И, во-вторых, император французов вознамерился нанести сильный удар по устройству Российской империи. Он отказался ратифицировать конвенцию, гарантировавшую невосстановление Польского королевства. Из части земель Речи Посполитой Наполеон создал вассальное ему Варшавское герцогство. Теперь Французская империя продвинулась в восточном направлении на 400 километров и ее армия могла начать сосредоточение для последующего вторжения прямо на российской границе. Польская армия стала составной частью наполеоновской армии.
Великий завоеватель, чтобы привлечь на свою сторону многочисленную, патриотически настроенную польскую шляхту (дворянство) и эмигрантов, обещал Польше государственную независимость в границах 1772 года. При этом Парижем не «замечалось» то немаловажное обстоятельство, что Царство Польское являлось составной частью Российской империи, своим гербом украшая императорский герб.
Что хотел видеть в поляках император французов? Ответ для истории достаточно банален и прост: прежде всего, часть своей армии. Но не просто армии, а ее действующей части, неважно, где будут сражаться за Наполеона благодарные ему поляки – в Испании или России. То есть там, где всего опаснее и где война приносит (или будет приносить) больше всего людских потерь
Пожалуй, в этом отношении «наводит» ясность встреча императора Наполеона со шляхетством Познаньского воеводства во главе с местным епископом Горжевским 28 мая 1812 года, то есть перед самым Русским походом. Венценосный полководец обратился к панству со следующей краткой, но выразительной речью:
«Господа, я предпочел бы видеть вас в сапогах со шпорами, с саблей на боку, по образцу ваших предков при приближении татар и казаков; мы живем в такое время, когда следует быть вооруженными с ног до головы и держать руку на рукоятке шпаги».
…Не менее серьезно смотрелось и обострение личных счетов двух императоров. В январе 1811 года Наполеон Бонапарт отобрал фамильные владения у дяди Александра I герцога Ольденбургского. Это было прямое и грубое насилие над маленькой германской монархией. На самые энергичные протесты всероссийского государя, высказанные через посла (тогда полковника) князя А.И. Чернышева, будущего военногно министра Николая I, император французов ответил:
«Я заставлю вас раскаяться. Россия может потерять не только свои польские провинции, но и Крым».
Эти слова прозвучали плохо скрытой военной угрозой. В 1811 году Наполеон сменил своего посла в Санкт-Петербурге дивизионного генерала Армана-Огюста-Луи Коленкура, герцога Виченцы. Тот был обвинен своим монархом ни много ни мало как в симпатиях к России. Однако в Русский поход император французов его возьмет как близкого ему человека: он не чурался способных генералов, да еще из числа своих приверженцев.
Официально прощаясь с отзываемым в Париж французским послом 11 мая 1811 года, император Александр I доверительно заявил (для, естественно, передачи лично императору французов) маркизу Коленкуру на аудиенции следующее:
«Я сам не такой полководец и администратор, как Наполеон, но у меня хорошие солдаты, преданный народ, и мы скорее умрем с оружием в руках, нежели позволим поступать с нами, как с голландцами и гамбургцами. Но уверяю вас честью, я не сделаю первого выстрела. Я допущу вас перейти Неман, а сам его не перейду; будьте уверены, что я не объявлю вам войны, мой народ, хотя и оскорблен отношениями ко мне вашего императора, но так же, как и я, не желает войны, потому что знаком с ее опасностями. Но если на него нападут, то он сумеет постоять за себя».
Есть и другой вариант слов всероссийского императора, сказанных во время прощального визита к нему отзываемого в Париж герцога Виченцы:
«Если император Наполеон начнет против меня войну, возможно и даже вероятно, что он нас победит, если мы примем бой, но эта победа не принесет ему мира. Испанцев нередко разбивали в бою, но они не были ни побеждены, ни покорены. Однако они находятся от Парижа не так далеко как мы; у них нет ни нашего климата, ни наших ресурсов. Мы постоим за себя. У нас болшие пространства, и мы сохраняем хорошо организованную армию…
Даже победителя можно заставить согласиться на мир…
Если военная судьба мне не улыбнется, я скорее отступлю на Камчатку, чем уступлю свою территорию и подпишу в своей столице соглашение, которое все равно будет только временной передышкой…»
Известно, что когда бывший посол в России прибыл в Париж, то у него состоялась в течение шести часов личная беседа с императором. Коленкур в своем докладе Наполеону пытался объяснить ему, что на российской земле французам придется сражаться не только с армией, но и с народом. Близкий к императору французов человек в дипломатической тоге делал своему кумиру серьезнейшее предупреждение.
Наполеон уже знал, что такое народная война по примеру Испании, и потому рассказ герцога Коленкура произвел на него сильное впечатление. Однако «маховик» подготовки к Русскому походу остановить было уже просто нельзя. Уповать, рассчитывать на такое немыслимое дело могли только дилетанты из дипломатических и военных кругов. Бонапарт в своей поразительной биографии старался быть реалистом, хотя такое у него не всегда получалось.
Создаваемая коалиционная, общеевропейская Великая армия, доселе невиданная на континенте, частями уже подтягивалась к российской границе. Для чего она создавалась, в том секрета за семю печатями для конфликтущих сторон не существовало. Другое дело, что кому-то в Санкт-Петербурге и Париже, других столицах Европы в такое особо не верилось.
Что касается взаимоотношений двух императоров, то Наполеон в личной переписке с Александром I с плохо прикрытыми угрозами вел дипломатическую игру. Он с изъявлением «полного бескорыстия и с искренней дружбой к Вашему Величеству» продолжал подготовку к будущему Русскому походу создаваемой общеевропейской армии.
Примером такой дипломатической игры может служить письмо императора французов венценосному Романову, датированное 28 февраля 1811 года:
«…Я остаюсь все таким же в отношении Вашего Величества, но поражаюсь очевидностью изложенных фактов и расположенностью Вашего Величества тотчас, как того потребует обстановка, прийти к соглашению с Англией, что равноценно разжиганию войны между двумя нашими Империями. Если Ваше Величество отойдет от нашего союза и сожжет Тильзитскую конвенцию, последует война несколькими месцами раньше или позже…
Вы находитесь под угрозой, сказав Герцогу Виченскому, что намерены начать войну на границах своей Империи, а откровенность является первой ценностью в отношениях двух великих государств.
Я прошу Ваше Величество прочитать мое письмо со всей рассудительностью, не усматривать в нем ничего, кроме того, что согласуется и соответствует устранению с обеих сторон всякого рода недоверия и восстановлению наших двух стран по всем направлениям в рамках тесного союза, который счастливо существовал в течение почти 4 лет.
На сем прошу Господа, Господин мой Брат, хранить Ваше Императорское Величество под своим святым покроительством.
Вашего Императорского Величества
добрый брат
Подписано: Наполеон».
В августе того же 1811 года император французов на официальном приеме дипломатического корпуса в день своих именин заявил российскому послу князю А.Б. Куракину буквально следующее:
«Обе стороны вооружаются и готовы перерезать друг другу горло, ни разу не сказавши за что. Кто поверит, что Ольденбург действительно причина ссоры? Я не настолько глуп, чтобы думать, что вас занимает Ольденбург. Вижу ясно, что дело идет о Польше. Вы меня подозреваете в проектах в пользу Польши, а я начинаю думать, что вы хотите ею завладеть. Вы не получите ни одной деревни, ни одной мельницы в Герцогстве Варшавском.
Восстанавливать Польшу я не думаю – интересы моего народа не связаны с этой страной. Если кризис не кончится, я буду вооружаться и, когда найду, что такая система обременительнее войны, объявлю вам войну. Вы потеряете все ваши польские провинции.
Вы рассчитываете на союзников, где они? Ни Австрия ли, у которой вы отторгнули 300 000 человек в Галиции? Пруссия? – Она вспомнит, что император Александр, ее добрый союзник, отнял у нее Белостокскую область. Швеция? – Вы на половину уничтожили ее, отняв Финляндию.
Подобные обиды не забываются и требуют возмездия. Континент будет против вас!»
Такие слова Наполеона имели под собой «твердое основание». К тому времени пол-Европы уже лежала у его ног. Их войска входили в состав французской императорской армии, а экономика – работала на страну-завоевателя, уже не говоря о выплатах огромных военных контрибуций.
Но взаимная враждебность двух великих государей имела более глубокие по времени корни. В 1804 году император Александр I посылал Наполеону Бонапарту ноту протеста в связи с расстрелом в Венском замке последнего представителя дома Конде герцога Энгиенского, похищенного самым разбойным способом отрядом французских драгун из германского Бадена. Там, как считалось, герцог находился в полной безопасности. Этот «вопиющий» случай вызвал глубокое возмущение всех европейских дворов и аристократии.
В ответ на ноту протеста российский самодержец получил из Парижа открыто оскорбительный ответ с намеками на его причастность к убийству отца, императора Павла I Петровича. Этого публичного оскорбления самолюбивый Александр I Павлович никогда не мог простить Наполеону.
В свою очередь гораздо большее самолюбие французского императора было уязвлено отказом в январе 1910 года русского царя в руке его сестры, четырнадцатилетней великой княжны Анны Павловны. Это было сделано из-за того, что самозваный венценосец, дворянин-корсиканец, совсем не отличавшийся знатностью рода и потому пожелавший породниться с родом императорским. Такое желание появилось у него, прежде всего, по политическим соображениям, а не только по династическим.
Тогда, во время сватовства, император Александр I Павлович ответил достаточно холодно, но вежливо. Наполеону через его доверенного посланца маркиза Армана де Коленкура было сказано, что в связи с несовершеннолетием его сестры брак возможен только через два года. Такой ответ был равносилен официальному отказу. К слову говоря, такому браку изо всех сил противилась вдовствующая императрица Мария Федоровна, поддержанная подавляющей частью двора.
Сильно уязвленный Бонапарт тогда «извернулся», чтобы не быть до конца публично оскорбленным. Предварительно извещенный об ответе российского двора и не желая подвергаться унизительному отказу на официальном уровне, еще до возвращения посла Армана де Коленкура в Париж, он сделал такое же, но спешное предложение австрийскому двору. Наполеон просил руки 18?летней эрцгерцогини Марии-Луизы.
В той ситуации она «представляла собой» побежденную объявившимся женихом на поле брани имперскую Австрию. Причем сватовство больше напоминало грозный (и торопливый) ультиматум: венскому двору давалось из Парижа всего 24 часа на то, чтобы не поразмышлять, а ответить «да» или «нет».
В феврале 1811 года от имени императора Наполеона I в Вене в брачной церемонии от его имени участвовал его начальник Главного штаба маршал Франции Луи Александр Бертье, обладатель двух герцогских титула – Невшательского и Ваграмского. Такое «венчание» в высшем свете случалось и до, и после. То есть Бонапарт оригинальным здесь, как его иногда рисуют, не был: все правила приличия были соблюдены.
В следующем месяце в Париже состоялась свадьба Наполеона и Марии-Луизы. Так корсиканский дворянин – «баловень судьбы» породнился с одной из крупнейших европейских династий. Венский двор, император Франц I своему победителю отказать просто не мог. Во дворце в Шенбрунне не переставали повторять: «Австрия спасена». Потомственный Габсбург стал тестем дворянина с острова Корсика, которая французским владением стала не столь давно.
Успешно завершенная «операция» по поиску достойной невесты для самозваного императора французов вызвала много толков в дипломатических кругах. Уж очень мало смотрелось в ней дипломатического такта. Общим мнением было таково:
«Он, то есть Наполеон, будет воевать через несколько лет с той из двух держав – Российской и Австрийской империями, где ему не дадут сразу невесты».
Теперь между Францией и Россией пролегла зримая черта враждебной отчужденности, имевшая нечто личное. Мировая история знает массу убедительных примеров, когда личная неприязнь монархов друг к другу становилась прямым поводом к самым кровавым и длительным войнам.
Исследователи утверждают, что в европейских столицах, прежде всего в Париже и Вене, и в самом Санкт-Петербурге действовали силы, то есть конкретные лица, которые подталкивали двух императоров к новому военному конфликту. Так, В.П. Шейнов в своей интересной по содержанию книге «Психология знаменитых личостей: Великие полководцы» о росте враждебности друг к другу дворов Наполеона и Романова пишет следующее:
«…В авторитарных государствах, коими и являются обе империи, к этому (эскалации недоверия и напряженности) примешивается личностный фактор, поскольку решение принимает один человек. А человеку не чуждо ничто человеческое. И здесь большую роль могут сыграть (и сыграли) интриги.
Ярый противник России австрийский министр иностранных дел Меттерних после брака Наполеона с австрийской принцессой стал частым гостем при дворе Наполеона. Как говорил про него с восхищением Талейран, сам знавший толк в искусстве интриги и тонкой мести, Меттерних «умел гладить льва по гриве».
Свое психологическое мастерство Меттерних и направил на то, чтобы поссорить двух могущественных императоров. Что ему в итоге и удалось.
Да и сам Талейран, выдающийся дипломат, много лет бывший министром иностранных дел Франции (и при Директории, и при первом консуле, а затем императоре Наполеоне, и при Людовике XVIII) помогал Меттерниху. И до того много лет передовал ему (в обмен на золото) политические и военные секреты Франции. Эти интриганы приложили руку к столкновению двух наиболее авторитетных монархов Европы.
С другой стороны, для Петербургского двора, который был полон французов, убежавших от революции, Наполеон был якобинцем, революционером. Такую репутацию они и создавали Бонапарту».
То, что при парижском дворе много интриговали против императора Александра I и России, история свидетельствует. Все это и накладывалось на личностную позицию Наполеона с его желанием офранцузить Европу и подмять под себя непокорного Романова с его империей. Речь шла о стремлении к гегемонии Франции на континенте. Россия на этом пути к 1812 году оставалась едва ли не главной помехой. Все говорило «за» Русский поход и создание перед этим общеевропейской коалиционной Великой армии.