Оценить:
 Рейтинг: 0

Ночная смена

<< 1 2
На страницу:
2 из 2
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

А дальше новый виток неудач – он доверил деньги не тому банкиру. Банкир на его пути оказался неслучайно: Сервантес передавал через него испанской короне собранные налоги. Но в результате одной из, скажем так, транзакций банк обанкротился. Вместе с банкиром Сервантеса посадили в тюрьму – опять. Таким образом, в тюрьму он попадал трижды. И, как гласит легенда, именно в 1602 году в севильской тюрьме он начал писать роман о Дон Кихоте.

То есть понимаете, да? «Дон Кихот» – это роман, написанный уже постаревшим человеком, пережившим то, что мало кому доводилось пережить, испытавшим огромное количество разочарований. Хорошая, большая литература, к сожалению, рождается из разочарований.

И вот этот измученный жизнью бывший солдат с несложившейся военной карьерой, лишившийся руки, отсидевший за долги, пять лет проведший в алжирском плену, проваливший четыре попытки побега, после каждой из которых его могли убить, но почему-то не убили, – этот солдат в 58 лет берет и пишет роман «Дон Кихот».

III. О чем книга?

«Дон Кихот» – самый писательский роман в истории, текст, построенный на рефлексии о том, что значит быть писателем, роман о размытой границе между правдой и вымыслом.

Сервантес начинает с предисловия, из которого сразу становится ясно, что автор очень иронично относится к тому, что написал, что для того времени было совершенно нехарактерно. Он использует прием, который сегодня мы назвали бы постмодернистским. В своем предисловии он жалуется читателю, что не может написать нормальное предисловие. Традиционно – и это важное слово, на протяжении всего романа Сервантес будет ополчаться на традиции и опрокидывать традиционные для своего времени представления о литературе, – так вот, традиционно, как, ерничая, пишет Сервантес, авторы в предисловиях выдают список использованной литературы, в котором обязательно есть греческие философы, схоласты, Платон, Аристотель, Ксенофонт, в то время как сам Сервантес в «Дон Кихоте» упоминает только рыцарские романы, ссылаться на которые в предисловии ему довольно стыдно. Ну, потому что несолидно.

Уже там, в предисловии, появляется первый персонаж – безымянный и несуществующий друг автора, его альтер эго. И Сервантес жалуется ему: мол, я так долго писал эту книгу, а сказать о ней нечего, потому что я «выношу на суд сочинение сухое, как жердь, не блещущее выдумкой, не отличающееся ни красотами слога, ни игрой ума, не содержащее в себе никаких научных сведений и ничего назидательного, без выносок на полях и примечаний в конце». Вот другие авторы, жалуется он своему другу, вот у них предисловия так предисловия, а мне и похвастаться нечем.

И вторая проблема – в том, что каждую книгу в те времена предваряли маленькие рецензии от каких-то благородных господ. Знаете, вот как сейчас на обложках книг печатают отзывы известных писателей, считается, что это повышает продажи, – на задней крышке книги, которую вы прямо сейчас читаете, скорее всего, тоже есть такой отзыв.

Ну так вот, во времена Сервантеса было нечто подобное. Только отзывы писали в стихах и принадлежали они не писателям, потому что профессия писателя в те времена только зарождалась. Отзывы писали разного рода уважаемые чиновники – маркизы, графы, епископы, герцоги. И эти отзывы обычно предваряли книгу.

И значит, Сервантес в своем предисловии жалуется воображаемому другу, что вот, мол, смотри, какая катастрофа – ни один уважаемый человек не захочет писать сонеты для моей книги, ведь эта книга о дурацком сумасшедшем рыцаре. На что его друг отвечает что-то в таком стиле: слушай, братан, я был о тебе гораздо более высокого мнения, думал, ты сам догадаешься, что необязательно просить живых людей писать все эти сонеты-отзывы, ты можешь их просто выдумать, как это делают очень многие авторы. Далее друг продолжает давать ему плутовские советы. Например, говорит, что для того, чтобы ссылаться на Библию, ее вовсе не обязательно читать. Ты просто повыдергивай оттуда каких-нибудь звучных цитат про свободу, рабство, жизнь, смерть и поминай их к месту и не к месту – сразу прокатишь за умного. Главное – побольше латинских слов, чтоб вообще ниче не было понятно.

За предисловием следуют сонеты, песни и стихи, которые героям книги «Дон Кихот» посвятили герои других книг. То есть мы видим, что Сервантес внял совету друга и сочинил сонеты от лица героев рыцарских романов, среди них Амадис Гальский, Неистовый Роланд и другие.

Сам роман начинается с рассказа о том, как идальго Алонсо Кехана, начитавшись книг, чуть-чуть поехал головой и решил стать странствующим рыцарем. Он берет себе новое имя, Дон Кихот, и от слов переходит к делу – отправляется в путешествие. И, едва выехав на дорогу, первое, что он делает, – начинает воображать, как его странствия описал бы автор рыцарских романов.

Первые шесть глав – это уже законченная повесть. Алонсо Кехана начитался книжек, сошел с ума, отправился странствовать, напортачил, получил по башке, его вернули обратно. Священник, цирюльник и племянница поняли, что источник его безумия – рыцарские романы, и сожгли их, а вход в его библиотеку заложили кирпичами. Конец. Это уже выглядит как законченная история.

Причем обратите внимание: когда священник и племянница перебирают книги в библиотеке Дон Кихота, среди них они находят книгу Сервантеса.

Дон Кихот сталкивается не с драконами, не с великанами, не с богами. Он сталкивается с обыденностью, которую не может принять. «Дон Кихот» – это история о мире, покинутом богами, о мире максимально приземленном, о мире, из которого ушли чудеса. Что тоже, с одной стороны, совершенно революционная по тем временам мысль, и с другой – она работает как отличная метафора мира, в котором жил тогда Сервантес.

Именно эта мысль, мне кажется, и лежит в основе романа, это и есть его главная тема.

В сорок девятой главе, когда священник и цирюльник связывают Дон Кихота и в клетке везут домой, на пути им встречается каноник. Он поражен тем, что человека везут в клетке, еще и связанного, он думает, что это опаснейший преступник, и, когда ему объясняют, в чем проблема, он толкает речь, которая опять же отзеркаливает и по-новому раскрывает главную тему книги. И эту речь я, наверно, целиком приведу, потому что она выглядит как хорошее наставление вообще любому молодому писателю. В ней каноник размышляет об отношениях между вымыслом и правдой, о том, что вымысел тем ценнее, чем он ближе к правде.

Я приведу пару цитат, они довольно большие, но, мне кажется, важно все это проговорить вслух:

«Какая же может быть красота и соответствие частей с целым и целого с частями в романе или повести, где великана ростом с башню шестнадцатилетний юнец разрезает мечом надвое, точно он из пряничного теста, и где сам автор, описывая битву, сообщает, что силы неприятеля исчислялись в миллион воинов, но коль скоро против них выступил главный герой, то мы, хотим или не хотим, волей-неволей должны верить, что рыцарь этот достигнул победы одною лишь доблестью могучей своей длани? Мне могут возразить, что сочинители рыцарских романов так и пишут их, как вещи вымышленные, а потому они, мол, не обязаны соблюдать все тонкости и гнаться за правдоподобием, – я же на это скажу, что вымысел тем лучше, чем он правдоподобнее, и тем отраднее, чем больше в нем возможного и вероятного. Произведения, основанные на вымысле, должны быть доступны пониманию читателей, их надлежит писать так, чтобы, упрощая невероятности, сглаживая преувеличения и приковывая внимание, они изумляли, захватывали, восхищали и развлекали таким образом, чтобы изумление и восторг шли рука об руку. Но всего этого не может достигнуть тот, кто избегает правдоподобия и подражания природе, а в них-то и заключается совершенство произведения. Я не знаю ни одного рыцарского романа, где бы все члены повествования составляли единое тело, так что середина соответствовала бы началу, а конец – началу и середине, – все они состоят из стольких членов, что кажется, будто сочинитель вместо хорошо сложенной фигуры задумал создать какое-то чудище или же урода. Кроме того, слог в этих романах груб, подвиги неправдоподобны, любовь похотлива, вежливость неуклюжа, битвы утомительны, рассуждения глупы, путешествия нелепы – словом, с искусством разумным они ничего общего не имеют и по этой причине подлежат изгнанию из христианского государства наравне с людьми бесполезными».

Вот тут уже в нем проснулся католик, и дальше он обращается к Дон Кихоту и продолжает свои размышления о том, какой должна быть художественная проза:

«Неужели, сеньор идальго, чтение тошнотворных и пустопорожних рыцарских романов так на вас подействовало, что вы повредились в уме и вообразили, будто кто-то вас заколдовал и прочее тому подобное, столь же далекое от истинного устройства вещей, сколь ложь далека от истины? И как мог человеческий разум допустить, что была когда-то целая прорва всяких Амадисов, этих пресловутых рыцарей, что были все эти императоры, иноходцы, странствующие девицы, змеи, андриаки, великаны, неслыханные приключения, всевозможные чародейства, сражения, жаркие схватки, причудливые наряды, влюбленные принцессы, оруженосцы-графы, забавные карлики, нежные послания, объяснения в любви, смелые женщины – словом, всякий вздор, коим набиты рыцарские романы? О себе могу сказать, что, пока я их читаю, не думая о том, что все это враки, что все это пустое, я еще получаю некоторое удовольствие, но как скоро я себе представлю, что это такое, то мне тогда ничего не стоит хватить лучший из них об стену, а если б у меня в эту минуту горел огонь, я бы и в огонь их пошвырял, и они в самом деле заслуживают подобной казни, ибо все это выдумки и небылицы, и поведение их героев не соответствует природе вещей; ибо они создают новые секты и новые правила жизни; ибо невежественная чернь верит всей этой ерунде и принимает ее за истину. И сочинители этих романов еще имеют наглость смущать умы здравомыслящих и благородных идальго, как это мы видим на примере вашей милости, ибо они довели вас до такой крайности, что пришлось засадить вас в клетку и везти на волах, подобно как возят с места на место тигров и львов и показывают их за деньги. Полно же, сеньор Дон Кихот, пожалейте себя, возвратитесь в лоно разума, обратите ко благу тот светлый ум, коим небо вас наделило, и употребите счастливейшие способности ваши на иного рода чтение, которое послужит вам к чести и на пользу вашей душе. Если же, несмотря ни на что, вследствие природной склонности, вас потянет к книгам о подвигах и о рыцарских поступках, то откройте Священное Писание и прочтите Книгу Судей: здесь вы найдете великие и подлинные события и деяния столь же истинные, сколь и отважные».

И вот это просто прекрасно! Я специально взял цитату целиком, потому что, мне кажется, именно здесь особенно ярко проявляется ироничная природа романа. Каноник разносит рыцарские романы и говорит, что они набиты враками, в которые верят только неучи, и тут же советует Дон Кихоту почитать Священное Писание и Книгу Судей, и любой современный читатель, конечно же, сразу оценит скрытую иронию. При этом мы знаем, что Сервантес был человеком верующим, он, как считается, принадлежал к ордену иезуитов и, как многие испанцы тех времен, был католиком. Но при этом в «Дон Кихоте» он не щадит священные тексты и даже Священное Писание у него становится инструментом размышления о языке и о достоверности.

Очень важно, открывая «Дон Кихота», помнить, что это еще и роман о чтении, о том, как странно текст преломляется в голове у каждого читателя. Это один из первых романов о перспективе и субъективности. В этой книге нет носителя абсолютной истины, даже каноник в конце компрометирует собственную речь, создавая новый слой иронии. Все события, описанные в книге, всегда даются с точки зрения определенного персонажа, и убеждения, оптика этого персонажа очень влияют на то, что мы, читатели, в итоге получаем. И плюс каждый персонаж романа оценивается по тому, какие он или она читает книги; это главный критерий.

В этом смысле «Дон Кихот» – это еще и роман о конфликте между миром и нашими представлениями о нем. О конфликте идеального и материального. Ну то есть, например, каждый из нас был влюблен, и, когда мы влюблены, мы наделяем партнера или партнершу свойствами, которые, вообще-то, им не присущи, мы считаем их умнее, ярче и красивее, чем они есть в реальности, – мы их идеализируем. И это тоже, как видите, сквозная тема «Дон Кихота», потому что главный герой ко всему на свете относится именно так – он все идеализирует. И получает за это по башке, естественно.

«Дон Кихот» – это книга о способности или, точнее, о неспособности текста транслировать истину, о том, что любой текст в том или ином виде искажает мысль. И далее – о том, что книги могут быть опасны для тех, кто относится к ним без разумных сомнений. Дон Кихот принимал все, написанное в рыцарских романах, за истину и в итоге натворил много бед, которые свалились в том числе и на него. Мы в этой связи также можем вспомнить рыцарей-крестоносцев, прочих фанатиков, которые проливали кровь, потому что отринули сомнения и восприняли все, что написано в Библии, за истину. И получается, что «Дон Кихот» – это еще и книга о фанатизме и о том, насколько достоверным может быть написанное слово.

Потому что и тогда, за много лет до написания «Дон Кихота», философы, например, спорили насчет переводов священных текстов. То есть лингвистики, семиотики и прочих наук о смыслах и знаках еще не было, но философы уже спорили о том, можно ли считать священным перевод Библии. То есть является ли латинский перевод Библии аутентичным, потому что изначально она написана была не на латыни, как вы понимаете.

То есть даже там, даже в этом священном, сакральном тексте, тоже есть ошибки. Ведь ошибки и искажения есть в любом переводе. Переводы создают люди, а люди ошибаются. Любой, кто занимался переводами, легко расскажет вам историю о том, как неудачно выбранное слово может изменить смысл фразы – а может, и всего текста – на противоположный.

Тут в качестве иллюстрации лучше всего подойдет цитата из романа Джона Стейнбека «К востоку от Эдема». В нем есть великолепный пассаж о переводах Библии, о том, как перевод священного текста может предопределить культуру и жизнь людей, которые этим переводом руководствуются. Контекст такой: один из персонажей, китаец Ли, рассказывает, как решил прочесть Библию и запнулся на притче о Каине и Авеле.

«Почти десять лет назад, – сказал Ли. – Повесть эта врезалась мне в душу, и я стал вдумываться в нее, слово за словом. И чем больше вдумывался, тем глубже делался ее смысл. Тогда я сравнил разные переводы – они оказались довольно близки. Только на одном месте я споткнулся – там, где Иегова спрашивает Каина, почему тот огорчился. Согласно английской Библии, изданной при короле Иакове, Бог говорит: “Если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? а если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты будешь господствовать над ним”. Меня остановило “будешь господствовать”, ибо это – обещание Каину, что он победит грех.

Затем я раскрыл американскую Стандартную Библию, совсем недавно вышедшую, – продолжал Ли, отпив кофе из чашки. – И она переводит иначе: “Но ты господствуй над ним”. Это ведь совсем иное дело. Тут не обещание, а приказ. И забрало меня за живое. Что ж, думаю, за слово стоит в оригинале, в подлиннике Библии, допускающее такие разные переводы?»[7 - Здесь и далее перевод А. Михалева, О. Сороки, Г. Злобина.]

И далее Ли рассказывает, как вместе со старцами читает Библию в оригинале.

«– Через два года мы почувствовали, что можем приступить к вашим шестнадцати стихам из четвертой главы “Бытия”. Старцы также признали стих седьмой очень важным. “Будешь господствовать”? “Господствуй”? И вот какое золото намыли мы долгими трудами: “Можешь господствовать”. “Ты можешь господствовать над грехом”. И улыбнулись старцы, закивали головами, чувствуя, что недаром потрачены два года. И благодаря этому труду вышли они из своей китайской обособленности – и сейчас изучают древнегреческий.

Дрожащей от волнения рукой Ли вновь наполнил изящные чашечки. Выпил свою одним глотком.

– Разве не ясно? – воскликнул он. – Американская Стандартная приказывает людям господствовать над грехом, как господствуют над невежеством. Английская королевская сулит людям непременную победу над грехом, ибо “будешь господствовать” – это ведь обещание. Но древнееврейское слово “тимшел” – “можешь господствовать” – дает человеку выбор. Быть может, это самое важное слово на свете. Оно говорит человеку, что путь открыт – решать предоставляется ему самому. Ибо если “ты можешь господствовать”, то верно и обратное: “а можешь и не господствовать”. Разве не понятно?»

Мне кажется, это очень точное описание сути и тонкостей перевода, поэтому я его почти целиком здесь привел. И вместе с этим пассажем я потихоньку перейду ко второй части романа, потому что как раз она выводит идеи Сервантеса – о хрупкости смыслов, о том, как история искажается в печатном слове, и об отношениях правды и вымысла, – во второй части все еще сильнее углубляется и еще лучше проговаривается. Вторая часть «Дон Кихота» – это гораздо более крутой роман, и я сейчас постараюсь объяснить почему.

IV. Мета-Кихот

В 1614 году выходит продолжение, но автор его – не Сервантес. Автор – Алонсо Фернандес де Авельянеда. До сих пор неизвестно, кто скрывался под этим псевдонимом, но факт остается фактом: «Дон Кихот» был так популярен, что люди начали писать фанфики, а один из них – хитрожопый Авельянеда – просто буквально написал и издал продолжение.

И через год, в 1615-м, выходит официальное, авторское продолжение Сервантеса. Исследователи утверждают, что он начал писать продолжение в 1612 году и в 1614-м у него была только половина рукописи. А потом выходит книга Авельянеды – самозванца, – и Сервантес в спешке дописывает свой роман. Наверно, мы можем сказать спасибо Авельянеде, ведь благодаря ему внутри второй части настоящего «Дон Кихота» у нас есть еще и размышления о самозванстве и даже сцена сражения Дон Кихота с самозванцем. Вот вам еще один метауровень книги.

То есть понимаете, да? Сервантес дописывает вторую часть, сиквел своей книги, из ревности, в качестве ответа. Это фактически литературный рэп-батл семнадцатого века. И это тот случай, когда хочется сказать: «Если бы Авельянеды не существовало, его следовало бы выдумать», потому что есть какая-то удивительная гармония в том, что у книги, целиком посвященной писательству, у книги, постоянно рефлексирующей на тему авторства, правды и вымысла, – именно у этой книги появляется фанфик, ложное, неканоническое продолжение.

И боже мой, как же Авельянеда подставился. Просто представьте себе, как Сервантес, узнав о существовании самозванца, закатал рукава, сел за стол и начал вписывать его в свою книгу.

Вторая часть уже настолько «мета», что дальше просто некуда. В самом начале второй части мы узнаем, что все персонажи романа читали первую книгу (ну, кроме Санчо, он не умеет читать). Таким образом, первая книга «Дон Кихота» существует внутри второй, более того – здесь же существует и фанфик Авельянеды. И каждый персонаж должен как-то на это реагировать, здесь Сервантес вновь предается медитации на тему чтения, восприятия реальности и вымысла и того, как литература влияет на читателя.

Если в первой части говорилось о влиянии рыцарских романов на разум Дон Кихота и каждый персонаж высказывал свое мнение о рыцарских романах (и мы помним большой монолог каноника в конце), то вторая часть – другая. В ней Сервантес размышляет о том, какое влияние первая часть оказала не только на читателей романа, но и на самих персонажей. Дон Кихот и Санчо Панса сталкиваются с тем, что их начинают путать с литературными персонажами. Реальные Кихот и Санчо (тут я делаю кавычки пальцами) встречаются с людьми, которые читали роман и сформировали на его основе свое мнение о героях. Эти люди ждут, что Санчо и Кихот будут вести себя определенным образом, соответствующим их представлениям.

Вторая часть целиком отдается метаиграм: мы узнаем, что читаем найденную рукопись ученого мавра Сида Ахмета бен-Инхали и текст, который мы читаем, – это перевод. К тому же в текст периодически вторгается переводчик, который уже в пятой главе, например, сообщает, что, «дойдя до пятой главы, переводчик этой истории объявляет, что глава эта, по его мнению, вымышленная, ибо в ней Санчо Панса изъясняется таким слогом, какого нельзя было бы ожидать от ограниченного его ума, и рассуждает о таких тонкостях, которые не могли быть ему известны; однако ж, дабы исполнить долг службы, переводчик положил перевести ее; итак, он продолжает».


Вы ознакомились с фрагментом книги.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
<< 1 2
На страницу:
2 из 2

Другие электронные книги автора Алексей Валерьевич Поляринов

Другие аудиокниги автора Алексей Валерьевич Поляринов