Нормальные горожане

Василисина правда

Но облик мой – невинно розов,

– Что не скажи! –

Я виртуоз из виртуозов

В искусстве лжи.

Марина Цветаева

В ее роду девочек называли Машами, Дашами или Наташами, но ее угораздило родиться в пик моды на необычные имена, и ее мать, как многие другие родители, ни смогла не среагировать на такое поветрие. Таким образом, следуя утверждению: «традиции традициями, а ребенку нужно давать имя для жизни!» назвала ее Василисой, считая это имя (кроме искомой необычности) добавляющим женскому образу некоего благородства. Расчет себя не оправдал и Василиса, на фоне имен ее одноклассниц, а позднее и университетских сокурсниц, оказалось чуть ли не самым редким, и не считая нескольких Ань и Марин, Василисы тоже потерялись на фоне засилья: Эльвир, Мартин, Арин, Виолетт и даже нескольких Стелл и Милан. Так что материнское следование моде на имена не нашло расчетной траектории, просто потому что она ее задала ее неверно изначально. Более того, как сказал отец Василисы: «Мать подложила ребенку свинью замедленного действия, когда присвоила такое имя!», имея в виду, что в детской среде имена всегда сокращают и коверкают. Он оказался прав и такие раздражающие обращения как «Васёк» или «Васька», преследовали Василису вплоть до окончания университета.

В том числе Василисе казалось, что ее имя в определенном роде одна из причин ее полноватой и крепкой фигуры, просто исходя из ассоциативной логики русских сказок, где жена былинного богатыря, должна была уметь выносить силу этого самого богатыря, а для этого наверняка нужно крепкое здоровье и приличная масса тела. Или взять хоть эту сказочную белошвейку Василису-искусницу – от частого сидения за шитьем ее наверняка должно было «разнести»? Что уж там, вся остальная уйма Василис из сказок сплошь были пухлыми, крепкими и щекастыми, так что метафизическая связка со всеми остальными, не должна была оставить выбора и ей, и безысходно округлила ее бока и остальную фигуру. При этом Василиса до поры не брала в расчет ни наследственность, ни собственный хороший аппетит – версия с именем оказалась сильней.

Василиса надеялась, что притянутая за уши связь имени и комплекции, может сработать и с привлечением жениха, укладывающегося в ту же логическую модель, хотя напрасно. Притянуть за уши богатыря, Василисе не удалось, а притянулся только Олег: пухлый очкарик с двумя высшими образованиями и подозрением на раннюю плешь. Василиса поняла, что восемь лет проведенные Олегом в аудиториях учебных заведений не влияют на его заработок положительно только после того, как они переспали, что оставило повод для сожаления. Вернее сказать, высокая образованность Олега лежала в плоскости теоретической физики и это лишало Олега всяких перспектив высокого заработка, а самомнение, обусловленное тем же высоким уровнем образования, не позволяло снисходить до более простых, но денежных занятий. «Стране не нужны ученые – стране нужны таксисты, прорабы, астрологи, телеведущие и тренеры по саморазвитию!» – говорила подруга Василисы Ева, уже устроившаяся в личном смысле, и благополучно живущая с молодым риелтором.

Вообще Василиса не знала зачем ей Олег: как личность он был довольно хрупким и расстраивался от малейших неприятностей, балансируя на грани депрессии. Невозможность обзавестись достаточными для жизни деньгами он объяснял упадком российской науки. На предложение Василисы устроиться куда-нибудь, где его теоретические знания механики приобретут более практический характер, например, на станцию технического обслуживания автомобилей, отвечал, что не имеет на это права, ведь подобное повлечет за собой неизбежное падение профессионализма и его облика, как ученого в целом. Так или иначе он не соглашался поработать хотя бы до того момента, когда российская наука начнет подниматься с колен и предпочитал оставаться гордым, будто забывая, что эту гордость обеспечивает его мать, содержащая его на свою пенсию академика. Кроме того, что Олег получал оба образования в Москве, так еще и отучившись он тут же вернулся в Петербург и поселился у матери, по ее словам, даже не попытавшись как-нибудь устроиться в столице, и попробовать найти себя в московской научной среде, очевидно более перспективной.

Каждый раз вспоминая все это Василиса, с новой силой не представляла зачем он ей. В попытке объяснить самой себе то смешанное чувство, которое посещало ее во время встреч с Олегом, каждый раз она принимала за ответ помутнение ее собственного рассудка, потому что назвать это любовью просто не могла. Однажды она попыталась поделиться с матерью своими соображениями на счет Олега, по крайней мере тем, что касалось внешней стороны. «Мама у него цвет кожи какой-то серый…мы, когда гуляем он или молчит, или про свои бозоны и ленты Мебиуса рассказывает – лучше бы молчал! Однажды он сказал, что влюбился, а когда я спросила в кого, он побледнел и стал ручками перебирать как ребенок. Еще он на маньяка похож, со своими очками и придурковатым от стеснения взглядом. Вечно приносит какие-то билеты в кино или театр. Ладно – иногда можно и сходить, но постановки, которые он выбирает слишком уж нестандартные: что-то экспериментальное или артхаус. И когда на выходных приходит – перед этим не звонит… Зачем я с ним вожусь – может я псих?». Мать долго хохотала и несколько раз пыталась показать, как дети перебирают ручками, а Василису от этого передергивало. Насмеявшись над дочерью вдоволь, мать все же попыталась объяснить Василисину терпимость к Олегу. Она рассуждала так: «Помнишь у нас рядом ветеринарная клиника была, когда мимо проходили частенько видели, как кто-нибудь побитую зверушку несет?». Василиса кивнула и торопливо уточнила: «Хочешь сказать – это жалость?». «Нет, жалость – это значит не полениться принести в клинику найденного, допустим кота, оплатить прием врача, а вот забрать этого кота домой и позволить ему жить у себя – это нечто большее чем жалость. Вот с Олегом у тебя что-то большее. Я это «нелюбовь» называю… Сначала жалость, потом «нелюбовь», потом юмор, если друг друга понимаете, а дальше… если ребенок родится некогда будет продолжать замечать фазы отношений. У нас с твоим отцом тоже была «нелюбовь», правда он всегда крепкий был, еще и смешной, а твой Олег…» – и снова стала сучить пальцами.

Василиса в этот момент представляла себе, как Олег, уменьшившийся до размеров кота, трясется на ее руках со скорбной миной и подвязанной платочком рукой, подогнутой и лежащей на его груди. Мгновение спустя его ладонь уже перебинтована в кулачек, и он пытается бить здоровой ладонью по бумажному бантику, привязанному за нитку к дверной ручке. Василисе это зрелище показалось на редкость мерзким и ее передернуло в очередной раз.

Отец выслушал вопрос Василисы без насмешек, но его ответ оставил желать лучшего: «Радоваться надо, что не пьет и не пытается никого в окно выбросить… Представляешь, у нас в травматологию на днях человека без носа привезли, вернее, как без носа – он у него с собой был, серо-голубой такой…». «Папа! Зачем ты мне эту мерзость рассказываешь?!» – воскликнула Василиса. «Затем, что безработный ученый, лучше, чем рабочий без носа – не капризничай! А не нравиться – брось!».

С тех пор Василиса прекратила обсуждать с родственниками вопросы своих привязанностей. Будучи воспитанной в том числе на книгах и фильмах о Гарри Поттере, она еще долго не могла отделаться от образа Волан Де Морта, единственного известного ей безносого персонажа, который при этом вел насыщенную событиями жизнь. «Тоже мне интеллигенты: мама педагог, папа врач!» – с досадой думала Василиса и после этих разговоров предпочла больше размышлять о работе.

Ее первой работой после получения образования была рутинной и скучной, к тому же не способствовала развитию в профессии, Василиса имела юридическое образование, но сумела найти только такую работу, где приходилось целый день заниматься составлением договоров. В юридическое агентство она попала от безысходности – без опыта и блата больше никуда не брали. Правда было еще одно предложение из мирового суда, где Василиса проходила практику, учась на втором и третьем курсах, но на тех ставках которым теоретически могла подойти ее профпригодность, платили такие смешные деньги, что рассматривать эту занятость как полноценный вариант она изначально не стала. Хотя из непродолжительного участия в жизни мирового суда, она вынесла нестандартный опыт и обзавелась каким-никаким чувством юмора. В мировом суде появление чувства юмора вещь неизбежная, как смена дня и ночи. Хотя, как вариант можно было загреметь и в дурдом, если начать принимать в серьез все то, с чем обращались граждане.

На ум Василисе первым делом пришли три особенно выразительных случая заявлений. Первый истец требовал привлечь к ответу жильца второго этажа (точный адрес дома прилагался), за то, что он, свесившись из окна ударил его шваброй по голове. Правда при более подробном разбирательстве выяснилось, что на первом этаже этого дома располагалась рюмочная, а истец, прилично приняв на грудь, справлял малую нужду под окнами указанной в заявлении квартиры, прежде чем получил по голове вышеуказанной шваброй. Когда борца с нарушением правопорядка вызвали в суд для дачи разъяснений, он кроме прочего сказал, что много лет терпит это безобразие, говорил, что в его квартире вечерами невозможно открыть окна – воняет как в общественном туалете. Он звонил куда следует, писал жалобы, но (цитата) «Как ссали – так и ссут!», вот он и решил взять «правосудие» в свои руки. Мотивы его действий походили на мотивы супергероев из всем известных комиксов, но в отличии от остальных «мстителя со шваброй», не ждала слава и радость отмщения, а только штраф за хулиганство и траты на возмещение морального ущерба. Второй сутяга подал заявление на собственную жену и требовал взыскать с нее семнадцать тысяч рублей, взятые ей из их общей копилки и потраченные на два комплекта нижнего белья. Мужчина объяснял, что пытался сдать покупку обратно в магазин, но, когда продавец сказала, что белье обмену и возврату не подлежит, он отдал его обратно жене, но в наказание пообещал пойти в суд. Мужчина говорил, что жена не воспринимает его всерьез и поэтому он решился заявить на нее исключительно в воспитательных целях. А после того, как вспомнил, что подходит дата тридцати лет их совместной жизни, совсем расстроился и отказался от претензий. Содержание третьего заявления вообще, как можно было подумать, пробилось в наш мир из какой-то другой реальности и, если опустить законы физики и не сосредотачиваться на заурядной внешности участников этого дела, в целом это был чистый сюрреализм или может быть сказка. Заявительницей была семидесятипятилетняя женщина по имени Антонина: заслуженный учитель, ветеран труда и много кто еще. Она утверждала, что какое-то время назад у ее соседки по лестничной площадке появился козел. Самая настоящая: белая, рогатая, вонючая скотина. Заявительница выделяла отдельной строкой свою неосведомленность по части того можно ли держать подобное животное в квартире, а основным предметом своих притязаний назвала невозможность втолковать соседке необходимость убирать за ним. «Она с ним гуляет как с собакой, а этот козел ничего не понимает и гадит в подъезде, а соседка оказывается за ним убирать!» – говорила Антонина. Кроме прочего она предложила суду обязать соседку кастрировать козла в рамках борьбы с его невыносимым запахом и дополнительно заставить купировать рога в целях безопасности, потому что козел бодается. Судья предложила женщине более внятно описать предмет претензий, и для начала обратиться не в суд, а в полицию. Позднее прошел слух будто козел этот сбежал из цирка, а сердобольная соседка Антонины возьми, да и приюти его у себя, а еще говорили, что, когда в квартиру вошел наряд полиции козел вышел к ним на задних лапах блея нечто похожее на: «М-а-амм-ма-а!».

Будь Василиса по-настоящему глупа, как некоторые бывают талантливы, ее бы только насмешили эти воспоминания, но ей в этом смысле «не повезло» и насмешка над случившемся вскоре переросла в понимание себя самой, как некоего нестабильного существа. Она ведь прекрасно видела, как выглядит жизнь у остальных – понятная, ясная безо всяких подводных камней, и если взять для примера кого-то простого, то и выходило: что жизнь его проста, окружающие люди примерно одинаково просты, как и желания и цели. Почему же с ней не работала эта формула и то, как она сама видела себя со стороны, так плохо сочеталось с тем, кто ее окружал?

С одной стороны, Василиса радовалась, что каждый ее друг, родственник или знакомый в отдельности, принимал ее за «свою в доску», даже гордясь такой своей «хамелионьей» особенностью, но как бы правдоподобно и естественно она не проявлялась, так или иначе это была изворотливость, а это указывало на явную психическую слабость. Ей не нравилось чувствовать себя слабой, она даже думала, как развернется ее жизнь если она станет вести себя одинаково со всеми, и именно эта мысль заставила ее по-настоящему повеселеть.

Под новое настроение и размышления стали просторней и смелей, и дошло до того, что Василисе захотелось не просто быть стабильной и одинаковой для всех, но при этом еще и говорить каждому все что она о нем думает.

Это новое действие, пока только в рамках собственной головы, она решила применить, начав с кого-то близкого. Подумала о родителях, но они для этого не годились ведь Василиса уже говорила им что они: «того», «спятили» и «свалились с луны», причем делала это неоднократно, но не нашла никакой особой реакции. Тогда подумала о подруге Еве, тем более она, кажется, была обидчивой и скорее всего испытала бы некоторый шок от той откровенности, которую могла бы услышать будь Василиса действительно правдивой.

Василиса немного помешкала, так будто действительно готовилась к разговору и первым делом подумала, то есть внутренне сказала воображаемому фантому подруги: «Саша, с которым ты встречалась на первом курсе, в то же время предлагал мне секс! Я отказалась, а ты в него влюбилась, дура!». Нет, это не годилось, это было похоже не на откровение, а на эпизод истерики, за которым могли зазвучать матерные вопли, либо начаться драка. Тогда она попробовала так: «Ты всегда плохо училась, спала со взрослыми мужиками с первого курса, курила траву, пропускала лекции!». Нет, это тоже не подходило, потому что уж очень отдавало завистью. К тому же, если Ева на это скажет, что при всем описанном образе жизни, оценки в ее аттестате все равно точно такие же, как и у Василисы, тогда уж точно вся эта откровенность будет выглядеть как сожаление об упущенных возможностях. Нет, выглядеть жалкой она точно не хотела и решила пока оставить Еву в покое.

Василиса начала суетливо перебирать в памяти всех своих знакомых, воображая будто высказывает свою версию правды о каждом из них, но получалось еще хуже, чем с Евой. Большинство смотрели на нее с опаской, те кого она давно не видела (в ее сознании они остались в том же возрасте что и в последнюю их встречу), вообще прятали лица, отворачивались, а некоторые обижались и беззвучно плакали. Раззадорившись, Василиса даже не пощадила своего пучеглазого троюродного братца Ваньку, внезапно всплывшего в памяти. На момент их последней встречи ему исполнилось лет пять и его только что вынули из лужи возле компостной ямы и поэтому от него несло какой-то кислой дрянью. Василиса так ему и объявила: «От тебя несет гнилью – ты вонючка!».

После образа Ваньки, источающего компостный запах, Василиса решила, что это перебор и дело пахнет не только гнилью, но и чем-то не особенно здоровым, как вдруг вспомнила про Олега.

«А слона-то я и не заметила!» – злорадно подумала Василиса, внутренне сожалея, что обозвала маленького Ваню вонючкой.

«Вот он наш красавчик! – думала Василиса, как бы ходя полукругом возле Олега, вытянувшегося по стойке смирно и щурившего глаза под перекосившимися очками. – Значит бозоны сочками ловим, ядра ножовкой пилим, а денег заработать не можем? В глаза смотреть! – как она себе нравилась в роли офицерши, допрашивающей «языка». – Образований значит у нас много, а кто работать будет? Если все образуются, кто гвоздь забьет, кто яму выкопает! – она удивлялась сама себе, ведь раньше подобные вопросы ее не заботили, но тем ни менее продолжала, – Как ты планируешь обеспечивать семью?! – образ Олега вздрогнул и его взгляд наполнился пустотой, – Сколько ты планируешь вести себя как ребенок?! – ответ снова не последовал, – Тогда вот что – нам придется прекратить встречаться, я не собираюсь тащить тебя на себе – прощай и не звони мне больше!»

Не успело удовлетворение от последней фразы раствориться в сознании Василисы, как раздался звонок в дверь. Она посмотрела в глазок – на пороге стоял Олег, тогда подумала: «Неужели я так громко размышляла, что этот недотепа услышал меня и пришел спорить?». И торопливо убрав с лица улыбку, которую в случае с Олегом непременно пришлось бы объяснять, открыла дверь и пригласила гостя в квартиру.

Очки на носу у Олега и правда были набекрень, а весь его взлохмаченный и диковатый вид, отдавал какой-то погоней, будто до дверей его гнала стая диких псов. Василиса, оглядев его все же не выдержала и улыбнулась, а Олег взялся говорить о сломавшемся лифте и громко пыхтел, когда стягивал ботинки, добавляя что-то о необходимости поиска рычагов воздействия на местную жилищную контору и важности подачи коллективной жалобы на управляющую компанию.

Олег порылся в кармане куртки и вручил Василисе билеты в кино, а сам прошел на кухню и еще не совсем отдышавшись, стал пить воду, при этом громко сопя.

«Вот интересно, где он их взял – он же не работает? Вернее, не зарабатывает! Понятно, деньги у мамы попросил – это, наверное, ее откуп за то, что не смогла обеспечить его отцом? И может быть невозвратный депозит гарантирующий, что он ее не забудет если она сляжет? Хотя какие с таким человеком гарантии?» – подумала Василиса и даже не успела до конца прочувствовать нетипичную циничность своих рассуждений, когда удивленно произнесла: