Нелюдь

– Да ничего, – рация с присвистом вздохнула. – Должок есть, опять солярку шакалить будет. Ну, бывай.

– Бывай, – Ваня повесил трубку на место. – А так все было приятно…

– Это вы о чем? – не поняла Татьяна.

– Сейчас сама увидишь, – капитан поморщился, словно ему предлагали хлебнуть нашатырного спирта. Потом высунулся в дверь, обернулся к корме. – Прикройтесь, отмашка!

Что такое отмашка, Татьяна спросить не успела. Рука с синим якорьком легла на небольшой пульт, щелкнул выключатель. И тут же визгливый пронзительный скрежет ударил по ушам. Ввинтился, вошел в голову и там взорвался голубым фейерверком. Почему-то слева огней было больше.

Девушка моргнула, хотела потрясти головой – снова ударило и оглушило. Рубка побледнела и расплылась. Татьяна зажмурилась, потом все-таки открыла глаза. Все было нормально, только где-то над головой загудело, треснуло – и левый борт подсветило призрачным бело-лиловым светом, похожим на вспышку электросварки.

– Все, хватит с них, – капитан снова щелкнул выключателем. Вздохнул. – До чего, однако, противная штука. Сколько лет, а все не привыкну. Уже и защиту ставить пробовал… – Ваня махнул рукой и поудобнее устроился на своем табурете.

– А… что это было?

– Мелкие неудобства на наши… Гм-м, не головы, в общем. Во-он с той длинной бочкой расходимся, – козырек качнулся куда-то вверх. Татьяна машинально посмотрела на ближайшее облако, потом опустила взгляд к реке. Впереди, километрах в трех, и в самом деле виднелось какое-то довольно большое судно. – Видишь? Кроме радио, положено и отмашку давать – сигнал то есть, как расходиться будем. Лампа мощная, импульсная. То ли частоты какие-то совпадают, то ли еще что – по верху режет каждый раз, как ножом. Илья – и тот ничего не смог сделать, каждый раз сам закрывается. Не то чтобы опасно, но неприятно, – Ваня внимательно посмотрел на девушку. – Э-э, да ты и на себе проверила! Что, не успела прикрыться? Или не сумела?

– И то, и другое, – честно призналась Татьяна. – Как-то неожиданно все. И противно.

– Противно, – согласился капитан. – А что неожиданно… Эх, деваха, если бы все ожидать можно было! Ну ничего, научишься. Погоди, тут повнимательнее надо. Приплыли почти.

Катер прошел между двумя островками, несколько минут скользил вдоль небольшого обрывчика.

– Так, а теперь выйди-ка отсюда. Мешать будешь, – Ваня вскочил

с табурета, встал за штурвал. – Поди к Олегу, только сядь, не маячь. Мне обзор нужен.

Олег Алексеевич вяло приподнял голову, чуть подвинулся. Татьяна примостилась на железке, как кошка на заборе: вроде бы надежно, но и свалиться есть куда. Очень даже просто.

Особенно если этот забор выдергивать. Катер резко качнуло, повело куда-то в сторону. Двигатель заворчал чуть громче. Немного притих, пробубнил что-то еле слышно. Опять коротко прогрохотал, и вдоль борта сердито зашипела мутная пена. Новый рывок, и «ярославец» протиснулся в узкую – не развернешься – протоку. Почти сразу же над головой сомкнулся зеленый с золотом навес – деревья стояли у самой воды, и через протоку дотягивались не только тоненькие веточки, но и солидные узловатые сучья.

Водный коридор посреди леса повернул, еще раз, еще – и внезапно деревья раздвинулись. Почти сразу же нос катера покатился влево, заскрипел, чуть дернулся. Почти уткнулся в берег – глинистый откос с торчащими корнями и небольшими норками. За кормой забурлило, поплыли какие-то ошметки, стебли.

– Приплыли, – Ваня вышел из рубки, нырнул в люк. На корме зашумели, засуетились. Двигатель стукнул пару раз и замолчал.

– Что случилось? На мель сели?

– Нет, просто приплыли. Помоги-ка, сходню выдвинем, – Олег оживился, взялся за длинную доску с приколоченными поперечинами. – Вот так, на верх обрыва… Вот и хорошо! Кстати, задание мое ты так и не выполнила, так что получай наряд вне очереди.

Картошку чистить умеешь?

* * *

Картошку почистили быстро. И мало ее было – а много ли надо на котелок ухи? – и чистить пришлось не в одиночку.

– Нечего тут армейские порядки вводить. Женщине мужик должен дарить наряды, а не назначать.

– Так то своей… – попробовала пошутить Татьяна и тут же

снова занялась картошкой: слишком уж свирепо блеснули очки собеседницы.

– Какая разница, чьей! Тем более, если чужая! А если

разобраться, то с ученицей надо быть вежливее, чем с родной дочкой! – тяжелый охотничий нож дважды перечеркнул блестящие бока картофелины, желтоватые куски плюхнулись в воду. – Дочка никуда не денется, пока замуж не выйдет… да и потом тоже. Все равно и любить будет, и воспитание с малых лет идет. А сейчас злости тебе добавь – вот она вместе с наукой и останется. Где-нибудь прорежется потом. Ты кем хочешь стать?

– Не знаю еще. Пока что Олег Алексеевич только самому простому учит.

– Это и без него могли бы. Учитель из него… Командиром быть – это он запросто, а педагог никакой. Можешь поверить, я пятнадцать лет в школе. Высшая категория.

– Вы… учительница?!

– А что, совсем не похожа?

– Нет, почему же…

Со своими школьными учителями Татьяна рассталась каких-то три месяца назад, и до сих пор немного робела перед ними. И вообще перед преподавателями – даже молодыми. А сидевшей рядом с ней женщине явно было за тридцать. Это если по человеческим меркам.

На самом деле, наверное, больше – до сих пор не получалось сразу узнавать возраст Древних. Впрочем, если в школе пятнадцать лет работает, то вряд ли больше сорока.

Обычная женщина, выглядящая на все свои годы – не больше, но и не меньше. Чуть полноватая, с короткой стрижкой. На плечи накинута видавшая виды куртка-ветровка, настолько выгоревшая и застиранная, что и цвет не разобрать. Большие очки на переносице. Почему-то эти очки не давали Татьяне покоя: казалось бы, Древний Народ со всей своей магией мог бы и зрение исправить… если вообще оно у Древних может испортиться. Или верхнее зрение может помочь при близорукости? Надо будет потом у Олега Алексеевича спросить.

– Простите, Любовь… – сразу захотелось назвать по имени-отчеству. Неудобно как-то на «ты» с учительницей.

– Васильевна. Но вроде бы договаривались, что просто Люба? Вот давай так и продолжать. Заодно и про картошку не забывай. Что хотела спросить?

– А что вы преподаете?

– Историю мировой культуры, во второй гимназии. До этого – музыку, я и сейчас студию веду, – в котелок отправилась еще одна четвертованная картофелина. – И сейчас ты спросишь, кто я у Древних. Угадала?

– Угу, – нож Татьяне достался острый, как бритва, но слишком длинный. По крайней мере, для такого ответственного занятия, как чистка чего-нибудь. Выковыривание же глазков превращалось в сложную операцию, в ходе которой нужно было ухитриться не откромсать половину чего-нибудь – или картошки, или пальца. Хорошо хоть глазки эти были неглубокими.

– Думаешь, знахарка, колдунья или еще кто-нибудь в том же роде? Не-ет, милая. Это муж у меня специалист, и сына учит. Меня тоже пробовал научить – я начала было, а потом отказалась.

– Почему?! – от удивления Татьяна чуть не отхватила себе половину ногтя. Нож скользнул вдоль пальца и с мокрым хрустом снес верхушку клубня.

– Осторожней, порежешься. Отказалась, потому что не всем нужно этим заниматься. Даже если получается, не нужно. Я уж не говорю, что не надо бы никому в такие дела лезть, не для людей это.

– Но вы… Мы же не совсем люди. Так ведь?

– Может, и так, – Люба тяжело вздохнула. – Хотя это еще с

какой стороны смотреть. Я вот себя человеком чувствую. Просто каких-то способностей больше, каких-то меньше. Вот с верхним зрением у меня не очень получается, зато настроение хорошо чувствую – и у людей, и в природе. Только не вижу, а слышу. Выше или ниже, тише или громче. Вот в лесу – там музыка, и здесь тоже, а в городе иногда такой скрежет, что голова болит. Одно спасение – жить по-человечески, тогда меньше воспринимаешь. Все, хватит картошки. Дай-ка луковицу, там возле тебя пакет лежит, черный. И сходи-ка, потревожь наших рыбаков, скажи, что у нас все готово. Если хотят уху – пусть ловят, а не забавляются.

Рыбаков было трое. Олег с Ильей азартно швыряли блесны вдоль камышей, а с кормы катера грустно глядел на поплавок капитан

Ваня. Татьяна недоуменно повернулась к учительнице:

– А почему вы думаете…