Болотная революция

Предыстория:

Эволюция гражданского общества в 1990-е и в начале 2000-х гг

Конец перестроечной волны

Каждому этапу в истории общественного движения, каждому его подъему и спаду соответствует свой идейный и эмоциональный климат, свой набор социально-психологических типажей, своя общественно-политическая культура, свои этические нормы.

Каждый подъем общественного движения формирует свое поколение активистов с их специфической повесткой дня и стратегиями решения стоящих перед ними задач.

Самое большое поколение гражданских активистов в новейшей истории России обязано своим происхождением бурным событиям эпохи Перестройки, проходившим в 1985–1991 гг. Люди, пришедшие в общественное движение в те времена, были главными действующими лицами в истории российского общества на протяжении многих лет. Они задавали саму систему координат, в которой развивалось гражданское общество. Доминирующие ценности, организационные модели, стратегии из перестроечного багажа оказывали решающее влияние на социальную эволюцию вплоть до недавнего времени.

Впрочем, это воспроизводство социального опыта не было механическим. Активистские сообщества эволюционировали вместе со страной, хотя и сохраняли в своем ядре «перестроечные модели»[2 - Подробнее об этом см. Шубин А. В., Сахнин А. В. Исторический опыт Перестройки и российское гражданское общество // Аналитический отчет по исследовательскому гранту.].

Когда на смену острому социально-политическому кризису (вернее, череде кризисов) 1987–1993 гг. пришла чуть более спокойная (хотя все-таки очень динамичная) эпоха, гражданские движения стали испытывать постепенный спад численности. Начиная с 1994 г., этот процесс был виден невооруженным взглядом и лишь нарастал до конца десятилетия.

Самым значительным трендом этого периода стал массовый выход из сферы негосударственной и некоммерческой активности тех, кто ходил на уличные акции, участвовал в профсоюзных, правозащитных, экологических инициативах периода Перестройки. Некоторые впоследствии вернулись. Оставшиеся в «третьем секторе»[3 - В литературе третьим сектором называют гражданское общество. Т. е. зону некоммерческой и негосударственной гражданской активности.] кадры профессионализировались, превратились в команды профессиональных экологов, правозащитников, журналистов и т. д.

Среди сегодняшних активистов немало тех, в чьей судьбе отразился этот спад середины 1990-х. Можно описать несколько типичных ситуаций, в которых происходила трансформация активистских фреймов[4 - Американский социолог Ирвинг Гофман выдвинул теорию фреймов, ограниченное использование которой в данном исследовании нам кажется оправданным. По Гофману фреймы – это совокупность привычных практик, латентных смыслов действий и взаимодействий в определенной ситуации, которые воспринимаются как должное участниками взаимодействия. См. Гофман И. Анализ фреймов. Эссе об организации повседневного опыта. М., 2004.] в обывательские или профессиональные, политические и т. п.

1. «Все цели достигнуты, все задачи решены»

Многие активисты той эпохи воспринимали Перестройку как демократическую революцию. Особенно это касается тех, кто участвовал в оппозиционном коммунистическому режиму политизированном протесте. Для них общим местом стало представление о том, что целью общественного движения является свержение этого режима. Последующая эволюция виделась многим как развертывание некоего демократического процесса, не встречающего на своем пути никаких серьезных преград. Постоянное участие в общественной жизни не рассматривалось как самодовлеющая ценность. Следовательно, после падения власти КПСС стимулов для постоянного активистского участия у таких людей не осталось. Вот типичное высказывание в одном из интервью:

«В 91 – м году казалось, что все задачи решены, бодаться и бороться, чтобы куда-то прорваться, усилий я не предпринимал… И долго достаточно не занимался общественной деятельностью, поскольку это не было востребовано никаким образом».

2. «Появилось много новых возможностей»

Вторым фактором стало то, что многие активисты столкнулись с необходимостью искать источники дохода в резко изменившихся условиях. Советская система, обеспечивавшая людям огромный объем досуга и гарантированный заработок, сменилась «шоковой терапией», которая вынудила многих отказаться от любой активистской деятельности в пользу поиска хлеба насущного. Впрочем, немало было и тех, перед кем открылись карьерные или бизнес-перспективы, что также отвлекало от общественной деятельности.

«Появилось много новых возможностей. Бросился, как все, деньги зарабатывать. Не до митингов стало…»

Пожалуй, модель «возвращения» от активистского к обывательскому фрейму[5 - См. об этом Клеман К., Демидов А., Мирясова О. От обывателей к активистам. М., 2012. С. 32.] стала наиболее массовой.

3. Профессионализация активизма

Особняком стоит процесс профессионализации активизма. Когда волна массового участия схлынула, а административное давление во многих отношениях стало гораздо слабее, целый ряд активистов и инициатив стали превращаться в профессионалов, действующих в рамках принципиально иной логики, нежели общественные активисты. В наибольшей степени этот процесс затронул неполитизированные секторы гражданского общества. Проиллюстрировать его можно на примере истории экологического движения. Социально-экологический союз эволюционировал из гражданской инициативы в организацию, существующую на гранты и выполняющую определенную информационную и экспертную работу в области природозащиты, профессионально организующую общественное лоббирование.

Профессионализация затронула и политизированное крыло гражданского движения, особенно «демократов», сторонников Ельцина, Гайдара, Собчака и других либеральных лидеров.

Гражданские активисты 1990-х – начала 2000-х гг.

Массовый спад митинговой (а шире – гражданской) активности после 1993 г. не означал исчезновения автономного пространства гражданской жизни. Но новые поколения активистов приходили в движение в совершенно иных условиях. Ключевым фактором была сравнительно широкая свобода, отсутствие авторитарного контроля со стороны государства. Были и другие факторы: влияние бизнеса и криминала, острые социальные проблемы и противостояние внутри общества. Однако комплекс этих факторов коренным образом отличался от условий предыдущей и, во многом, последующей эпох. Поэтому структура гражданского общества того периода, его проблематика и внутренняя общественно-политическая культура отличались значительным своеобразием.

Изучение истории активистских движений и проектов «промежуточной» эпохи 1990-х – начала 2000-х не входит в задачу этой книги. Но следует указать на ту часть ее наследия, которая продолжает сказываться на эволюции общества на современном этапе.

Возможно, главным явлением в этом ряду следует назвать становление нового левого движения. Этот процесс начался еще в годы Перестройки. Но в 90-е гг. произошел приток в оппозицию людей коммунистических взглядов. Они заняли более значительное место в ряду гражданских движений. На улицы вышли те, кто оставался лояльным власти наблюдателем на рубеже 80-х и 90-х. Начался процесс становления политических движений левого толка, апеллировавших к разным идейным традициям: советской, большевистской, антиавторитарной левой и т. д. Значительная часть активистов оказалась связана с левыми партиями (КПРФ, РКРП), другие создавали независимые от них организации и инициативы («Социалистическое сопротивление», «Российский коммунистический союз молодежи» и др.). Третьи действовали в рамках социальных движений (профсоюз «Студенческая Защита», экологическое движение «Хранители радуги» и т. д.).

В 1994 г. появилась Национал-большевистская партия (НБП) во главе с Эдуардом Лимоновым, прямые наследники которой и сегодня сохраняют определенное влияние во внесистемной оппозиции в России. НБП выступала с эклектической идеологией, в которой сочетались ультралевые и ультраправые идеи, ценности и символы. Собственно, подразумевалось, что главное – это противопоставить официальной умеренной либерально-демократической риторике – риторику крайне агрессивную, радикальную и даже эпатажную. В некотором смысле НБП стала формой «богемного» и молодежного бунта против конформистских основ общества потребления. Недаром в ее становлении на разных этапах приняли участие яркие деятели современной (контр)культуры: философ Александр Дугин, музыканты и рок-певцы Сергей Курехин и Егор Летов, писатели Эдуард Лимонов и Захар Прилепин. Отчасти это впоследствии сыграло на ослабление организации. Когда НБП пошла на коалицию с либеральными силами, часть радикальной молодежи отвернулась от нее. Каждый прагматический шаг отталкивал ту часть актива, которая была мотивирована эпатажным имиджем партии. Но на 1990-е пришелся период подъема НБП.

Наоборот, либеральная часть гражданского движения в середине 1990-х гг. резко сократилась. Не только за счет дискредитации и падения популярности либеральных идей, но и за счет профессионализации этого движения. Многие активисты превратились в партийных функционеров, чиновников, ушли в бизнес, разного рода фонды и т. д. В частности, Карин Клеман в 1994 г. проводила интервьюирование «уличных демократов», участвовавших в демонстрациях и протестных кампаниях 1987–1994 гг. Она обнаружила, что «половина из них ушла в профессиональную политику или сделала околополитическую карьеру, а большая часть из оставшейся половины вовсе перестала принимать активное политическое участие в общественной жизни (они либо стали заниматься своими делами, либо ушли в бизнес). Те, кто остался, проявляли активность в оппозиции „демократам“, которые „эксплуатируют народ под видимостью демократии“, или „аферистам и буржуям, которые управляют от имени народа“[6 - Клеман К., Демидов А., Мирясова О. От обывателей к активистам. С. 86.].»

Кризис испытало национал-патриотическое движение. Активистские структуры пережили череду расколов. Часть актива ушла в госструктуры и статусные партии. Радикальные националисты группировались вокруг изолированных экстремистских сект, практически не воспринимавшихся обществом. Только в 2000-е гг. наметился тренд возрождения националистического движения.

Своего дна спад гражданской активности достиг во время первого президентского срока Владимира Путина (2000–2004 гг.). Исследователи истории социальных движений резюмируют итоги этого периода:

«С приходом Путина во власть активность угасла. Резко упали все индикаторы общественной или политической активности, причем во всех сферах одновременно. Во многом это объясняется стабилизацией: экономической, социальной и политической. Производство восстанавливается, начинается экономический рост, зарплаты выплачиваются вовремя, – все это снижает уровень недовольства людей своим положением. Объявлена „борьба с бедностью“, демонстративно арестованы или нейтрализованы некоторые олигархи, восстановлен государственный контроль над ключевыми секторами экономики, провозглашена „диктатура закона“ и взят курс на укрепление государства. Добавим сюда теракты и вторую чеченскую войну, вокруг которых власть развернула мощную риторику о необходимости сплочения всех против „угрозы терроризма“, а также возврат к старым напевам о сверхдержавности и шаги, демонстрирующие способность российской власти противостоять США. Соединив вместе все эти ингредиенты, мы получим рецепт, обеспечивший путинской власти массовую, если не поддержку, то по крайней мере лояльность»[7 - Клеман К., Демидов А., Мирясова О. От обывателей к активистам. С. 97.]

«Возвращенцы»

Среди наших респондентов было довольно много тех, кто, получив опыт коллективного участия в гражданских движениях эпохи Перестройки, на долгие годы вернулся в обывательскую стихию в 1990-х, но впоследствии вновь пришел к активной общественной деятельности. Большинство из них говорили, что продолжали интересоваться общественной жизнью, даже не будучи ее участниками:

«На самом деле еще в 89-м, во время перестройки, мы ходили на митинги, произошло все хорошо, все хорошо закончилось в 91-м году, ГКЧП рухнул, можно было расслабиться, заняться личными делами. Всуете тоже как-то участвовал, потом как-то начал заниматься своими делами, а потом, когда появился Путин, стало очень стремно. И просто стало понятно, что страна сильно повернула не в ту сторону. И я уже участвовал в редких митингах правозащитников… Я тоже туда приходил, а потом уже… а потом у меня появилось чуть больше свободного времени».

О чем это говорит? Об относительной устойчивости опыта коллективной борьбы и участия. Но в этом феномене «возвращения» есть и более важное содержание. Он стал одним из каналов трансляции исторического опыта движений перестроечной эпохи и начала 1990-х. Ведь уже в путинскую эпоху в гражданское движение вернулись носители практически «чистого» перестроечного опыта с их специфическими поведенческими фреймами и стереотипами отношения к власти, идеологическими клише и т. д.

Таким образом, некоторая часть исторического опыта перестроечной эпохи была законсервирована и ждала своего часа, пока созреют необходимые условия и она снова войдет в употребление.

Собственно, главным условием, вернувшим в повестку дня актуальность перестроечных моделей, стал поворот страны к авторитаризму и усиление контроля государства за общественной самодеятельностью. На это накладывались и другие факторы, в первую очередь, социально-экономическая политика режима и ее следствия. Все это привело к тому, что приблизительно с середины 2000-х годов начинается новый этап в истории гражданского общества в стране. Причем он приобретает типологические черты, характерные для общественных движений рубежа 80-х и 90-х гг. Это повторение перестроечных моделей осуществлялось с разной степенью само-рефлексии. Иногда участники событий сознательно стремились воспроизвести опыт, казавшийся им удачным. Например, в декабре 2011 г. либеральный правозащитник Лев Пономарев, участвовавший в создании широкой гражданской коалиции, с удовлетворением отметил: «Ну вот, мы снова создали Московский народный фронт, следующая задача – „Демократическая Россия“». В других ситуациях, в которых никто сознательно не стремился копировать перестроечные формы, у ветеранов движения возникал эффект дежавю.

Современный этап общественного движения начался в 2005 г., когда страну потрясли массовые выступления против осуществленной правительством реформы по монетизации льгот. Именно на волне этих протестов зарождаются новые социальные движения, и происходит становление многих политических активистских инициатив, которые до сих пор определяют динамику гражданского общества в России[8 - См. об этом Клеман К., Демидов А., Мирясова О. От обывателей к активистам. С. 100.].

Гражданские движения в 2005–2011 гг

Что собой представляло гражданское движение накануне начала массового подъема 2011 г.?

Исходным рубежом в его истории можно считать 2005 г. Тогда с 1 января в силу вступил 122-й Федеральный Закон о монетизации льгот. Неожиданно для всех – для властей, экспертного сообщества и даже для большинства активистов – он вызвал не просто негодование широких слоев населения, но и массовые уличные выступления. В Санкт-Петербурге, Ижевске, Барнауле, Перми, во многих городах Подмосковья на улицы вышли тысячи недовольных. Движение было стихийным. Ни одна политическая сила не выступила организатором протестного движения. Но именно поэтому в его рядах начались интенсивные процессы самоорганизации.

Многие выступления в 2005 г., особенно радикальные, включавшие перекрытие дорог или, например, блокирование административных зданий, заканчивались тем, что по итогам митингов создавались общественные структуры («Комитеты спасения», «Комитеты защиты», общественные и координационные «Советы» и т. п.) для контроля за выполнением выдвинутых протестующими требований. В марте 2005 года состоялось первое собрание таких комитетов, созданных в различных городах Московской области (с тех пор такие подмосковные совещания на протяжении долгого времени проводились ежемесячно). Создавались подобные структуры самоорганизации граждан и в других регионах России.

В апреле 2005 г. в Москве прошел Первый российский Социальный форум, собравший как общественников с большим стажем, так и активистов движений, выдвинувшихся за последние несколько месяцев протестов. В ходе Форума возникла инициатива о создании межрегиональной социальной коалиции. Поначалу к ней присоединились лишь шесть региональных групп[9 - См. об этом Клеман К., Демидов А., Мирясова О. От обывателей к активистам. С. 636–637.]. Но уже к лету таких региональных объединений, которые стремились к тому, чтобы выйти на федеральный уровень за счет межрегиональной координации, стало значительно больше. В результате этого стремления к объединению усилий в июне 2005 г. в Перми состоялась учредительная конференция Союза Координационных Советов (СКС). Эта коалиция стала крупнейшим объединением социальных движений. Именно она на протяжении нескольких лет организовывала большинство ключевых социальных и ряд оппозиционно-политических кампаний в России.

В декларациях СКС формулировались его основные принципы, цели и задачи. Он добивался создания механизмов гражданского контроля за действиями власти (активисты уже успели столкнуться с нарастающими авторитарными тенденциями), защиты социальных и гражданских прав, а также поддерживал низовые гражданские инициативы (многие из них впоследствии присоединятся к СКС). Активисты СКС видели свою задачу в том, чтобы, координируя действия друг с другом, проводить такие кампании, которые бы оказывали реальное влияние на принятие решений федерального уровня, способствовали бы укреплению солидарности между регионами и разными активистскими сообществами[10 - Там же.].

На первом этапе для большинства городских и региональных структур, входивших в СКС, наиболее актуальной была борьба за восстановление нарушенных 122-м Федеральным законом социальных прав. Но со временем проблематика, связанная с монетизацией льгот, отошла на второй план. При этом коалиция не развалилась, а объединенные ею активистские сообщества продолжали развиваться. На первый план поочередно выходили разные проблемы: градостроительная политика (особенно так называемая «точечная застройка», когда строительные компании с благословения властей строили новые жилые дома в старых кварталах, при этом ни копейки не вкладывая в развитие городской инфраструктуры), борьба за капитальный ремонт ветхого жилья и вообще за жилищные права, трудовые конфликты, пенсионная реформа и т. д. На протяжении 2005–2009 гг. СКС оставался одним из основных организаторов социальных движений и координирующей структурой кампанией в защиту социальных прав. Хотя целый ряд влиятельных и относительно массовых движений так и не вошли в состав коалиции. Автономно от СКС развивались движения автомобилистов, жертв афер с долевым строительством жилья, многие организации защитников природы и архитектурного наследия.

После неожиданного всплеска 2005 г. гражданское движение развивалось инерционно. Небольшие подъемы сменялись спадами. Наиболее массовыми оставались именно социальные движения, политизированные группы на их фоне выглядели крохотными структурами. Самыми заметными и способными к мобилизации среди социальщиков оказались движения льготников (пик активности пришелся на 2004–2005 гг., потом, во многом в связи с тем, что власть пошла на уступки и часть требований движения была удовлетворена, движение льготников пошло на спад), жилищное движение (наивысшая точка была достигнута в большинстве регионов страны между 2006 и 2008 гг.) и профсоюзно-рабочее движение (2007–2010 гг., началом его подъема можно считать громкую и победоносную забастовку рабочих всеволжского «Форда» в конце 2007 г.). Относительно заметным и массовым было также экологическое движение. Большой резонанс получили кампании против прокладки нефтепровода по берегу озера Байкал в 2005–2006 гг. и против олимпийских строек в Сочи (2006–2008 гг.).

Однако к 2010–2011 гг. стало понятно, что прорыва в развитии социальных движений (в который верили многие активисты и аналитики) не произошло. Крупные межрегиональные активистские сети стали приходить в упадок и заметно поредели, другие испытывали стагнацию. Этот спад активности социальных движений отчасти объяснялся эффектом экономического кризиса 2008–2009 гг.

Политические движения и организации в эпоху зрелого путинизма (2005–2011 гг.) оказались отрезанными от значимых социальных ресурсов (включая финансовые и медийные), и в условиях социально-политической стабильности существовали на периферии общественного пространства. Лишь изредка им удавалось вырываться из гетто и попадать в сферу внимания СМИ и внимания широкой аудитории. В этих условиях, политические активисты стремились преодолеть свою изоляцию от общества за счет построения широких коалиций. И либералы, и националисты, и, в особенности, левые стремились интегрироваться в растущие социальные движения, обрести в их среде аудиторию и поддержку своих идей. Другой устойчивой тенденцией было сложение широких коалиций между разными по взглядам и политическим задачам движениями и организациями. Наиболее известными из них стали коалиция «Другая Россия» (2006–2010 гг.) и выросший из нее проект «Национальная Ассамблея» (2008–2011 гг.).

В каждом из политических лагерей сложилась своя сложная конфигурация организаций и движений.

В левом политическом пространстве соприкасались активисты Коммунистической партии Российской Федерации – крупнейшей оппозиционной структуры в стране – и сторонники небольших активистских групп и движений. Активисты внутри КПРФ оказывались зачастую в двусмысленном положении: партийное руководство, включенное в политические и аппаратные интриги «наверху», зачастую противодействовало их деятельности в протестном движении. В некоторых регионах молодежная организация партии – комсомол – становилась фактически открытой оппозицией партийному руководству. В конце концов, это привело к ряду расколов, когда из партии были исключены целые региональные организации – петербуржская, московская, красноярская и т. д. Формальные поводы отличались, но главной причиной служило недовольство партийного начальства чрезмерной и не всегда подконтрольной активностью низов.

Продолжала функционировать альтернативная компартия – Российская коммунистическая рабочая партия – Российская партия коммунистов (РКРП-РПК). Однако ее масштаб и влияние были несоизмеримо меньше КПРФ, а активность ее членов в большинстве регионов была невысокой. Хотя в партии также было молодежное крыло – Российский коммунистический союз молодежи (большевиков) – РКСМ(б).

В 2005 г. было провозглашено создание «Левого фронта»– объединения нескольких леворадикальных групп, отдельных активистов и интеллектуалов, стремящихся к становлению в России политического субъекта левее КПРФ. Второе дыхание «Левый фронт» получил после присоединения к нему Авангарда Красной Молодежи во главе с Сергеем Удальцовым в 2007 г. «Левый фронт» по своей идеологии и, отчасти, структуре был аналогом Федерации Социалистических Общественных Клубов, существовавшей в 1987–1988 гг., но просуществовал гораздо дольше. В создании организации приняли участие некоторые из ветеранов левого движения, такие как Борис Кагарлицкий, Александр Шубин и Алексей Пригарин. Таким образом, в преимущественно молодежной организации были влиятельные носители «исторических традиций».