Гнус. роман

– Игорюня, ты смерти моей желаешь? Дай поспать, а то и так вчера своим кун-фу чуть не убил.

Когда Шумский сказал, что сейчас придёт парапсихолог, Граба нехотя поднялся с кровати:

– Сходите кто-нибудь за пивом.

Шумский категорично возразил, сказав, что алкоголь вызывает в людях низкие энергии и это может помешать работе парапсихолога. Приблизительно через полчаса у него зазвонил телефон. Бросив в трубку: «Иду», Шумский вышел из номера и вскоре вернулся с высоким мужчиной в изрядно поношенном пиджаке, в очках, с пышными усами и торчащими во все стороны седыми волосами, отдалённо напоминающими шевелюру не то Эйнштейна, не то Бетховена.

– Знакомьтесь. Михаил Насютин, – представил его приятелям Шумский.

При виде беспорядка в номере, Насютин еле заметно поморщился:

– Приветствую. Что за дело-то?

Шумский сказал, что опять встал вопрос по Хансу.

– А, помню. Тогда он хорошо просматривался.

Он говорил с лёгким французским прононсом, чем вызвал интерес Грабы:

– Извините, вы никогда в Израиле не бывали?

– Нет, но при случае съезжу. А что, Ханс так и не нашёлся?

– Да это начальство… – начал было объяснять Шумский, но Насютин его остановил:

– Ясно. Из вещей его что-то есть?

– Есть, – кивнул Шумский на картину.

Насютин сказал, что здесь плохая атмосфера и надо ехать к нему.

Компания, прихватив с собой картину, покинула номер и, выйдя из отеля, Насютин подвёл их к припаркованному на стоянке «Лексусу» последней модели. Теперь уже Эжен с интересом смотрел на парапсихолога:

– Давно покупали?

– Это благодарность клиента.

Они сели во внедорожник и вскоре были возле невзрачного здания со скромной вывеской: «Медицинский центр «Парма». Однако внутри интерьер соответствовал далеко не самым плохим европейским клиникам, и Эжен ещё больше проникся уважением к Насютину.

– Ого, смотрю, пошли у тебя дела, – оглядывался по сторонам Шумский.

– Да нет, спонсоры помогли, – нехотя сказал Насютин.

Михаил Александрович Насютин, невролог по профессии, разочаровался в официальной медицине, и в послеперестроечное время, когда всё стало разрешено, увлёкся альтернативными методами лечения. Начал с иглоукалывания и дошёл до биоэнергетики и парапсихологии. Чтобы повысить свой внутренний потенциал, он медитировал, лежал на иголках, делал дыхательные упражнения и качал энергию из космоса. В процессе тренировок неожиданно открылись необычные способности: он мог лечить на расстоянии, находить пропавшие вещи, и ещё много чего. Интуиция подсказывала, что брать за это деньги нельзя, но далеко не бедные мистически настроенные клиенты, с коими по преимуществу он старался вести дела, считали, что ничего за просто так не бывает – за «бесплатно» платит бес, который потом возьмёт вдвойне. И благодарили, как могли – то машину подарят, то сертификат тысяч на сто, то ремонт сделают, что Насютин принимал не как плату, а как спонсорскую помощь.

В небольшом помещении царила стерильная чистота. В центре стоял стол, а в углу какой-то странной конструкции прибор, высившийся до потолка, напоминающий гигантский фотоувеличитель старых времён.

– Что это? – спросил Шумский.

– Эишка – энергоинформационный идентификатор. Так что, значит, ищем, – полез он в ящик стола.

Он достал карту, разложил её на столе и, взяв у Шумского картину, положил рядом. Левой ладонью начал водить над картиной, словно гладил спину невидимого кота, опускаясь всё ниже, и наконец плотно прижал её к холсту. В этот момент правой рукой провёл по воротнику пиджака, и неизвестно откуда в ней появилась иголка с ниткой. Взяв за кончик нитку, он подвесил иголку над серединой карты. Всё это напоминало трюки пляжных фокусников, и Эжену даже стало неудобно за Насютина, но то, что произошло дальше, если не поразило, то вызвало глубокое недоумение: иголка сама сдвинулась в сторону, таща за собой нитку, и, нарушая законы физики, замерла под углом. Насютин сместил нитку параллельно иголке, и та встала остриём вниз. А затем и вовсе произошло что-то невероятное: он отпустил нитку, и она вместе с иголкой зависла в воздухе. Это не было похоже ни на один виденный трюк; Эжену стало казаться, что время остановилось. В этот момент Насютин убрал ладонь с картины, и иголка, точно стрела, выпущенная из арбалета, ринувшись вниз, воткнулась в карту.

– Так, – склонился над столом Насютин. – Ну вот, художник ваш сейчас в нескольких километрах от Артыбаша. Точнее сказать не могу, масштаб не позволяет, – развёл он руками.

– Это где? – спросил Эжен.

– На Алтае, – включился в разговор Граба. – Я в восьмидесятые года всю Сибирь до Дальнего Востока с гастролями проехал.

Приятели поблагодарили Насютина и вышли из центра.

– Можете даже не сомневаться, – говорил Шумский, – если Миша сказал, то так и есть. А вам Ханс зачем нужен?

– Выставку ему организовать хотим, – быстро нашёлся Граба.

– Понятно. Как найдёте его, так обязательно мне сообщите.

– Непременно.

Граба записал номер Шумского и, попрощавшись, они разошлись в разные стороны.

Пройдя несколько шагов, компаньоны услышали голос Шумского:

– Мужики! А у меня правда неплохо получается?

– Что? – оглянулся Граба.

– Петь.

– Вот так! – поднял он вверх большой палец. – Потом обсудим.

До отеля было недалеко, и друзья пошли своим ходом.

– Я во всю эту чепуху не очень-то и верю, – говорил Граба, – но и мать этой Катеньки говорила про Алтай, что подтверждает мои предположения. Сейчас точно узнаем, – достал он телефон. – Алло, Ада? Ты знаешь, где на Алтае местные художники тусуются? Что? Спасибо, – отключил он телефон. – Представляешь, Ада сказала, что на Алтае есть художественная мастерская и находится она под Ардыбашем. Я теперь на сто процентов уверен, что Ханс там. Ай да Миша, ай да иголочки! И как только контора Шумского не смогла его найти? Всё, завтра едем туда.