Просвещенное время

Хожалый отворяет дверь. Входит Препиратов, молодой еще человек, со всклокоченными курчавыми волосами, с выдавшимся вперед лбом и в очках. Он ведет под руку толстейшую г-жу Трухину, которая с заметной нежностью опирается на его руку. Оба они подходят к Дарьялову.

Г-жа Трухина. Вы господин директор?

Дарьялов. Ваш покорнейший слуга.

Г-жа Трухина. Я вот тоже желаю говорить, но я женщина – не могу того, а я вот доверяю господину Препиратову.

Препиратов (густым басом). Я поверенный госпожи Трухиной.

Дарьялов (Препиратову). То есть как же: на настоящее только собрание или по всем делам госпожи Трухиной?

Препиратов. Я имею полную доверенность от госпожи Трухиной.

Г-жа Трухина. Я им во всем доверяю!

Дарьялов (ей). Прекрасно-с! Но нам все-таки нужно видеть самые акции ваши!

Г-жа Трухина. Я им и акции доверяю; я им доверенность и акции могу доверить! (Подает акции секретарю.)

Секретарь (сосчитав акции, возвращает их Трухиной). Верно-с!

Г-жа Трухина (суя в карман акции, говорит Препиратову). Вы сядьте рядом, поближе ко мне, а то, пожалуй, украдут у меня билеты эти тут! (Усевшись на один из стульев и ощупывая его.) О, пес, жесткий какой да маленький! Словно на кол какой села!

Препиратов (басом). Угодно кресло? (Дарьялову.) Могу даме кресло взять?

Дарьялов. Сделайте одолжение.

Препиратов пододвигает было кресло.

Г-жа Трухина (взглянув на кресло). Ой, нет! Полно! Я увязну тут; лучше на двух стульях посижу… (Садится на два стула.) Посдвинь-ка их полегоньку.

Препиратов осторожно сдвигает под ней два стула.

Явление VIII

Входит Эмилий Федорович Гайер, рассвирепелый немец. Он тоже во фраке и белом галстуке и заметно выпивши. При входе его хожалый делает под козырек, секретарь вытягивается. Гайер прямо подходит к директорскому столу и, сев на кресло, вынимает из кармана большую пачку акций общества и кладет ее на стол. Рядом с ним помещается и Дарьялов.

Гайер (не обращая никакого внимания на Дарьялова, встает и с видимым азартом, так что у него щеки даже дрожат, говорит акционерам). Три года, милостивые государи, тому назад я имел честь быть вами избран в директоры! Теперь не хочу оставаться! Я обманут, как болван, как свинья! Господин Дарьялов при начале мне говорил: «Напишите нам проект упрощенного способа выщипки руна из овец!» Я ученый! Я зоолог! Я химик! Я знаю это! Мне, говорит, за то заплатят десять тысяч. Я пишу, проект утверждают, и мне дают не деньгами, а акциями; я иду на биржу, мне там дают за них пять тысяч; я прихожу… «Дайте мне, говорю, остальные деньгами!» – «Подождите, говорят, акции поднимутся, и мы вас выберем в директоры!» Я опять был, милостивые государи (колотя себя в грудь), дурак и свинья великий! Я поверил! Я жду! Иду через год, мне треть за них дают. Иду нынче – ничего! Я вам принес их назад… Заплатите мне деньгами… А не заплатите, я буду иск иметь к господам акционерам!

Препиратов (вдруг вставая и густейшим басом). Требую себе слова!

Дарьялов (качнув ему головой). Разрешаю вам.

Препиратов (сначала откашлянувшись и тем же густым басом). Во всех европейских законодательствах правила для акционерных компаний находятся еще, так сказать, в первичном и начинающем состоянии, так как это явление нового мира, новой цивилизации и новой культуры; но, тем не менее, сколько можно судить по духу всех законоположений, то иски от частных лиц могут быть обращаемы только к запасному капиталу общества или к его имуществу, но никак не к имуществу акционеров! (Поворачивается и снова садится на свое место.)

Гайер (еще более раздраженным голосом). Я знаю-с… Я вот его предъявлю к господину Дарьялову; а теперь говорю: не хочу быть директором больше, и вот вам акции и бумаги все! (Пихает лежащие на столе бумаги и акции.) Я ухожу! (Встает с кресел и садится на одном из стульев в рядах акционеров.)

Абдул-Ага (ему). Ты, барина, не пошвыривай очень! Это там ваши с ним дела.

Гайер (в окончательном азарте). Да, мои дела!.. Я имею дела! Я у Прохора Прохорыча на пять миллионов заводом правлю… Мне за каждую минуту жалованье платят!

Абдул-Ага. Это дай те бог и больше того! (Дарьялову.) Читай-ка нам, барина, лучше про наши-то дела.

Дарьялов (весь красный, встает и начинает говорить совершенно дрожащим голосом). Милостивые государи! К великому моему прискорбию, действительно я должен заявить почтенным членам собрания, что дела нашего общества находятся в критическом, или, точнее сказать, отчаянном положении. Единственным средством к поправке их или, по крайней мере, к некоторой поддержке цены на акции… это, как я полагал бы с своей стороны… если бы собрание мне разрешило выдать хоть три процента дивиденда из запасного капитала общества, который, не могу скрыть, таким образом иссякнет весь.

Прихвоснев (подмигнув своей партии и встав). Господин директор, я просил бы вас настоящее ваше предложение голосовать, чтоб узнать мнение большинства.

В это время встает Безхов-Муритский, все что-то писавший и считавший на бумажке.

Безхов-Муритский (останавливая движением руки Прихвоснева). Позвольте-с, я еще прежде желаю говорить! (Подносит исписанную им бумажку к самому почти глазу своему, который у него немножко еще видит, и, слегка потрясывая головой, обращается к Дарьялову.) Три процента дивиденда, я сосчитал, на все акции общества составят семьдесят тысяч! Так?

Дарьялов. Вероятно, так.

Безхов-Муритский (продолжая смотреть в бумажку). В отчете же прошлого года вы печатали, что запасного капитала у нас двести тысяч. Куда же сто тридцать уплыло? (Обращаясь уже к товарищам своим и лукаво им подмигнув единственно видящим глазом.) Так? Куда?..

Те (оба в один голос). Да! Куда?

Дарьялов. Вы не дали мне договорить; я сейчас хотел объяснить, что деньги эти издержаны мной по случаю ужасных несчастий, постигших прошедший год наше предприятие: у нас сгорел завод и все хозяйственные при нем учреждения.

Гайер (гордо державший ногу на ноге и с каким-то презрением слушавший Дарьялова). Врете! Это не несчастье; завод был застрахован. Это еще польза обществу.

Дарьялов. Он застрахован был в весьма маленькой сумме.

Гайер. Врете, в большой! Я-то уж это знаю.

Дарьялов (только при этом пожимает плечами и снова продолжает свою речь). Потом недостача шерсти! А между тем я исполнял контракты и, чтобы не подвергаться взысканию неустоек, должен был шерсть перекупать из вторых и из третьих рук.

Безхов-Муритский (все еще стоявший на ногах и державший ухо по направлению к Дарьялову). Отчего же вы при таких несчастьях не созвали собрания, не заявили их и не испросили на ваши действия согласия общества?

Дарьялов. Я не мог этого сделать потому, что встретил их на месте, в степи, в орде кочующей.

Абдул-Ага (вставая). Э, полно, барина, на степь-то воротить! Степь тут ни при чем! Ты вон в писулечках своих… читали мне в трактире… пишешь, что у тебя шерсти не хватило и овцы переколели. Сколько их у тебя колело?

Дарьялов. Сто тысяч.

Абдул-Ага. Много это, много! Верно ли ты сосчитал?

Дарьялов. Верно! Я сам два раза заболевал этой ужасной болезнью. (Показывая на свою руку.) Вон следы выжигов.

Абдул-Ага. Да хранит тя бог! Сколько же ты продал овцы мулле? (Обращаясь к мулле.) Агей Оглыч, сколько ты компанейской овцы купил?

Мулла (вставая). Компанейска овца мы купили пятьдесят тысяч.

Дарьялов. Вы могли и сто тысяч купить на базаре.

Мулла. Нет, вся компанейска овца была начисто.

Абдул-Ага (мулле). Кажи-ка шкурку-то, что привез.