Переплетение

Хозяйка хотела что-то сказать, но Крауз перебил её:

– Перейти на «ты» было решением вашей подруги. Хотя она при этом и нарушила некоторые правила, но я ей это простил. Надеюсь, Елена прекрасная, что и с вами мы тоже скоро будем на «ты», но, желательно, уже по всем правилам.

– По каким ещё правилам? – Елена, ничего не понимая, посмотрела на хозяйку.

Та снова попыталась вставить слово, но Александр опять опередил её:

– А давайте я вам это сам объясню, но буквально минут через пять. Мы с моим коллегой сейчас отнесем инструменты в автомобиль, и я вернусь за деньгами. Договорились? – и, не дожидаясь ответа, он повернулся к Николаю. – Колян, потащили!

Внизу, после того как сложили инструменты в машину, Крауз подмигнул Николаю:

– Давай, Колян, пять минут меня подожди, а я сейчас махом, – и он скрылся в подъезде.

Вернулся он минут через десять, молча сел на водительское место и посмотрел на напарника:

– Ну что… Нас сегодня ждут в гости. К семи. Так что – будь готов!

– В смысле? – не понял Николай. – Почему «нас»?

– Ну а кого? Мы ж вдвоем с тобой были. И девушек двое.

– Не-е, – помотал головой Николай. – Я пас, мне домой надо будет.

– Тю-ю… – протянул Крауз. – Колян, да ты чего? Жена заругает? А мы ей не скажем. Это ж так… Отвлечься немного от серых будней. Девочки хорошие, сам видел, только, чур, моя – рыжая. Люблю рыжих девчонок, а хозяйка – твоя.

– Да нет, Санёк, я ж говорю, я пас. Я серьезно.

– Чего, взаправду жену свою так любишь? Тебя ж разводиться с ней никто не заставляет. Так, в гости сходить разок, развеяться, и всех делов. А то нехорошо получится, нас же двоих позвали…

Но Николай был непреклонен:

– Сань, да не пойду я никуда, – сдвинул он брови. – Надо было сперва меня спросить, а потом уж договариваться.

Но Крауз не стал больше уговаривать:

– Ну и ладно, – он завел двигатель. – Не хочешь – как хочешь, мне больше достанется.

В конце рабочего дня, когда стали переодеваться, Александр снова спросил Николая:

– Ну что, верный муж, не передумал? Может, всё же, вдвоем поедем, а то девочки обидятся. Ты же не бросишь товарища одного в таком деле?

Николай улыбнулся:

– Я не передумал и брошу товарища одного.

– Зря, потом жалеть будешь, да поезд уйдет.

– Пусть уходит, мне жены хватает.

Услышав разговор о каких-то девочках, тут же насторожился Толстобров:

– Об чем речь, мужики? Куда собрались, чё за девочки? Санек, давай я заместо Коляна, а? Если он не хочет.

– Вовчик, – снисходительно глянул на него Крауз, переодеваясь возле своего шкафчика, – тебя не приглашали, отдыхай.

– Ну и чё, что не приглашали. Какая разница?

– Большая. Если я вместо Коляна приду с тобой, меня самого оттуда нафиг выгонят. Лучше уж дядю Федю тогда взять, – Александр глянул на сварщика. – А, дядь Федь? Поехали с тобой в гости. Мы сегодня с Коляном с такими классными девчонками познакомились, они нас в гости позвали, а он не хочет, жены боится.

Дядя Федя помотал головой и что-то пробормотал себе под нос, потом сказал громче:

– Ты парня не порти. Сам кобелируешь, так хоть других не совращай.

– Кого это я совращаю? Его, между прочим, дамы пригласили, отказываться ведь нехорошо, а он всё равно отказывается.

Толстобров не унимался:

– Ну, Санёк, ну возьми меня, ну чё ты… Какая разница?

– Всё, базар окончен, мне пора. А ты, Вовчик, молод ещё для тех девочек, поищи себе кого-нибудь сам, пионерку какую?нибудь.

Приняв свой внерабочий облик, Крауз сел в «девятку» и быстро уехал; время подходило к семи.

Николай шел домой хмурый. Разговор с Александром в конце рабочего дня не то что подпортил ему настроение, но чем-то неприятно зацепил. Вроде и днём на эту тему обмолвились, но тогда Николай вообще не принял близко к сердцу ни сказанного Кораузом, ни этого приглашения в гости, но вот вечером… Однако, что именно зацепило его, он пока разобрать не мог.

Да, он, наверное, действительно любил свою Катьку, но при этом понимал, что, по большому-то счету, кроме неё никого из девчонок и не знал. Одноклассницы и просто знакомые были не в счёт, это другое. Не общался он с другими именно как мужчина с женщиной, и не в возрасте тут дело. И когда парни – в техникуме, в армии – рассказывали о своих любовных похождениях, он всегда чувствовал себя не в своей тарелке, ведь ему-то рассказать было не о чем – есть вот у него Катька, ну и всё, чего тут рассказывать? Вроде как и не надо больше ему никого, незачем… Но в глубине души он всегда при таких разговорах ощущал определенное превосходство над собой таких вот, как этот Крауз, и, как он понимал сейчас, даже немного завидовал им. Завидовал их легкости, раскованности, какой-то даже нагловатости в общении со слабым полом. Раньше не признавался себе в этом, а вот сейчас, после того как Александр поехал к тем девицам, а он пошел домой, почему-то вдруг ясно понял – завидует. И усиливало эту зависть то, что это были уже не просто абстрактные разговоры о том, что случилось когда-то и с кем-то – это уже было вполне ясное и осязаемое. Ведь там, на той квартире, они с Краузом были сегодня вместе, и его, Николая, тоже позвали. Девушки позвали, а когда такое с ним было раньше? Не было… Но Крауз вот туда поехал, а он сейчас идёт домой, хотя мог бы поехать с ним. Но не поехал… Не поехал потому, что Крауз этот умеет и знает что-то такое, чего он, Николай, не умеет и не знает. И Катька у него одна и единственная именно поэтому, а не потому, что она лучше всех остальных. Вот и всё, ёлки-палки!

Было уже темно. Николай поёжился от холодного ветра, глубже втянул голову в поднятый воротник и со злостью пнул консервную банку, валявшуюся на обочине. «Катька, конечно, хорошая, но вдруг ещё лучше есть? – думал он, широко шагая и глядя себе под ноги. – Хотя, нет, не так… Глупость это, ерунда какая-то… Дело ведь не в том, что кто-то лучше, а кто-то хуже, просто вообще есть другие, не такие, как она… Но не будешь же всех подряд перебирать, чтобы узнать, какие они, это же идиотизм получается. Да и я ведь её люблю, она вон из армии меня дождалась, семья у нас, дочка. Мы ведь уже пять лет вместе. Точно, пять лет уже! И это при том, что мне-то всего двадцать два, – вдруг удивился он этим цифрам. – Ну и ладно, ну и пусть, чего ещё надо? А-а-й! Да ну его к лешему!» Он энергично мотнул головой, словно хотел, чтобы из неё вылетели все эти неприятные для него мысли.

Жены дома ещё не было, она работала во вторую смену и должны была прийти лишь в девятом часу. Тёща тихонько качала на руках Анютку:

– Зубки у неё уже резаться начинают, сегодня весь день хнычет.

Николай, сняв куртку, присел на табурет у двери.

– Я и печку-то вам не затопила, ты уж, Коля, сам, а то Анечку как положишь, так плакать сразу зачинает, – тёща посмотрела в личико внучки. – Ути, маленькие мои, зубики у нас режутся. Ну ничего, ничего…

– Да ладно, вы идите домой, – предложил Николай, – я сам управлюсь.

– Так ты печку уж сперва затопи, чтоб потом не отвлекаться, я и пойду тогда, – тёща энергично закачала девочку, которая снова захныкала. – Сейчас папа наш печечку затопит, дома тепло станет, и бабушка домой к себе пойдет, – голос у неё сделался елейным, и она засюсюкала, коверкая слова: – Не надо плакать, не надо, ути-ути, маленькие мои, Анечка наша…

Николая вся эта сцена с сюсюканьем почему-то неприятно раздражила.

– Чего вы с ней так разговариваете? – спросил он резковато.

– Как? – не поняла тёща.

– Как с дурочкой недоразвитой. Нельзя нормально говорить, что ли, не коверкая слов?