Нормальные горожане

– «Однажды в Голливуде»?! Это Тарантино? – из кухни донеслось глухое «угу!». – Прикольно… – выдохнула Василиса и пожала плечами.

Кинозал был заполнен только на четверть – немудрено ведь премьера прошла полторы недели назад. Пока шла реклама, Василиса размышляла кто посещает такие сеансы. Ей на ум приходили варианты о том, что в зале сейчас сидят: социофобы, мизантропы или интроверты, но любители широкоэкранного кино. Все те поклонники творчества Тарантино, кто не смог бы выдержать переполненного зала. Ну или просто те, кто увидел афишу и подумал: «…блин! Скоро прокат кончится, а это же Тарантино – надо сходить!». К кому из них отнести себя Василиса не знала, но Олег в свете проектора точно походил на типичного человеконенавистника и казалось будто его умеренная мимика указывает на то, что он так привык скрывать свою ненависть к людям, что давно научился выглядеть благообразно. Василиса вдруг задумалась над этой мыслью, показавшейся ей чужой, но также быстро сменила смущение на легкую веселость, и даже улыбнулась, отвернув лицо от Олега.

Под грохот очередного блока уже затянувшейся рекламы, Василиса попыталась вспомнить, как они с Олегом познакомились. Странно, но память об этом как будто исчезла из ее головы или может быть провалилась куда-то в глубь подсознания, как бывает с местом и временем знакомства с друзьями детства. Но Олег не был другом детства Василисы и при попытке вспомнить как они узнали друг о друге Василису первым делом посетило тяжелое чувство безысходности, а уже вслед за ним проступили и обстоятельства их знакомства.

Это была поздняя весна. Василисе только что исполнилось двадцать лет и в тот же день ее бросил парень Костя. Они встречались с ним полтора года он приехал из Петрозаводска и учился в лесном техникуме. Костя был веселый: всегда имел много сил и пару тройку нескучных идей. Он был недалекий, грубоватый и лихой, никого не слушал и имел на все свое недалекое, но устойчивое мнение, как иные депутаты законодательного собрания, избравшие в качестве пути развития политическую клоунаду. На памяти Василисы Костя дважды нырял в Неву: один раз на спор, другой доказывал Василисе свою любовь. Он не умел, но любил драться, от этого частенько носил на лице ссадины и синяки и еще у него была нездоровая тяга к мелкоуголовным проступкам, но не ради поживы, а скорее ради помпезного эффекта и привлечения к себе дополнительного внимания.

В тот день, в составе разномастной студенческой толпы они шатались по центру города. Точнее это было Марсово поле. Василиса только хотела проявить инициативу и предложить что-то свое, но сделала это слишком требовательно, в опоре на особый статус именинницы. А Костя никогда не поступался своим непролазным эгоцентризмом и очень ревностно относился к вниманию толпы, и на ее требование предложил перестать встречаться. Вот так просто и как бы между прочим, и не дожидаясь ответа объявил, что сейчас все идут на набережную Фонтанки к его приятелю. Толпа загудела и даже не остановилась, оставив Василису на скамейке у вечного огня. Василиса заплакала, и кто-то пафосный на небе, включил дождь. Василиса насмешливо подумала о грустной музыке, которая непременно добавила бы в этот момент еще больше патетики, но этот сарказм не смог остановить слез.

Когда в очередной раз Василиса убрала ладони от лица и утерев слезы подняла взгляд, в этот момент она впервые и увидела Олега. Он сидел рядом на скамейке и держал над ней зонт. Этот жест от незнакомого человека не заставил Василису насторожится и уж тем более не испугал, его вид был скорее оставляющим вопросы, чем пугающим: плащ, завязанный на поясе и туфли похожие на казенные (как у военных и полицейских), стрижка подобная той, что носил отец Василисы, очки в толстой оправе, какие редко встретишь у молодого человека. Словом, парень искусственно пытался добавить лет, к своему очевидно молодому возрасту. Хотя выходило довольно плохо – все равно это был мальчик, ряженный в дядечку. Этот маскарад так развеселил Василису, что она не только забыла о своих слезах, но и ощутила такую безопасность от превосходства над этим странным парнем, что ее сознание само собой выдало шутливую мысль: «Хорошо из-под плаща торчат эти широкие брюки, а не голые ноги, как у психов эксгибиционистов…они кажется тоже в парках орудуют?». От этой мысли Василиса улыбнулась. Олег, чтоб ему, улыбнулся в ответ и на этот раз заставил-таки Василису насторожиться. Он стал еще больше напоминать маньяка из дешевых «фоновых» сериалов (их больше слушают, а не смотрят), какие крутят среди дня для не очень разборчивых зрительниц.

Василиса поблагодарила этого колоритного паренька, но отделаться от него так и не смогла. Он вызвался проводить ее до дома и молча плелся рядом до самой Кирочной, а когда Василиса вошла в свой подъезд, только тогда попытаться познакомиться. Василиса не знала зачем ей этот перепуганный и подспудно жалкий человек, может она хотела отомстить Косте в его лице, ведь верила же она когда-то в то, что ее комплекция связана с ее именем. Вне зависимости от того, что истинная причина этого была не ясна, она представилась и даже обменялась с Олегом телефонными номерами. Что уж там говорить, особенно на первом этапе знакомства Олег только и годился что для мести, и Василисе казалось, что с его психическим укладом, родись он в эпоху, когда активно практиковались человеческие жертвоприношения, его бы давным-давно обвешали чужими грехами и спалили на костре или выгнали в пустыню, как козла отпущения. Но даже если не брать в расчет этой вечной поклонной жертвенности Олега, Василиса все равно не могла смотреть на него как на принятое ей существо. Другими словами, она все время спорила с собой на тему кто перед ней сейчас. Это могло сравниться со спором на тему неприятия физических качеств снега. И если истина гласила: снег белого цвета, формируется при низких температурах и его выпадение в атмосферу, как правило происходит в зимний период, то Василиса на нее отвечала так: «не всегда белый, не очень-то и холодный, бывает и летом!».

Впрочем, ее внутренний конфликт никак не мешал ей издеваться над Олегом от всей души. Точнее от той ее части, которая источала жестокость и эгоизм, и, если дело касалось Олега она почему-то всегда выигрывала схватку с состраданием. Василиса объясняла себе эти издевки как попытки пробудить в Олеге хоть какое-то чувство собственного достоинства, а вместе с тем и его волевой отказ продолжать общаться с ней. Василиса раз от раза увеличивала напор требований и понижала планку качества обращения к Олегу, таким образом по логике вещей когда-нибудь ее слова вполне могли прозвучать так: «Эй ты чмо – если не достанешь золото и бриллианты – лучше сдохни, но ко мне не приходи!». На самом деле ее запросы были более чем скромными, но, когда на горизонте появлялся Олег в нее будто бес вселялся. Василиса думала, что хорошо было бы послать Олега сразу послать, куда подальше, а тот бес, что вселялся в нее, показал бы ему дорогу и всё опять стало бы на свои места, но к эпизодам последнего времени, неожиданно прибавился еще один дополнительный противовес: знакомство Олега с родителями Василисы, и о ужас – он им очень понравился.

Реклама наконец закончилась и первые кадры фильма вырвали Василису из воспоминаний. Она вдруг подумала, что встречается с Олегом почти восемь лет. Они общались все первое лето, потом он уехал в Москву и приезжал на каникулы, а теперь у него было два высших образования: «Восемь лет – какой кошмар!» – глядя на экран, но не видя картинки думала Василиса. «Это что же получается – я его жду?! Я училась здесь, он в Москве, приезжал-уезжал… Как же это – у меня же еще все впереди, но восемь лет? У нас же с ним не серьезно! О Боже – мне двадцать восемь!»

Василиса переключилась на фильм и внимательно посмотрела его только до эпизода, где Леонардо ДиКаприо просит уменьшить жар огнемета. Ему отказывают объясняя, что суть огнемета в высокой температуре, по залу прокатываются несколько смешков и Василиса снова теряет смысловую нить повествования, под напором нахлынувшего возмущения собственным возрастом.

Вдруг что-то жуткое прокатилось по сознанию Василисы и на нее неожиданно свалились стандартно женские, но до этой поры чужие, сожаления. Вдруг она захотела иметь свой дом, мужа и пару детей, просто потому что обычно женщины хотят именно этого. «Мне почти тридцать, а что я имею?» – думала Василиса, очевидно не желая рассматривать то, чем она располагала, как нечто ценное. Теперь ее тянуло срочно что-то сделать чтобы это чувство неудовлетворения отступило, как можно скорее. Ей казалось, что внутри завелся некий зверек, будто его напугали и теперь обуянный паникой он мечется в пространстве сознания изнемогая от страха и обид, никак не находя выхода. Василису удерживало на месте только то, что она могла наблюдать за этим зверьком со стороны и не ассоциировала его с собой в полной мере.

Она возилась на месте пытаясь менять позы, то переваливаясь с бока на бок, то сползая вниз пока колени не начинали упираться в спинку соседнего кресла. Ее слегка отвлек эпизод с швырянием Брюса Ли и его ударом о голубую машину жены продюсера, а перед этим насторожил смех Олега над фразой, сказанной о герое Бредда Питта игравшего каскадера Клиффа: «Он легенда – он убил жену и это сошло ему с рук!». Олег прямо зашелся смехом, подхватив хохот большинства людей в зале.

Василиса разволновалась и разозлилась одновременно, и толкнула Олега в плечо. Он отшатнулся и практически не обратив на это внимания продолжил смотреть фильм. Василиса же, закинула ногу на ногу и взялась ритмично бить носком своего кроссовка Олега по лодыжке. Он оценивающе осмотрел нарочито-язвительный вид Василисы и молча отодвинул ее ноги в сторону. Тогда Василиса склонилась к его уху и произнесла громким шепотом:

– Ты человеконенавистник! – и уловив вопросительный взгляд Олега добавила, – все в этом зале мизантропы – вы ненавидите людей и поэтому ходите в кино в пустой зал.

– Это риторика в стиле Тарантино? – с улыбкой спросил Олег и повернулся обратно к экрану.

– Риторика, да… – выдохнула Василиса, вскочив с места и ударила Олега наотмашь по правой стороне лица.

Олег замер, ошарашенно глядя на Василису, кстати тоже самое делала и добрая половина зрителей в зале. Василиса быстро пошла к выходу сквозь пустой проход, бормоча при этом что-то о своей усталости от того бреда, в котором ей приходится существовать благодаря Олегу.

Василиса запуталась в шторе, накричала на капельдинершу и исчезла в ярком прямоугольнике дверного проема, дополнительно выкрикнув: – «Тарантино спёкся!». Теперь все без исключения зрители смотрели уже не на экран, а на Олега, и в их лицах читалось общее участие и соболезнование, напоминая некой «обязательной печатью скорби» на лицах, людей с видео хроник похорон какой-нибудь знаменитости. Олег же только поправил очки и дважды извинившись вышел вслед за Василисой.

В фойе кинотеатра ее уже не было. Гардеробщица, очевидно запомнившая Олега, взяла номерок из его рук с неким осуждением, словно говоря: «обидел девочку – теперь догоняй!». Олег на ходу нацепил куртку, выскочил в двери и вдруг остановился на тротуаре, привлеченный визгом тормозных колодок, глухим ударом, и канонадой сигнализаций припаркованных машин.

Василиса очнулась ночью, ее голова сильно болела. Она часто заморгала, и мутная пелена сошла с глаз, тяжёлыми капли слез, скользнувшими по вискам. Воздух пах мятой и какой-то химией, свет бледного ночника проявлял окружающий интерьер, как небольшую одиночную палату. На столе у зеркала стояли цветы: герберы вперемешку с розами и еще какими-то с желтыми бутонами. Василиса занимала кушетку в положении полулежа, она попробовала встать, но при попытке двинуться, голову сжала опоясывающая боль. Ее левая рука была в гипсе, правая просто в бинтах, сильно болела спина и какой-то ком справа от солнечного сплетения не давал вздохнуть полной грудью.