныли непривычные к такой нагрузке мышцы.

– Что, фантаст, запыхался? – подколол его Саня, без усилия шагая впереди. – Тут тебе не по коридорам редакции бегать.

Аркадий лишь улыбнулся, отмахиваясь. Усталость была приятной, физической, вытесняющей душевную тяжесть.

Они вышли на берег. Вода была темной и неподвижной, отражая первую вечернюю звезду. Саня ловко закинул спиннинг, блесна с легким всплеском ушла вглубь. Аркадий повторил движение менее уверенно, но с неожиданным азартом. Они сидели на берегу в комфортном молчании, изредка потягивая пиво. Сумерки сгущались, окрашивая тайгу в глубокие синие тона. Аркадий слушал тишину, в которой слышалось биение его собственного сердца, и ловил себя на мысли, что он не придумывает никаких миров. Он просто был здесь. И этого пока было достаточно.

Тишина на берегу была не пустой, а наполненной – шепотом воды, стрекотом кузнечиков и редкими всплесками. Спиннинги были заброшены, банки с пивом открыты. Молчание было комфортным, но его нарушил

– Знаешь, в Москве, чтобы поймать такую тишину, нужно включать генератор белого шума. И то, это жалкая пародия.

– Хм, у нас тишина разная бывает. Вот эта – вечерняя, она мягкая. А бывает ночная – тогда слышно, как звезды падают. А бывает утренняя такая, что аж в ушах давит. Привыкнешь.

Он сделал небольшую подсечку, но там было пусто.

– А ты вот все про свои миры говорил. Неужели там, в своей голове, интереснее, чем вот это? – Взмахом руки он очертил всю панораму – пруд, тайгу, уходящие в небо пики.

– Раньше – да. А теперь… Те миры стали картонными. Как раз потому, что я забыл, как пахнет мокрая хвоя и как щиплет морозец утром. Я пытался придумать духа тайги, пока мы ехали. Не получилось. Потому что я его не чувствую. Я только знаю, что он «должен» быть.

– Может, он и не должен. Может, он просто есть. И не надо его придумывать. Надо просто знать, что когда идешь по тайге в одиночку, кто-то всегда смотрит на тебя со старых кедров. И хорошо, если это просто филин.

Аркадий посмотрел на друга с новым интересом. В его словах была простая, нелитературная, но железная философия.

– Ты никогда не думал… ну, книжку написать? О своей жизни тут.

– Я, брат, отчеты о рейдах пишу. Там главное – четко: дата, маршрут, что видел, кого задержал. А все эти ваши «а он подумал, а она почувствовала»… Это не мое. Я человек дела. Вот поймаем рыбу – пожарим. Вот увидим браконьера – остановим. Все просто.

В этот момент у Аркадия резко клюнуло. Леска натянулась, запела. Сердце его забилось чаще.

– Тащи! Не ослабляй! Подсекай, но плавно!

Несколько напряженных минут борьбы, и на берег бьется серебристая, переливающаяся на закатном свете форель. Аркадий засиял, как ребенок.

– Первая в моей жизни!

– Вот она, твоя фантастика. Реальная. Ее и почистить нужно, и пожарить. А не просто в голове покрутить да забыть.

К вечеру у них в садке плескалось три упитанных форелей. Сумерки сгущались, становилось прохладно. Они собрали снасти.

– Ну что, писатель, пошли? Тебе еще баньку истопить надо, посвящение пройти. А потом уху из твоего улова.

– Пошли. Знаешь… Кажется, я начинаю понимать, о чем ты говорил.

Они пошли обратно по тропе, уже не так быстро, наслаждаясь вечерней прохладой. Аркадий нес садок с рыбой – свою первую, самую честную добычу в этом новом, не придуманном мире.

Жар в бане был таким, что каждый вздох обжигал легкие. Они сидели на полке, обливаясь потом, а затем выскакивали на прохладный ночной воздух и бросались в темную, как чернила, воду пруда. После этого тело звенело каждой клеткой, чувствуя себя заново рожденным.

Потом был мангал. Дымок от углей смешивался с запахом хвои и жареного мяса. Они поднялись на мансарду бани, где была сложена нехитрая мебель из бревен, и уселись там с пивом и шашлыком. Разговоры текли легко и бесцельно – о школе, о старых проделках, о ничтожных вещах, которые имеют ценность только между старыми друзьями. Саня, посмотрев на часы, поднялся.

– Мне пора. Выход на связь с кордоном. Ты не жди, отдыхай.

Он ушел, а Аркадий остался сидеть один. Он снова полез на полок, уже один, пытаясь выгнать из себя последние остатки московской хандры, выпарить их этим каменным жаром. Он лежал с закрытыми глазами, и мозг, очищенный усталостью и алкоголем, снова попытался сделать свое дело – творить.

      «Планета с тремя лунами…» – начал он, но образ был плоским, как открытка. «Город на дереве…» – но это была лишь бледная тень от прочитанных когда-то книг. Ничего не рождалось. Ни искры. Только знакомая, гнетущая пустота. Казалось, даже здесь, в этом месте силы, его дар окончательно покинул его.

С горем пополам он выбрался из парилки, сполоснулся под прохладным душем и, накинув полотенце на плечи, вышел на крыльцо.

И замер.

Городское небо он помнил блеклым, засвеченным рыжей дымкой огней. Здесь же оно было иным. Глубоким, бархатным, бездонным колодцем, на дне которого горели алмазы. Оно не было плоским куполом – оно было живой, дышащей тканью, усеянной мириадами звезд. Млечный Путь простирался через все небо ослепительной, искристой рекой, такой яркой и плотной, что казалось, можно зачерпнуть ее ладонью.

Звезды были не точками, а сферами, каждая – своего цвета: голубоватые гиганты, желтые, как солнце, и кроваво-красные угольки. Они висели так близко, что Аркадий инстинктивно потянулся к ним рукой, ожидая обжечь пальцы об их холодный огонь. Тишина была абсолютной, и в этой тишине звездный свет казался единственным звуком, звенящим на недоступной уху частоте.

Он стоял, запрокинув голову, и чувствовал, как вся его суета, его творческие муки, его самокопание растворяются в этом величии. Он был ничем – пылинкой перед лицом вечности. И в этом осознании не было отчаяния. Было смирение. И невероятное, щемящее чувство красоты, которое не нужно было придумывать. Оно просто было. И было совершенным.

Аркадий опустился в грубо сколоченное кресло-качалку на крыльце, не в силах оторвать взгляд от космического представления над головой. И тогда случилось нечто странное. Вместо того чтобы силиться выдумать мир, он просто позволил своему сознанию парить в этой звездной бездне. И образы начали приходить сами.

Не вымученные конструкции, а обрывки ощущений. Он не видел деталей корабля, но чувствовал холод металла под пальцами и тяжесть невесомости, похожую на ту, что испытываешь, погружаясь в глубокую воду. Он не придумывал инопланетный ландшафт, но слышал шелест песка, состоящего из стеклянных шариков, и видел, как над горизонтом встают две луны – зеленая и оранжевая. Это была не история, а настроение. Тень сюжета. Но впервые за долгие месяцы она не казалась ему пустой или банальной. Она дышала. Он боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть хрупкое состояние внутреннего пробуждения.

– Красота-то какая, – раздался спокойный голос Сани, появившегося из темноты с фонарем в руке. Хрупкий миг развеялся, как дым.

Аркадий вздрогнул и обернулся.

– Да уж… Не передать словами, – выдохнул он, с сожалением провожая внутреннее видение.

– А и не надо передавать. Просто смотри и запоминай, – философски заметил Саня. – Пошли, пора на боковую. Завтра рано вставать.

Они побрели к срубу. Перед тем как зайти, Саня провел его в небольшую пристройку – свою «радиорубку». Комната была заставлена аппаратурой, мигающей разноцветными лампочками. На стене висела карта Красноярского края, испещренная пометками.

– Это мой клуб, – ухмыльнулся Саня, надевая наушники. – Вечерами выхожу в эфир. Тут тебе и геологи с сопок, и такие же, как я, егеря с кордонов, и просто романтики из разных городов. Поболтать, новости передать. Связь, брат, она не только по проводам бывает.

Аркадия уже всерьез клонило в сон. Разница в четыре часа с Москвой и насыщенный день делали свое дело. Он поблагодарил, поднялся на свой чердак и, не раздеваясь, повалился на мягкую койку, застеленную грубым, но чистым бельем.

Тело приятно ныло от усталости, а в ушах еще стояла оглушительная тишина, нарушаемая лишь скрипом старых бревен. Последней смутной мыслью, прежде чем сознание погрузилось в глубокий, безмятежный сон, было: «Как здорово, что я вырвался». Впервые за многие годы он засыпал не с чувством тревоги и неудачи, а с предвкушением того, что принесет завтрашний день.

Раннее утро в тайге было не тихим, а оглушительно громким. Аркадия разбудил не будильник, а многоголосый хор птиц за стеной – от мелодичных пересвистов до резких, скрипучих криков. Лучи солнца, пробивавшиеся сквозь маленькое окошко, были такими яркими и густыми, что казалось, их можно потрогать. Внизу уже стоял на ногах Саня, возившийся у печи. Пахло дымом и густо заваренным чаем.

– Подъем, городской! Солнце уже в зените, а ты дрыхнешь! – прокричал он на всю избу.

За завтраком – яичница с салом, хлеб и тот самый крепкий, душистый чай – царила бодрая, деловая атмосфера. Саня на ходу объяснял план: объезд территории, проверка нескольких фотоловушек, возможно, заход на дальний кордон. Аркадий был рад новым приключениям. Они позавтракали, собрались.

Вскоре УАЗ снова рычал, вывозя их на ухабистую таежную дорогу. Лес поутру казался еще более могучим и живым. Солнечные лучи пробивались сквозь густую хвою, рисуя на земле световые пятна, а воздух был свеж и пьяняще был в нос.

Пока УАЗ ловко огибал кочки, они болтали о разном. И конечно, разговор снова свернул на школьные годы. Смех в салоне был таким же громким и заразительным, как тридцать лет назад.

– Помнишь Саня, как мы на уроке химии у Ларисы Петровны.

– Как же, помню! Мы с тобой решили сделать «несмываемые чернила» из какого-то реактива! И испачкали всю парту.

– Да, да а она взяла тряпку, хотела стереть, а пятно стало ярко-фиолетовым! И она с таким ужасом на нас посмотрела и говорит: «Мальчики, вы мне всю кафедру взорвете!»

Они смеялись до слез, и УАЗ даже вильнул на дороге.

– А помнишь Аркаша Ленку Соколову? Классную даму нашу? Как она за нами по коридору гонялась, когда мы того… «сигаретомет» запустили?

– О, да! Мы привязали веревку к пачке «Беломора», спустили из окна третьего этажа и стучали ею в окно первого, где старшеклассники сидели! А она как выскочит – мы дергаем веревку, пачка летит вверх! Она вниз – мы опять опускаем! Она так и металась, пока дворник не поймал нашу «удочку».

– А потом нас с тобой к директору… И ты ему так умно начал объяснять про «изучение законов физики на практике»!

– Он меня слушал, слушал, а потом сказал: «Веслов, из тебя либо великий ученый, либо великий преступник получится». Кажется, он ошибся в прогнозе.

– Да уж… Писатель – это что-то среднее.

Они перебирали одну историю за другой: как прятали журнал, как подменили мел на мыльный, как пытались запустить в спортзале воздушного змея. Каждая история была наполнена таким живым, бесшабашным духом, что на время стирались все годы, неудачи и проблемы. Аркадий чувствовал, как какая-то старая, заржавевшая шестеренка внутри него снова начинала проворачиваться, смазанная смехом и простым человеческим теплом.

Лес мелькал за окном, а они, два взрослых мужчины, хохотали, как мальчишки, и в этом смехе было что-то очищающее, возвращающее к истокам. К тому времени, когда мир был полон не выдуманных, а самых настоящих приключений.

Они нашли живописную полянку на берегу ручья и развели костер. Пока Саня с профессиональной сноровкой рубил картошку, доставал котелок и прочую утварь для настоящего таежного обеда, Аркадий просто сидел на бревне и слушал треск поленьев. Покой этого места был настолько глубоким, что казалось, его можно потрогать.

Внезапно в тишине раздался резкий, шипящий голос из рации на поясе у Сани: «Барс-1, Барс-1, я – Выдра. Прием».

Саня отложил нож, поднес рацию к губам.

– Я – Барс-1, слушаю, Выдра.

Несколько минут он слушал, изредка вставляя: «Понял. Координаты?» Потом встал.

– Дела, Аркаша. Нужно проверить одно местечко. Тут недалеко. – Он снял с плеча свое ружье и аккуратно прислонил его к дереву рядом с Аркадием. – Подержи калибр. Обещаю, вернусь через минут пятьдесят. Картошку помешай, чтоб не пригорела. Саня ушел, его силуэт быстро растворился

***

Аркадий остался один у костра, оставшись наедине с гудящей тишиной. Он подбросил в огонь несколько сухих веток, сел на валун у кострища и продолжил готовить обед. Процесс был простым и медитативным: вскрыл банку тушенки, откинул острый ключ, отправил густое, ароматное мясо в котелок с уже подрумяненной на сале картошкой. Помешал. Пахло дымом, елью и простой, сытной едой.

Пока варилась похлебка, он откинулся назад и позволил глазам потеряться в пейзаже. Красота здесь была не картинной, а всепоглощающей, как дыхание. Озеро внизу было теперь не зеркалом, а темным бархатом, в котором тонули отражения солнца. Горы по другую сторону долины стояли исполинскими силуэтами, казалось, подпирающими небосвод. А само небо… Оно было живым. Казалось, слышно, как холодный космический ветер шелестит в иглах кедров.