Проклятый горн

– Весь сыр-бор из-за этого булыжника? Считаешь, что убивший людей на площади и здесь – приходил за ним?

– Да. И Вальтер тоже так думал. Избавь кардинала от этой вещи. Увези камень в Риапано, под защиту святых стен. Спрячь в самое глубокое хранилище.

– Урбан упрям как мул. Боюсь, даже у меня не получится убедить его.

– Тогда хотя бы пусти слух, что глаза серафима у кардинала больше нет. Мол, обет завершен. Иначе тот, кто зажег огонь, снова вернется и на этот раз достигнет своей цели.

– Какой? – быстро спросил Роман.

Я лишь в который раз повторил:

– Ди Травинно знает больше меня.

Я видел, что он решает, как со мной поступить. Ему хотелось получить ответы прямо сейчас, по горячим следам. Но имя, которое я ему называл, значило многое и имело вес. Так что церковник неохотно вздохнул, поджал губы, защищаясь от холодного ветра запахнул плащ пилигрима:

– Бог с тобой, ван Нормайенн. Иди с миром.

Мы распрощались, и каждый направился своей дорогой. Он на юг, я на север – и за первые две недели марта добрался до герцогства Удальн.

Клагенфурт – третий по величине город в государстве – был у меня на пути, но я наткнулся на темную душу, и пришлось сойти с тракта.

Теперь меня окружал просыпающийся после долгого зимнего сна лес. Весенний, едва стряхнувший с себя наваждение холодов, серо-белый и голый. На маленькой полянке из-под еще не сошедшего снега пробивались сотни бледно-лиловых крокусов. Новая жизнь без всякого отвращения соседствовала со смертью.

– Мертвеца закапывать будешь? – Проповедник видел, что я собираюсь уходить.

– Чем? Лопаты все равно нет. Он больше не причинит неприятностей живым.

– Ну, значит, его похоронят лисы, да другие твари Божьи.

Я поднял со снега прямой, тяжелый рейтарский палаш с S-образной гардой и свой потертый, промокший с одной стороны от снега рюкзак. Из леса пришлось выбираться по своим же следам. Мое сопровождение поотстало, Проповедник что-то втолковывал Пугалу, а то делало вид, что рядом с ним пустое место, что страшно злило старикана.

– Чего вы там не поделили? – обернулся я, выйдя на размокшую дорогу.

Впереди виднелась какая-то деревенька, справа серые, еще не обработанные поля и снежные проплешины на них, а слева огороженные редким частоколом пустые выпасы.

– Пытаюсь достучаться до нашего придурковатого молчальника. Быть может, он объяснит тебе, что играть в догонялки с неизвестным опасно для здоровья!

– Неизвестный – вот ключевое слово. Я не знаю, кто он такой, как выглядит и чего хочет. Не говоря уже о том, в какую сторону кузнец направился после того как сжег ферму. В Клагенфурт я спешу совсем по другому делу.

– Да кому ты зубы заговариваешь?! Между прочим, я твоя невидимая совесть. И не надо смеяться! – Последние слова старого пеликана были обращены к Пугалу. – Я больше, чем ты, хожу с ним и…

– Проповедник, ты как ревнивая жена, – укорил я его. – Дай соломенной голове повеселиться. Он уже вторую неделю ходит смурной.

– Да все мы не рады тому, как обстоят дела. Если Кристина была права, и кузнец действительно намеревается распахнуть адские врата, то впору отправляться в церковь да замаливать свои грехи перед Господом, так как конец света, увы, не за горами. А насчет тебя мне давно все понятно. Одно другому не мешает. Я ведь знаю, зачем тебе в Клагенфурт. Там живет дочь колдуна Вальтера.

– И я обещал Кристине, что доставлю ее в Арденау.

Проповедник открыл рот, с неохотой закрыл его и потянул впивающийся в шею воротничок сутаны.

– Не держи в себе. Скажи, – подтолкнул я его.

– Не по-божески такое вслух произносить.

– Когда подобные пустяки останавливали твое брюзжание? – Я не мог скрыть иронию, и он пробурчал, не глядя на меня:

– Нечего связываться с отродьем колдуна. В моих краях таких топили сразу после рождения. Как котят. Очень жестоко, конечно, но зато потом проблем меньше было.

– Эм… – Я перепрыгнул через лужу. – Ты мне рекомендуешь убить невинного ребенка?

– Это он пока невинный. А как научится проклятья насылать, да дождь из жаб вызывать… Я видел, какая скотина Вальтер. Почему дочь должна быть лучше? Яблоко от яблони…

– И мне ее утопить? – с нажимом спросил я.

Он стушевался и пошел на попятную:

– Нет. Это я так… Не по законам Его наказывать тех, кто ничего не совершил. За поступки отца она точно не должна отвечать.

– Ну вот ты сам все и сказал. Тема закрыта.

На окраине деревни, по соседству с трактом, примостилась почтовая станция. Среди весеннего бездорожья, грязи, луж и талого снега домик с крышей из темной черепицы казался очень уютным местечком.

Какой-то дилижанс, выглядевший довольно богато для этих мест, запряженный четверкой игреневых лошадок, как раз собирался отправляться.

– Нам везет. – Я вскинул руку, привлекая внимание возницы, забиравшегося на козлы.

– Только для благородных, парень! Взять не могу! – отмахнулся тот. – Через два часа пойдет общественный дилижанс.

Мне совершенно не улыбалось торчать здесь, так что я воспользовался своим правом:

– Я из Братства.

Он неохотно глянул из-под широкополой войлочной шляпы и увидел сапфир на кинжале. Знал, что отказывать не резон. Многие страны давно заключили соглашение с Арденау – стражи имеют право перемещаться на любом виде транспорта, даже в графской карете, если это требуется для их работы. Городские управы обязаны предоставлять им место в дилижансах, а если такого не найдется, то помогать с покупкой лошадей.

– Тогда ладно. Залезай. Но оплата у нас дороже. Пол флорина серебром.

Проповедник присвистнул:

– А может, им еще сплясать? Это же грабеж, Людвиг! Вам пора уже было решить вопрос о бесплатном проезде! До города меньше четырех часов! За что такие деньжищи?! Или это передвижной бордель?

Не знаю, с чего он решил считать мои монеты. Брал бы пример с Пугала. То уже вскарабкалось на козлы, а с них на крышу, собираясь прокатиться с ветерком.

Я заплатил вознице, повернул массивную ручку и забрался в дилижанс. Просторный, с мягкими кожаными лавками, бархатной обивкой стен, позолоченными клепками и фигурными хрустальными светильниками на правой стенке.

– Доброго дня, – поприветствовал я пассажиров.

Их было двое. Немолодой мужчина с крупной, бочкообразной грудью, редкими волосами, густыми баками, в дорогом костюме, с золотой цепью на шее. И совсем еще юная девушка, белокожая, хрупкая, с каштановыми волосами. Судя по внешнему сходству, они были родственниками. Или отец с дочерью, или дядюшка с племянницей.

Господин посмотрел на меня хмуро. Одежда на мне была добротная, но явно не подходила для благородного, а следовательно, мне не пристало находиться рядом с ними. Прежде чем он указал на дверь, его спутница мягко намекнула: