Невозвращенец (сборник)

Сам Владимир Аристархович к сорока шести годам имел за плечами две войны: мировую, которую закончил штабс-капитаном и по семейной традиции георгиевским кавалером, и Гражданскую – красный полк, которым он командовал, завершил свой боевой путь в Забайкалье.

Хотя отец его, достигнув генеральских чинов, и получил потомственное дворянство, Боровский к последнему относился иронически, не забывая, что корни его семьи, вернее, рода, самые что ни на есть, по его словам, сермяжные. Потому и расстался со своим дворянством в октябре семнадцатого года даже с облегчением. А солдаты полка, с которыми он провел в окопах более трех лет, несмотря на строгость и даже некоторую придирчивость по службе, единогласно избрали его после свержения самодержавия своим командиром.

После Гражданской Боровский закончил институт стали и военную академию. Он сделал несколько важных изобретений в области артиллерийского вооружения, а несколько лет спустя блестяще защитил докторскую диссертацию, минуя кандидатскую.

Великая Отечественная война застала полковника Боровского профессором одной из военных академий и консультантом множества различных учреждений, так или иначе связанных с оборонной техникой. На фронт Боровского, конечно, не пустили: специалисты его квалификации были во сто крат нужнее в тылу.

В мае сорок второго года Владимира Аристарховича неожиданно пригласили в одно учреждение. Полковника Боровский знавал, они встречались, хотя и не часто, на различных совещаниях.

Полковник принял Боровского уважительно и приветливо, поинтересовался здоровьем, семейными делами. Наконец перешел к главному.

– Владимир Аристархович, у меня к вам просьба, как к старому артиллерийскому волку. Что вы можете сказать об этом?

И полковник осторожно положил на толстое стекло письменного стола кусок изуродованной стали с острыми, зазубренными краями. Голубые, правда, уже несколько поблекшие глаза Боровского блеснули профессиональным интересом. Он повертел это в пальцах, легонько подбросил на ладони, подумал с секунду и, наконец, ответил:

– Полагаю, это осколок. Артиллерийского снаряда. Не нашего.

Полковник согласно кивнул головой.

– Да, это осколок. Обыкновенный осколок. Необыкновенно в нем только одно: он доставлен сюда с превеликими трудностями с оккупированной немцами польской территории, подобран на секретном полигоне. Заметьте, не на обычном полигоне, которым располагает каждый орудийный завод, а именно на секретном. Причем, как с достоверностью установили наши товарищи, новые орудия на этом полигоне не испытываются, пушки там обычные, состоящие на вооружении германской армии. Пушки не сменяются, используются для стрельб довольно давно одни и те же. Значит…

– …Значит, там испытываются снаряды, – закончил за полковника Боровский.

– Мы тоже так полагаем, Владимир Аристархович. Более того, некоторые данные вынуждают нас обратить на этот полигон особое внимание. И я прошу вас вот о чем: можете ли вы по этому осколку, единственному, которым мы располагаем пока, сделать заключение о снаряде и его назначении? Потом мы его вам отдадим на столько, сколько нужно, но ваше предварительное мнение нам важно знать немедленно, чтобы предпринять кое-какие шаги…

Боровский неопределенно хмыкнул. Потом снова взял осколок в руки и стал тщательно рассматривать каждую зазубрину, каждую трещину, потом даже подошел к окну – поближе к свету, чтобы точнее уловить оттенок окалины. Минут через пять он вернулся к столу, опустился в кожаное кресло и еще некоторое время размышлял. Потом сказал:

– После визуального ознакомления, до детального обследования в лаборатории, могу сказать следующее. Снаряд, судя по внешней кривизне осколка, калибра несколько более ста миллиметров, точнее без инструмента определить не могу, а гадать не хочу, ведь немцы могли поставить на обычное орудие нестандартный ствол.

Сталь низкого качества, способна только-только выдержать выстрел. Стенки очень тонкие, их разрушит даже взрыв детонатора. Правда, для этого требуется детонатор более мощный, чем тот, какой немцы обычно ставят на снаряды подобного калибра. Снаряд испытывали без заряда, проверяли только сам стакан, о чем можно судить по внутренней поверхности осколка. Кстати, это случилось около двух месяцев назад.

Полковник даже вздрогнул: дата испытания снаряда была единственным точным фактом, которым он располагал.

– Нет, – продолжал между тем Боровский, – это, безусловно, не фугасный, даже не осколочный и тем более не бронебойный снаряд. Это что-то другое…

Профессор умолк. Сейчас он должен был сказать последние, самые главные слова и тем самым взять на себя всю полноту ответственности за определенное заключение. А Боровский не любил ничьих поспешных заключений, тем более не любил их делать сам. Полковник знал это свойство характера профессора, сам принадлежал к подобным людям, а потому не торопил собеседника ни жестом, ни взглядом.

Боровский еще раз перебрал в уме все возможные варианты и произнес твердо, без тени сомнения:

– Изготовлять подобные стаканы, по моему мнению, есть смысл только в том случае, если снаряжать их отравляющими веществами – ОВ. Это, без сомнения, осколок химического снаряда.

Профессор положил кусок металла на стол и добавил:

– К сожалению, ничего не могу сказать вам об этой проклятой начинке…

…Боровский давно покинул кабинет, а полковник еще долго сидел недвижимо, погруженный в раздумья самого неприятного характера. Наконец он встрепенулся, повел широкими плечами и поднял трубку внутреннего телефона.

– Иннокентий Васильевич? Только что у меня был Боровский. К сожалению, он полностью, ни о чем не будучи предупрежден заранее, подтвердил самые худшие опасения наших экспертов. Он тоже полагает, что это осколок химического снаряда, и никакого другого. Разрешите зайти к вам? Слушаюсь.

Полковник положил в кожаный портфель несколько папок, опустил туда же осколок, предварительно завернув его в бумагу, и вышел из кабинета.

7

Ко времени описанного разговора советская разведка уже знала, что немцы приступили к массовому выпуску отравляющих веществ нового типа, превосходящих по силе своего воздействия на живой организм все ранее известные газы и яды. Поступили сведения и о том, что новые отравляющие вещества испытывались на заключенных в гитлеровских лагерях смерти. Смерть во время испытаний наступала почти мгновенно, даже если на жертвах были противогазы. Установили также, что рецептура газов разработана в лабораториях «ИГ Фарбениндустри», на ее же предприятиях освоено и массовое производство их. Снаряды изготовляют фирмы «Крупп» и «Унион». Отравляющим веществам были присвоены кодовые названия «табун», «зарин», «циклон», но установить их химический состав не удалось.

21 марта 1942 года Председатель Совнаркома И.В. Сталин получил через английского посла Керра личное и секретное послание Премьер-министра Великобритании У. Черчилля. В числе прочего в письме были и следующие строки:

«…2. Посол Майский был у меня на завтраке на прошлой неделе и упоминал о некоторых признаках того, что немцы при попытке своего весеннего наступления могут использовать газы против Вашей страны. Посоветовавшись с моими коллегами и начальниками штабов, я хочу заверить Вас в том, что Правительство Его Величества будет рассматривать всякое использование ядовитых газов как оружия против России точно так же, как если бы это оружие было направлено против нас самих. Я создал колоссальные запасы газовых бомб для сбрасывания с самолетов, и мы не преминем использовать эти бомбы для сбрасывания на все подходящие объекты в Западной Германии, начиная с того момента, когда Ваши армия и народ подвергнутся нападению подобными средствами.

3. Представляется необходимым рассмотреть вопрос о том, следовало ли бы нам в соответствующий момент выступить с публичным предупреждением о том, что таково наше решение. Подобное предупреждение могло бы удержать немцев от добавления нового ужаса к тем многим, в которые они уже ввергли мир. Прошу Вас сообщить мне, что Вы думаете по этому поводу, а также, оправдывают ли признаки подготовки немцами газовой войны это предупреждение.

4. Вопрос не имеет особой спешности, но, прежде чем я приму меры, которые могут навлечь на наших граждан эту новую форму нападения, я должен, конечно, иметь в своем распоряжении достаточно времени для приведения в полную готовность наших противохимических средств».

29 марта И.В. Сталин ответил У. Черчиллю:

«…Выражаю Вам признательность Советского Правительства за заверение, что Правительство Великобритании будет рассматривать всякое использование немцами ядовитых газов против СССР так же, как если бы это оружие было направлено против Великобритании, и что британские военно-воздушные силы не преминут немедленно использовать имеющиеся в Англии большие запасы газовых бомб для сбрасывания на подходящие объекты Германии.

…Я думаю, что было бы вполне целесообразно, если бы Британское Правительство выступило в ближайшее время с публичным предупреждением о том, что Англия будет рассматривать применение ядовитых газов против СССР со стороны Германии или Финляндии так же, как если бы это нападение было произведено против самой Англии, и что Англия ответила бы на это применением газов против Германии.

Понятно, что, если Британское Правительство пожелает, СССР готов в свою очередь сделать аналогичное предупреждение Германии, имея в виду возможное газовое нападение Германии на Англию.

…Советское Правительство было бы весьма благодарно, если бы Британское Правительство могло помочь СССР получить в Англии некоторые недостающие химические средства обороны, а также средства ответного химического удара, имея в виду возможность химического нападения Германии на СССР…»

10 апреля И.В. Сталину вручили новое личное и секретное послание У. Черчилля:

«…1. В начале мая я сделаю заявление, в котором нацисты будут предупреждены о применении нами ядовитых газов в ответ на аналогичные атаки на Вашу страну…

3. Конечно, если необходимо, то мы… сможем предоставить Вам первым ближайшим пароходом по крайней мере тысячу тонн иприта и тысячу тонн хлора…»

Через двенадцать дней И.В. Сталин сообщил У. Черчиллю:

«…Выражаю Вам признательность за готовность поставить 1000 тонн иприта и 1000 тонн хлора. Но так как СССР ощущает более острую нужду в других химических продуктах, то Советское Правительство желало бы вместо указанных выше продуктов получить 1000 тонн гипохлорида кальция и 1000 тонн хлорамина или, в случае невозможности поставки этих продуктов, 2000 тонн жидкого хлора в баллонах».

Позднее сделал свое знаменитое заявление Президент Соединенных Штатов Америки Франклин Д. Рузвельт:

«Я испытываю отвращение при мысли, что какая-либо страна, даже наши нынешние враги, могла бы или была бы намерена применить против человечества такое ужасное и бесчеловечное оружие. Применение такого рода оружия признано незаконным общим мнением всего цивилизованного человечества. США не применяли такого оружия, и я надеюсь, что мы никогда не будем вынуждены применять его. Я заявляю категорически, что мы ни при каких обстоятельствах не прибегнем к такого рода оружию, если наши враги первыми не применят его».

Обо всех этих событиях государственного, можно даже сказать – международного значения, которые насчитывали к лету 1943 года многомесячную историю, Виктору Измайлову, разумеется, ничего известно не было. Ему рассказали только, что, по некоторым данным, немцы в нарушение Женевского протокола 1925 года в широких масштабах ведут подготовку к химической войне против Советского Союза. Возможность такого преступления со стороны гитлеровцев наше командование никогда, конечно, со счетов не сбрасывало. Но к лету 1943 года стало очевидно, что гитлеровская военная промышленность производит уже не опытные экземпляры, а крупные серии артиллерийских снарядов и авиационных бомб, снаряженных сильнейшими отравляющими веществами не установленного пока состава.

Информация, стекавшая в Москву, в Центр, день ото дня приобретала все более угрожающий характер. В начале лета, когда и вермахт, и Красная армия готовились к решающему сражению на Курской дуге, в Центр пришли сообщения, что гитлеровцы начали перебрасывать химические бомбы и снаряды на Украину, ближе к Восточному фронту.

Небольшой Луцк был с позиций гитлеровцев одним из самых подходящих мест для временного склада нового оружия.

Измайлов выслушал задание очень внимательно, а затем, задумчиво покусывая травинку, сказал:

– Знаете, кажется, что-то у нас уже происходит…

Действительно, один из подпольщиков, работавший официантом в казино, слышал, как несколько офицеров за его столиком говорили о каком-то новом оружии, которое вот-вот поступит и которое по своему воздействию превосходит все ранее существовавшее.