Игры разумов

– О! – Тиффани закатила глаза. – Избавь меня от причитаний и соплей! Говори дело. Если есть что сказать.

– Как хочешь. В шестьдесят первом я пошел добровольцем в армию. Хотел воевать во Вьетнаме. Меня не приняли.

– Ещё бы! Представляю, как это выглядело…

– Я не прошел медицинскую комиссию. Доктора долго обсуждали моё состояние, брали анализы, звонили домой в Аризону. Долго расспрашивали маму.

– Ты тоже из Аризоны?

– Естественно!

– Чем кончилась твоя персональная война?

– У меня случился припадок. Меня отправили в лечебницу прямо из призывного пункта.

– Тебя отправили в психушку? – уточнила Тиффани.

– Я не люблю, когда больницу так называют, – ответил Харви. – Тем более ты.

Звякнул колокольчик. Женский голос спросил, есть ли кто-то живой в магазине. Мне захотелось пошутить. Ответить, что есть я, есть герр Мейер и ещё один придурок. Плод моего воображения.

Вошла незнакомая мне дама. Осмотрела корзины, пощупала пальцами астры. Недовольно вздёрнула носик и вышла, ничего не купив.

Ну и пошла ты! – подумала я. – Сука! Общение с Харви меня порядком взвинтило. Кроме того, я была уверена, что мои букеты лучшие в городе.

– Врачи давали таблетки, но моё состояние только ухудшалось, – сказал Харви. – Быстро ухудшалось. Я совершил несколько побегов. Ранил медсестру. Потом появилась ты.

– Что-о?

– Тогда я впервые с тобой познакомился.

– Послушай…

– Верь мне.

Я вгляделась в его лицо, мысленно разгладила морщины, представила его моложе и беззаботнее. Получилось нечто… совсем иное, не похожее на сидящего напротив мужчину. Нечто смутно, но отчётливо знакомое.

– В то время я работала в Аризоне. В баре.

– Я знаю.

– Ко мне пристали два мексиканца…

– Я знаю.

– Мне пришлось… – на глаза навернулись слёзы. – Я пыталась убежать…

– Я знаю.

– Что ты знаешь, сукин ты сын?

Тиффани в ярости. Она бросается на Харви, колотит в грудь кулаками. Ей хочется ударить его в нос, увидеть, как брызнет кровь, почувствовать на руках липкую жижу.

Из-за стены ревёт герр Мейер, требует вести себя тише.

Тиффани оглядывается и произносит с чувством: голландский гондон!

Оба – она и Харви – смеются.

Появляется мистер Боулби. Спрашивает букет нарциссов, говорит, что идёт на свидание. Тиффани собирает красивый букет, добавляет веточку зелени. Не назойливую, но оттеняющую свежесть цветов.

Говорит, что нарцисс – сын речного бога Кефиса.

– Это очень красивый цветок.

Мистер Боулби смотрит с нотой сомнения. Подозревает, что его разыгрывают.

Харви желает ему удачной охоты. Мужчины пожимают руки.

По улице на большой скорости проезжает автомобиль. В повороте скрипят покрышки.

– Ты произнёс много слов, – напоминает Тиффани, – но не рассказал, что произошло со мной дальше.

– С тобой?

– Со мной. Это меня после избиения и насилия поместили в психушку. Армию и Вьетнам придумал мой травмированный мозг.

– Пусть так, – соглашается Харви. – В клинике я провёл без малого два года…

– Вот уж враки! – вырывается у меня. – Семья не могла оплатить два года в клинике!

По лицу Харви пробегает… это похоже на разлом или молнию… если когда-нибудь молния ударит в череп человека.

– Я соглашался на любые эксперименты, – говорит Харви и отводит глаза. – Экспериментальное лечение. Новые препараты. Электрический ток. На мне испытали всё. Вот только шизофрения не поддалась лечению.

Странное дело. С каждым его словом, во мне просыпается… это сложно объяснить. Отчётливо припомнился шестьдесят второй год. Я работала официанткой, и это было чертовски тяжело. Длинные… бесконечно длинные смены. Хозяйка требовала, чтобы я выходила ночью, мне было страшно. Ещё я помнила парня – Харви, определённо это был Харви. Мы дружили, он дарил мне цветы, и я даже подумывала, что если он сделает предложение, то не стоит отказываться…

– Трансорбитальная лоботомия.

Слово произнесено. И его не поймаешь, как птицу. Я чувствую, что жар пробегает по телу. В памяти, напоминая разложившийся труп, всплывает БОЛЬ!

– Я помню! – сознаюсь я.

Теперь Харви молчит. Слова исходят из моего горла.

– Мне сделали обезболивание – электрический разряд через виски. В операционной завоняло палёным – медбрат плохо прикрепил электроды. Если бы кто-то из тех мудаков-врачей испытал подобную боль, он бы сразу сдох. Операцию делал Уолтер Джей Фримен. Он взял молоток и нож для колки льда. Лейкотом этот мясник придумает много позднее.

Нож для колки льда – это длинное толстое шило на крепкой деревянной ручке. Тиффани вспоминает – сквозь электрический шок она запомнила все детали, – как ей отжимают глазное яблоко, вдавливая его большим пальцем, как шило прижимают к глазному дну…