– И ты тоже, братец! Под носом у тебя живут, а ты не знаешь! – укорил священник будочника.
– Поученный я, что ли? – отвечал тот сердито.
Такому беспричинному мгновенному гневу молодого офицера, конечно, много способствовало, во-первых, его звание, а во-вторых, и перенесенный им холод и голод.
15. Милый мальчик у матери и он же у тетки
– Кто там? Ах, Витя! – воскликнула Надежда Павловна, увидя входившего офицера.
– Здравствуйте, маменька! – сказал тот.
– Петр Григорьевич! Соня! Виктор приехал! – продолжала Надежда Павловна, целуя и обнимая сына. Чувство матери невольно в ней проснулось.
– Витя! – произнесла, входя и тоже непритворно радостным голосом, Соня.
– Вот кто! Ну, поздравляю! – говорил Петр Григорьевич, идя за нею. Несмотря на радушный прием, Виктор смотрел на родных мрачно.
– Там, маменька, – начал он небрежно, садясь на диван: – с мужиком надо рассчесться… Сам я приехал на почтовых, а он вещи мои привез, рубль или два дать ему, – у меня мелких нет.
– Сейчас, сейчас! – отвечала Надежда Павловна и, подозвав дочь, что-то шепнула ей.
Та пошла.
Стыдно сказать, но у Басардиных в доме рубля не было. Надежда Павловна послала Соню, чтоб она, Бога ради, выпросила у попадьи хоть сколько-нибудь; а сама между тем своими руками притащила для сына тяжелый самовар, залила ему самого крепкого чаю, поставила сливок, булок.
Соня, вся пылая от стыда, исполнила поручение матери и достала денег, которых рубль серебром попадья отсчитала ей медными пятаками. Она со смехом высыпала их перед братом. Тот отсчитал полтину.
– Прикажите, – начал он: – это отдать мужику, а если станет говорить, что мало, велите по шее прогнать.
Распорядясь таким образом, Басардин остальные деньги положил себе в карман и затем, уткнув нос в горячий стакан чая и почти мгновенно поглощая его с огромными кусками булки, ни на что уж более не обращал никакого внимания.
Соня села напротив него и старалась ласково смотреть на него.
– Какие у него кудри славные! – говорила Надежда Павловна, перебирая волосы сына.
Виктор даже не оглянулся на эту ласку и до самого обеда почти не отвечал на беспрерывные вопросы, которые делали ему мать, сестра и отец.
За столом он по-прежнему мрачно и жадно ел и, встав, сейчас же отыскал себе местечко и отправился спать.
Выспавшись, он как будто бы сделался несколько подобрее и, придя к матери, стал показывать ей свой гардероб и хвастаться им.
– Хорошо, прекрасно все это, – отвечала та ему в тон.
– Однако у тебя все это пехотное платье-то! – угораздило вдруг сказать Петра Григорьевича.
Виктор сейчас же вспыхнул.
– Что делать! Я писал-писал маменьке об реверсе, – отвечал он с гримасой.
– Не успела еще, помилуй, – отвечала было ему ласково Надежда Павловна.
– Вы для меня никогда не успеваете, – пробурчал Виктор, а потом громко прибавил: – а что, тетенька Биби далеко отсюда живет?
– Верст пятьдесят, – отвечала Надежда Павловна сухо.
Виктор заложил руки в карманы и начал с важностью ходить по комнате.
– Надобно к ней ехать! – сказал он, как бы соображая что-то такое.
Надежда Павловна при этом невольно вспомнила обиду, которую нанесла ей Биби, и письмо, которое писал к ней Виктор.
– Прежде, я полагаю, тебе следовало бы побыть у отца с матерью, – заметила она.
– А почему это следовало бы? – спросил тот.
Надежда Павловна горько улыбнулась и пожала плечами.
– Если ты этого не понимаешь, так я толковать тебе не намерена.
– Да и толковать-то вам нечего! – произнес Виктор.
Надежда Павловна начинала краснеть от гнева.
– Ты, кажется, за тем только и приехал, чтобы с первых же слов делать мне неприятности.
Виктор насмешливо посмотрел на мать.
– А вы от меня приятного ожидали?.. Вот это странно, право.
– Никогда я от тебя, по твоему уму, ничего приятного не ожидала; но, как мать, я имею право требовать от тебя уважения! – произнесла Надежда Павловна с ударением.
– Требовать могут родители, которые что-нибудь сделали для детей… Вот с нее требуйте, а с меня – нет!
И Виктор указал на сестру.
Надежда Павловна, чтобы смягчить колкость этого ответа, усмехнулась.
– Думала я, что ты глуп, но все не до такой степени! – сказала она более насмешливым, чем сердитым голосом.
Петр Григорьевич, бывший немым зрителем всей этой сцены, вдруг встал.
– Не смей так грубить матери! Не смей! – закричал он сверх всякого ожидания и погрозил сыну пальцем.
– Полноте, папенька! – прикрикнул тот на него: – ничего вы, видно, не знаете: потому я и глуп и дурак, что на вас похож и ваш сын…
– Молчи, говорят тебе!
Петр Григорьевич уже топал на него ногой.