Оценить:
 Рейтинг: 0

Лента Mru. Фантастические повести

Жанр
Год написания книги
2014
<< 1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 25 >>
На страницу:
10 из 25
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Его спутник хлестал себе водку и помалкивал.

Йохо, когда Яйтер известил его о контакте с куратором, зловеще усмехнулся:

– Еще бы он не пел соловьем! Им позарез нужен этот ребенок.

– Зачем? – похолодел Яйтер.

– Затем, – передразнил его Йохо. – Затем, что им хочется вундеркинда. Якшаться с покойниками. Ты да Зейда – что получится? Один я не у дел.

Яйтер ощерился:

– Они его не получат! Я порву их на куски…

Он ссутулился, втянул голову в плечи, слегка развел длинные, мохнатые руки с пальцами скрипача.

– Мы… уедем! Куда-нибудь далеко, пусть ищут…

– Это их работа, искать, – возразил Йохо, возбужденно ероша копну седых волос. Косичка расплелась, резинка упала на пол. – Может быть, на Луну? Давай, действуй… В Америке торгуют участками.

И Йохо заметался по комнате. Он почему-то разволновался еще сильнее, чем перепуганный будущий отец.

– Мы должны поспешить. Мы ни хрена не знаем, а они знают все.

– Как же мы поспешим? – безучастно откликнулся Яйтер. Первоначальная ярость схлынула, оставив его при сомнениях и страхах. – Куда мы поспешим?

– Не куда, а с чем, – поправил его Йохо. – Нам нужно кровь из носа, но выдернуть этого жаркого. Он должен много знать. Я чую.

– Может быть, он вампир какой-нибудь. Чудовище. А мы его сами вызволим.

– Кто не рискует, тот не пьет шампанского, – и Йохо потянулся за бутылкой. – Выпьешь? Ну, как хочешь. А я рискую, я выпью.

14

Жаркому, чтобы созреть, понадобилось семь месяцев.

Зима состарилась, но стала лишь злее и крепче. Она расселась в снегу, подобно слабоумной старухе, которая отправилась бродяжничать, заблудилась и села перебирать узелок с тряпочками. Город смиренно помалкивал.

Яйтер готовился к рождению наследника: купил кроватку и манеж, переделал студию в детскую, приладил к люстре индейский амулет: ловца сновидений – ловушку, хитроумно сплетенную на манер паутины и не однажды вдохновлявшую мировых писателей и киносценаристов. Это устройство улавливало и задерживало нехорошие сны. Ненастоящих тянуло к нему, как магнитом. Они, будучи вызваны, толпились под люстрой, запрокидывали головы, простирали руки. Их развелось видимо-невидимо, и приходили новые – обычные и необычные люди, понадерганные из разных эпох.

Оффченко объявлялся время от времени: он с неподдельной заботой интересовался самочувствием Зейды и предлагал помощь. «Не бери от него ничего», – советовал Йохо. И Яйтер отказывался, поблагодарив.

Их совместные силы росли. Йохо ставил это в заслугу плоду, который, сформировавшись, принимал все более деятельное участие в сеансах. Зейда капризничала, протестовала, но сделать ничего не могла: Йохо достаточно было уставиться на нее безотрывным взглядом, и она подчинялась. Что-то в ней срабатывало помимо ее воли. То же самое происходило и с Яйтером, которого все меньше заботила спиритическая самодеятельность – его мысли были заняты совсем другими вещами. Йохо, однако, приобрел над обоими несокрушимую власть.

– Чего ты добиваешься? – спрашивал Яйтер.

– Ясности, – лаконично отвечал Йохо.

Он не оставлял попыток разжиться сведениями окольным путем и выпытывал информацию у тех, что приходили, коли уж не было жаркого. Ставя каверзные вопросы, он тщился выведать что-нибудь о себе и своих компаньонах; ему отвечали едва ли не на любые вопросы, касавшиеся прошлого, а иногда и будущего, но только тогда, когда эти материи не имели отношения ни к нему, ни к Яйтеру и Зейде.

Иногда ответы ненастоящих приводили в глубокое замешательство.

Некий Петр Андреевич, например, заявил, что ничего еще не было и все еще только будет.

А Павел Николаевич, его неразлучный приятель, утверждал, что все уже было и больше не будет ничего.

Они поругались:

– Что это за стих на вас нашел, сударь? – негодовал Петр Андреевич.

Павел Николаевич отрезал грозно и непонятно:

– Жду вас на палубе.

Йохо замахнулся на них молотком, и оба смолкли, повалились на колени, послушно подставили головы.

– Оставь их, – попросила с постели Зейда. Она лежала, еле видная лицом из-за огромного живота. Ножные вены вздулись так сильно, что топорщились густые волосы на бедрах и голенях.

…Когда жаркий явился, никто не был к этому готов.

Ангел Павлинов и Дитер вели его под руки, путаясь в локтях.

Он был зряч и не был хром, но постоянно спотыкался, чему не могла помочь даже неполная материальность. Ему мешали ноги, несколько штук числом. Точнее говоря, шесть. Передние, заправленные в расстегнутые брюки, росли откуда-то из распухшей груди. Задние, голые, были одна короче другой: одна доставала до пола, зато вторая беспомощно взбрыкивала и силилась встать хотя бы на цыпочки. Боковые, в сатиновых трусах, семенили рядышком справа – не по штуке на каждый бок, а обе вместе; они заплетались и мешали друг дружке. Рук насчитывалось тоже шесть, все разной длины и все короткие; пять из них торчали из туловища, оживленно и автономно жестикулируя, а шестая вытягивалась из шеи, похожей на грубую колоду, и поочередно указывала властным перстом то на юг, то на север. Лиц было три штуки; два почти слились в одно, а третьему недоставало совсем чуть-чуть, чтобы выделиться в отдельную голову. Две самостоятельные бородки соединялись перешейком под квадратными усиками; три глаза на общем лице сверкали из-под обожженных бровей, два из них защищались моноклями. Два рта продолжали друг друга, образуя кривой кровавый разрез. Обособленное лицо оказалось повернутым против часовой стрелке на сорок градусов. Нос у двойного лица казался латунным, а у отдельного – обычным, хотя и несколько длинноватым. Стрижка «под горшок» и никакой одежды, помимо названной. Гениталии отсутствовали; по торсу вертикальными рядами шли коричневые соски, похожие на бедняцкие пуговицы. Всего было два ряда. От гостя исходил холодный жар.

Двигаясь, он отрывисто приговаривал:

– А! А! А!..

Ангел и Дитер вывели его на середину комнаты, отпустили, отступили в стороны.

Самостоятельное лицо поискало глазами стул. Видно было, что гость не привык стоять и отчитываться.

Жаркий закашлялся, полетели кипучие брызги.

15

Оффченко был удивлен, когда на его телефоне высветился номер Йохо. Поднадзорные звонили чрезвычайно редко, инициатором бесед обычно бывал сам Оффченко – то есть тот, кому по штату и положено инициировать беседы с переводом их в опасное для собеседника русло.

Оффченко шел по Шпалерной, и вот в кармане его полушубка запищал «Тореадор». В кои-то веки раз эта мелодия оказалась уместной, подобающей случаю, но обладатель телефона не распознал чуда, не увидел символического совпадения – как всякий человек, привыкший думать, будто чудо обязано быть грандиозным, и не замечающий тысячи мелких, зачастую – недоброжелательных чудес у себя под носом или у себя в кармане.

– Слушаю вас, Йохо! – бодро и радостно воскликнул куратор, не сбавляя шага. Фальшь настолько укоренилась в нем, что он сам искренне полагал неподдельными бодрость и радость.

– Внимательно слушай, сука, – голос персонального пенсионера от ярости истончился, а интонация перекосилась, уехала вверх.

Оффченко остановился.

– Да, в чем дело? – осведомился он заботливо и тревожно, словно не заметил оскорбления. Многие, очень многие отчаянно пугались, когда присутствовали при такого рода смене тональности.

– Я тебя размажу, тебе конец, тебя порвут и сожрут, я сам тебя порву и сожру, – сказал Йохо и отключился.
<< 1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 25 >>
На страницу:
10 из 25