Уснувший в приливе

Задачи военной группы в составе экспедиции включали в себя в том числе обнаружение следов «Вергилия-1», персонал которого давно перестал выходить на связь. Последние сеансы радиосвязи, со слов Буллера, носили отрывочный характер, но никакой конкретной информации более дать он не может. В этот момент я поймал себя на мысли, что никогда не интересовался судьбой первой экспедиции, а скорее, знал сам факт того, что эта экспедиция состоялась. Буллер закончил на том, что к этому моменту было и так всем ясно – станции Халли, вероятно, давно не существует, так как находилась на леднике, сошедшем с гор и смешавшимся с солеными водами Южного океана. Точкой нашей высадки должен был стать западный берег Земли принцессы Марты, граничащий с Землей Котса, где перестала выходить на связь экспедиция «Вергилия-1».

Сомневаюсь, что кто-то на нашем лайнере спал в те несколько часов, оставшихся до высадки на берег. За последние пятьдесят лет на долю человечества выпало немало бед, которые определенно мы навлекли на себя сами, но о дальнейшей судьбе цивилизации я предпочитал не задумываться. И потому мне было интересно наблюдать за спорами моих коллег доктора Брауна и Аарона, чьи мнения на этот счет кардинально различались. Мой наставник считал, что любая гипотетическая цивилизация в процессе своего развития, несомненно, должна была столкнуться с экологической или иной другой катастрофой, вызванной собственной наивной безнравственностью. Решение вновь появившихся проблем определенно вызвало бы рывок как в сфере новых технологий, направленных на сохранение окружающей нас природы, так и в понимании нашего места в этом мире. Проще говоря, человечество прошло этап от наполненной легкомыслием юности и вступило в период осознанной зрелости, когда настала пора нести ответственность за собственные ошибки и с оглядкой на прошлое создавать новое будущее. Эти размышления казались мне справедливыми еще и потому, что по большому счету именно это сейчас и происходило. Люди сполна заплатили за жадный потребительский образ жизни, и теперь, объединившись, вместе искали инструменты для сохранения израненной планеты.

Мой друг Окс придерживался совсем иного мнения, высказывать которое позволял себе далеко не с каждым, так как зачастую оно носило экстремистский окрас. Он не оправдывал жестокие методы Крапивы, но находил в их действиях зачатки логики. По его мнению, в обычном своем течении жизнь часто не дает второго шанса, и этому человечество не училось на собственных ошибках. Так с какой стати в этот раз люди заслужили второй шанс за свои самые омерзительные поступки по отношению к планете, на которой им выпала честь родиться? Каждое существо из когда-либо живущих всегда имело четкое место в окружающем мире. Лев никогда не убивал больше зебр, чем требовалось бы для пропитания прайда, и уж тем более не нападал на животных, сильно превышающих свой размер. Хищники и их добыча веками жили бок о бок, сохраняя свои популяции. Только человек, не питающийся ни львами, ни зебрами, в кратчайшие сроки практически полностью истребил эти и другие виды, а тех, кто остался, мы заперли в клетки на потеху обывателям. О какой сознательной зрелости человечества тогда могла идти речь, если на всех этапах своего развития мы вели себя не как альфа-вид, а скорее как безумцы, зараженные бешенством? И если позволить себе развить эту мысль дальше, то что если человек давно заражен каким-то вирусом безумия, который в силу того, что находится в нашей крови тысячи лет, мы не способны в себе обнаружить? Тогда карантин не имеет никакого смысла, и единственным разумным шагом следует как раз сознательный апоптоз.

И как бы меня ни пугали мысли Аарона, я давно знал его, как потрясающего ученого, множество раз спасавшего тысячи жизней во время очередной эпидемии на краю света. Как и он видел некоторое подобие логики в террористических актах Крапивы, я видел то же самое в его словах.

Лайнер огибал огромный горный хребет, полностью лишенный снега, за исключением несколько снежных шапок. Из окна своей каюты я наблюдал бледное мутное солнце, вот уже несколько дней висевшее над линией горизонта. Мне казалось забавным, что где-то на противоположном краю Земли его так же, как и я, видит кто-то, благодаря такому явлению, как рефракция. Солнечный свет преломляется на горизонте и создает впечатление, что я смотрю на далекий пылающий шар, которого на самом деле там нет. Мог ли я в таком случае и на голографической карте на мостике лейтенанта рассмотреть что-то, чего там нет и никогда не было? Не обманул ли мой мозг сам себя, вымотавшись за долгое и однообразное плавание?

Шум двигателей лайнера стал почти незаметным, и я почувствовал, как мы снижаем скорость. Я вышел на палубу, лицом к лицу столкнувшись с влажной дымкой, атаковавшей лайнер. В одно мгновенье стало темнее. И без того слабый солнечный свет с трудом проходил сквозь туман, появившийся внезапно. Он был таким плотным, что казалось, будто мы пересекли черту между нашим миром и преисподней. Я все еще мог наблюдать очертания горного хребта, вдоль которого мы двигались к месту высадки, однако совсем не видел берега. Стараясь отыскать его в тумане, я заметил вдали по левому борту причудливую скалу, выступающую из воды футов на десять. Она привлекла мое внимание своей необычной формой, имевшей во внешнем виде прямые линии, и была усеяна стаей буревестников.

К этому моменту палуба наполнилась чуть ли не всеми участниками экспедиции, покинувшими свои каюты из-за невозможности наблюдать землю в иллюминаторы. Я же продолжал разглядывать скалу, ставшую к тому моменту хорошо различимой среди плотного тумана. Но уже спустя мгновения застыл от ужаса, когда лайнер подошел ближе и согнал буревестников, облюбовавших каменную поверхность.

Моему взору открылся выступающий из воды мостик корабля. Его корпус покрывала ржавчина, а большая часть стекол была разбита. Создавалось впечатление, что судно покоилось в этих водах десятки лет, так как успело обрасти толстым слоем не то мха, не то другой мелкой растительности. Разумом я понимал, что это было невозможно, так как железный корпус судна явно не подходил на роль питательного грунта. С другой стороны, я доверял своим глазам, наблюдающим, как сквозь пустые оконные рамы до самой крыши поднималась густая зеленая масса.

На скорости в несколько узлов мы медленно прошли мимо таинственного затопленного судна, и тогда я смог разглядеть еще несколько пугающих деталей. По всей видимости, глубина в этих местах не превышала тридцати футов, так как сквозь темную гладь воды проступали очертания бортов от носа до кормы. Каким-то чудом наш лайнер не напоролся на поджидающее в плотном тумане препятствие. Тогда же мне пришла мысль о том, как поразительно затопленное судно было похоже на «Вергилий-2». Солдаты, прежде молча наблюдавшие за происходящим, оживились. Нарастающий шепот стал таким громким, что я сумел расслышать, как они все хором твердили, что таинственное судно было не чем иным, как «Вергилием-1», лайнером первой экспедиции. Тогда я почувствовал себя настолько неуютно, что захотел в ту же минуту запереться в каюте, однако страх приковал мои ноги к палубе. Лишь услышав громкий голос Буллера, призывающий разойтись, я смог взять себя в руки. До высадки оставалось всего несколько часов, и пора было собирать свои вещи, а я думал лишь о том, с чем пришлось столкнуться членам прошлогодней экспедиции. Мог ли кто-то из них остаться в живых, и что нас ждет на холодном южном континенте?

Прохладный сырой воздух пробирал до костей даже в каюте. Или дрожь была от страха перед неизвестностью, поджидающей нас среди тумана, на холодном каменистом берегу? В голове зазвучала одна из песен, которую я услышал в каюте Мии, и которая полностью соответствовала моему настроению. Под простенькие гитарные аккорды, сопровождающиеся выстрелом пушек, прозвучали слова: «Мама, мы все идем в ад».

Западная Антарктида. Южное побережье моря Уэдделла. 23 ноября 2078 года.

Эпизод II. Бессонница

Никогда не думал, что снова смогу с удивлением и восхищением, присущим скорее ребенку, оглядываться по сторонам, рассматривая огромные горные хребты вблизи того места, где мы на нескольких резиновых лодках сошли на берег. После долгого плавания я был рад почувствовать под ногами твердую поверхность, состоящую из мелкой гальки и крупных темных булыжников, поросших лишайниками. Небольшая часть команды «Вергилия-2», включая полный состав гидрографов, отправилась изучать прибрежные воды западнее, в новый образовавшийся залив. На берег в тот день спустились шестнадцать человек, из которых семеро, включая меня, составляли исследовательскую группу, а остальные были военными.

Вся команда была заворожена пугающей красотой этого места настолько, что даже лейтенант Буллер не сразу отдал приказ на монтаж палаток. Плоский берег плавно переходил в массивные темно-серые песочные насыпи, вытянувшиеся вдоль береговой линии. Высоких гор не было, только куски осадочных пород местами проглядывали из этих разрушенных ветрами и временем природных образований. Солнце пряталось где-то за верхушками холмов, окрашивая небо в бледно-оранжевые цвета. Было достаточно тепло, чего я никак не ожидал от этих мест. Температура держалась в пределах пары градусов выше нуля по Цельсию, а прохладный воздух, несущийся с холмов, нагонял непроглядную дымку.

Опустив голову вниз, я увидел среди камней под ногами занятный кремниевый камушек с окаменелым отпечатком какой-то ракушки или полипа. Я поднял его и улыбнулся, подумав о том, насколько древней могла быть эта безделушка. Положив ее в карман в качестве напоминания, что мне посчастливилось побывать в Антарктиде, я направил взгляд вперед и застыл как вкопанный перед открывшейся мне картиной.

Одно из самых смелых предположений нашло себе оправдание в первые минуты нашего пребывания на Южном материке. Менее чем в одном ярде от нас, в том месте, где на голографической карте на мостике Вергилия виднелся зеленоватый круг, четко различался оазис, наполненный определенно живыми растениями. Мы с моим коллегой Аароном и еще несколькими членами экипажа направились туда, чтобы самим убедиться в том, что это не было безумством нашего сознания. Мое внимание привлекло то, как резко песок и камни прерывались, пропадая в достаточно густом мхе, покрывающем поверхность земли. Спустя еще шагов десять появились прекрасно знакомая каждому осока и прочая трава, и мы не заметили, как уже брели сквозь плотные заросли, доходящие до бедер. Все, что я видел перед собой, подсознательно вызывало глубокое чувство тревоги, так как не сходилось с теми знаниями об Антарктиде, которые у меня были. Так же теперь с большой вероятностью можно было говорить, что это был не единственный очаг жизни в этом месте. Этот факт пугал еще больше, а вопросов только прибавлялось с каждым шагом продвижения к центру оазиса.

Примерно в шестидесяти футах от еще не затронутого жизнью холодного грунта начинались небольшие кустарники с красивыми белыми цветами, буквально плюющими на все законы природы. Я шел по мягкому ковру из мха и травы, когда заметил всюду под ногами знакомые мне небольшие кусты морошки, которая будто бы готова была начать цвести. Я поймал себя на мысли, что по одним лишь листьям я не смог бы с точностью определить растение, но был готов поклясться, что это была именно морошка.

Должен признаться, я специально умолчал о том, что мы видели с самого начала, когда только подходили к этому оазису, чтобы очередность описания не шокировала так, как это произошло с нами на том холодном берегу. В самом его центре росли ели и что-то вроде карликовых берез, образуя центральный биом, диаметр которого был примерно равен тридцати футам. Несколько елей, сквозь плотные ветки которых я пытался пробраться, были выше меня ростом. Стоит ли говорить, что происходящее было сравнимо с тем, как если бы группа астронавтов, высадившись на Марсе, вдруг обнаружила бы там пальмы. Ранее я знал, что на Антарктиде есть несколько видов трав, обитающих на очень ограниченной территории, но даже этот факт тогда казался мне безумно занимательным. Был ли я готов к тому, что в моем мировоззрении антарктические деревья пробьют опасную брешь?

Мое оцепенение прервали слова доктора Целис, которая вслед за мной и Аароном отправилась осматривать оазис. Она окликнула нас, и через мгновение мы все собрались у невысокого холма, поросшего травой, под которым лежали человеческие кости. Определить это не составило труда, так как череп наполовину проступал сквозь грунт, а из одной глазницы элегантно тянулся молодой ствол ели. Страх вогнал нас в замешательство. Странным казался еще и тот факт, что кости были полностью лишены плоти, будто находились здесь довольно долгое время, только вот сохранилась форма, в которую была одета незадачливая жертва. Мы потратили некоторое время, чтобы не без брезгливости откопать останки, и по нашивкам на военном комбинезоне поняли, что перед нами был наш современник. На грудном кармане, там где обычно указывают имя солдата, была надпись: «Мартин Огаст». Хочется верить, что перед своей смертью он открыл для себя тайну оазиса далекого Южного континента.

Мы вернулись к побережью спустя несколько часов, где нас ждал уже развернутый лагерь. Буллер справедливо решил поставить палатки подальше от воды на возвышенности, чтобы избежать неприятностей, которые мог принести прилив. Компактный, хоть и в сравнении с лайнером, водородный генератор стал сердцем лагеря, испуская провода до четырех больших пневмокаркасных модулей в форме полусферы серого цвета. Один модуль предназначался для размещения в нем лаборатории, один – для оперативного военного штаба. В двух других должны были разместиться спальные места для научного и военного состава экспедиции. В центре лагеря вокруг генератора были составлены горы ящиков с оборудованием, ожидающим своего часа, а между спальными модулями компактно влез гусеничный вездеход.

Лейтенант подробно расспросил нас обо всем, что мы успели узнать в центре оазиса, включая и находку доктора Целис. Его прежде каменное лицо выдавало легкую растерянность. Было совершенно ясно, что и у него, как у опытного военного, первые впечатления от увиденного на берегу вызывали чувство тревоги. Солдат должен быть готов ко всем опасностям, которые могут поджидать, но в сложившейся ситуации о возможных опасностях у Буллера, похоже, не было ни единого понятия. Позже после полной проверки работоспособности лагеря он провел брифинг, чтобы еще раз повторить задачи, стоящие перед экспедицией.

Первые несколько минут лейтенант на пару с моим наставником доктором Брауном пытались делать вид, что все идет по плану и команда полностью контролирует ситуацию. Буллер рассказал, что Антарктида, заброшенная более четырех десятилетий, представляет стратегический интерес ООН. Отсюда вытекали и цели миссии, которые включали в себя сбор всевозможных научных данных. Поиск информации о судьбе команды «Вергилия-1» также был приоритетной задачей. После этих слов ни я, ни мои коллеги более не могли сдерживать свои опасения. Аарон, не позволив лейтенанту закончить, задал ему вопрос о том, останки какого судна мы видели незадолго до высадки. Мертвая тишина воцарилась в командном модуле. Лейтенант спокойно произнес, что у него были все основания считать, что мы чуть не напоролись на останки лайнера прошлогодней экспедиции. И хоть подсознательно мы все думали так же, слова лейтенанта, произнесенные вслух, вызвали сильное чувство тревоги. Не было никаких намеков на то, что могло случиться с достаточно современным лайнером и его подготовленной командой. Могли ли они напороться на камни, скрытые в воде? Но почему тогда на берегу не было никаких следов их спасения?

Следующий вопрос Буллер адресовал уже нам, повернувшись лицом к профессору Брауну. Обращаясь к нему, он словно попросил весь научный состав дать объяснение необыкновенному зеленому оазису, противоречащему законам природы. Тогда мы все невольно обратили взор на Мию, которая сперва даже немного растерялась, после чего произнесла, что понятия не имеет, что могло вызвать такой бурный рост растительности. Браун заверил лейтенанта, что научный состав, лично подобранный им, был способен решить любую загадку холодного континента.

Лагерь «Вергилия-2». 5.00

24 ноября 2078 года.

Много часов прошло с того момента, как кто-либо из экспедиции последний раз пытался поспать. Зависшее над горизонтом летнее тусклое солнце не собиралось его пересекать, мешая мозгу вернуться к привычному биологическому ритму. Я чувствовал себя, как будто только что проснулся, но спал настолько плохо, что веки были каменными и постоянно стремились опуститься. Аарон, испытывая те же проблемы, решил не терять времени и отправился устанавливать зонды за пределами лагеря. Я составил ему компанию.

Мы отходили от лагеря, вонзая в грунт спустя каждые три сотни футов очередной радиозонд, способный точно измерить состав воздуха и примесей в нем. Кроме того, установив несколько зондов в одну линию, Аарон мог считать показатели радиации и каких-либо других волн. Я не очень разбирался в теории, но суть заключалась в том, что мой друг и коллега, обработав информацию с зондов, в итоге мог сказать, как сильно на Антарктиду повлияла деятельность человека и присутствуют ли в воздухе все те примеси и излучения, которые уже давно стали привычными для больших городов.

Последний зонд мы решили ставить на вершине одного из холмов, который находился совсем недалеко от нашего лагеря. Его высота не превышала трехэтажный дом, но восхождение далось тяжело, так как по своей сути все его основание представляла собой насыпь из мелкой гальки и песка. Сверху открывался потрясающий вид на нашу бухту. Солнечные лучи играли на спокойной воде моря Уэдделла. Левее был виден оазис, и теперь с возвышенности было проще оценить его идеально ровную форму. Казалось, что он был больше похож на охотничью мишень, каждый круг которой, приближаясь к центру, становился все выше. За наблюдениями я не сразу отвлекся на Аарона, который начал нервно бить меня по плечу, стараясь привлечь внимание. И я обернулся.

Невысокий горный хребет, впрочем, гораздо выше, чем наш холм, разделялся на два, образуя долину, полностью поросшую невысокими деревьями и кустарниками. На мгновение я потерял дар речи и слышал только, как кровь пульсировала в моих висках. Долина была длиной в несколько миль и упиралась в высокую отвесную скалу. Прежний наш зеленый оазис казался совсем крошечным по сравнению с живой долиной, будто сошедшей со страниц Артура Конан Дойла, с той только разницей, что, читая книгу, я не испытывал такого волнения, граничащего со страхом. Среди всей этой зелени внизу долины можно было разглядеть что-то, что выбивалось из общей картины. Я отдавал себе отчет в том, что уже давно не спал и мой мозг был способен рисовать иллюзии, но могу поклясться, что видел нечто, напоминавшее сломанные каркасы палаток. К моему счастью, Окс видел то же самое. И если в первый оазис, который нам встретился на берегу, мы помчались без капли сомнения, то сейчас Аарон схватил меня за руку и встревоженно, будто ожидая, что я пойду дальше, потянул назад. Мы решили спуститься и немедленно рассказать обо всем Буллеру.

Было занятно узнать, что лейтенанту, в отличие от нас, спалось нормально. Его хладнокровие в некоторых моментах даже восхищало. Мы рассказали ему обо всем, что видели за холмом, после чего Буллер приказал нескольким рядовым организовать постоянную охрану периметра. Также было решено установить датчики движения на расстоянии двух сотен футов от лагеря. Кроме того, лейтенант запретил нам покидать окрестности береговой линии и рекомендовал заняться нашей непосредственной работой.

Мы вернулись в палатку, которая изнутри больше напоминала карантинный бокс. Наши коллеги мучились от отсутствия сна, превращаясь в зомби. Кто-то пытался читать, но не мог сконцентрироваться на тексте, а кто-то решил настроить оборудование для работы, но пальцы, овладевшие тремором, отказывались подчиняться. Мы рассказали нашим коллегам, что видели за холмом, и это глубоко их потрясло. Доктор Браун, как истинный руководитель экспедиции, пытался нас подбодрить, взывая к нашему научному любопытству. Он определил для каждого направление для исследований, чтобы затем обработать собранные данные. Мне следовало взять образцы из оазиса и талых вод поблизости на предмет наличия микроорганизмов для сравнения с известными. Доктор Целис должна была определить принадлежность растений к тем или иным видам, чтобы понять, могли ли они попасть на Южный материк естественным способом. Аарон, который раньше всех начал собирать данные, должен был проанализировать состав воздуха, чтобы выявить аномалии. Доктор Новак, не дослушав Брауна до конца, сам решил отправиться с двумя своими подчиненными бурить грунт рядом с оазисом с помощью подарка ООН – компактного автоматического робота-бура.

Вообще стоит отметить, что наши спонсоры не поскупились на оборудование для экспедиции. С момента полного запрета на использование ископаемого топлива создать некоторые элементы, такие как резиновые детали изоляции или тончайшие линзы для микроскопов, не представлялось возможным. Решением стала поправка, позволяющая всего нескольким компаниям получить лицензию на создание этих вещей, что превратило точнейшее научное и техническое оборудование в новое золото. Черный рынок мгновенно наводнили сырые подделки из стран, которые сопротивлялись новому мироустройству, таких как Центрально-африканский Доминион. Без многих устаревших на тот момент грязных технологий образ жизни людей, населяющих подобные бедные страны, мог окончательно скатиться до каменного века. Лидеры развитых стран, входящих в состав ООН, боялись потерять контроль над регионом и закрывали глаза на многочисленные нарушения запрета на использование ископаемого топлива. Стоит добавить, что за прошедшие полвека люди действительно стали ответственнее и внимательнее к окружающей природе, но только не друг к другу.

Спустя несколько часов, как мы с Аароном вернулись в лагерь, где рассказали о зеленой долине лейтенанту Буллеру, тот решил организовать первую вылазку в эту самую долину. Его интересовало, обломки чего мы видели среди деревьев, и могли ли это быть останки лагеря «Вергилия-1». Нескольким рядовым он приказал остаться охранять лагерь, а остальные, прихватив с собой всевозможный инвентарь, включая альпинистское снаряжение, должны были сопровождать научную группу. Мия предпочла остаться в лагере, так как совсем плохо чувствовала себя из-за отсутствия сна.

Группа из тринадцати человек, вел которую сам Буллер, двинулась вдоль зондов Аарона, которые были установлены нами ранее. Однако лейтенант предпочел не взбираться на холм, где стоял последний зонд, а обойти его, так как увидел удобную тропу прямо за оазисом, что мы обнаружили самым первым. Удивительно, но там действительно было некоторое подобие тропы между холмами, которую мы не увидели с Аароном. Периодически приходилось пробираться через завалы из отколовшихся осадочных пород и куч мелкого гравия, поросшего лишайником. Очень скоро мы заметили проступающий сквозь камни влажный мох, ознаменовавший наше проникновение в Эдемский сад.

Это место отличалось от первого оазиса, который мы обнаружили. Здесь не было системы, деревья и кустарники росли обильно и хаотично, и некоторые из них в несколько раз превышали человеческий рост. Я бы мог сказать, что в привычных условиях таких размеров эти деревья достигли бы за пять, может, семь лет, но стоит сделать скидку на то, что температуры в этом месте были значительно ниже, и могло потребоваться больше времени. Землю под ногами холодной паутиной изрезали многочисленные ручьи, стекающие с хребтов по обе стороны долины. Я был заворожен этим лесом, создающим иллюзию жизни, которой на самом деле не было.

Очень скоро кто-то из нас заметил, что по пути мы не встретили ни одного мельчайшего насекомого. Стоит отметить, что их и не могло здесь быть, но в нынешних условиях отсутствие москитов или простых мух скорее казалось странным. Лес, определенно, казался живым, когда мы слышали, как ветер, проскальзывающий сквозь ветви берез, создавал привычный нам шум, и в то же время никаких других форм жизни здесь не было. По пути я успел взять несколько образцов воды и почвы, чтобы позже проверить на предмет наличия какой-либо микроскопической жизни. Она, несомненно, где-то скрывалась, ведь процессы, протекающие в почве у корней деревьев, невозможны без простейших микроорганизмов.

Двигаясь со скоростью всего несколько миль в час, мы шли около часа, когда обнаружили первые следы человеческого присутствия. Это был захороненный в кустарниках генератор, точно такой же, какой питает энергией и наш лагерь. Не давал покоя тот факт, что из-за поглотившей его растительности казалось, что он пролежал здесь несколько десятилетий. Кто-то из солдат смог снять боковую панель и достать элементы питания, которые, ко всеобщему удивлению, оказались заряжены более чем на половину. Создалось впечатление, что какие-то события помешали экспедиции «Вергилия-1» воспользоваться генератором практически сразу, как те разбили лагерь.

Спустя еще несколько минут мы обнаружили первую палатку, внешне казавшуюся совершенно нетронутой. Ее синий купол и видели мы с Оксом скорее всего, когда устанавливали последний зонд на ближайшем к нашему лагерю холме. Осмотрев ее внешне и не найдя повреждений, лейтенант приказал нескольким своим ребятам проникнуть внутрь. Это был жилой модуль, в котором царил полный хаос. Мебель и модульные кровати были перевернуты, личные вещи персонала и книги разбросаны и частично затоптаны. Я не мог представить ситуацию, которая бы заставила беспомощных людей, кто был в этот момент в палатке, в панике или ином психозе навести такой беспорядок. Не было видно ни следов борьбы, ни капель крови, хотя детально мы ничего не обыскивали.

Пока мы бегло осматривали первую палатку, доктор Новак обнаружил еще одну совсем рядом. Верхняя часть купола сдулась и провисла, удерживаясь лишь на модульных основаниях, игравших роль скелета, к которому крепились все надувные части стен. Одна стена была небрежно прорезана изнутри, будто кто-то в панике пытался выбраться наружу, игнорируя стандартный выход. Внутри палатки мало что имело прежний вид. Казалось, что это был еще один жилой модуль, так как я смог заметить несколько кроватей, но все остальное было погребено под несколькими дюймами воды, сочащейся сквозь рваную стену. Невозможно было точно сказать, сколько времени в таком состоянии простояло это сооружение, так как ветер нанес внутрь грунта, на котором уже росли какие-то кусты, а мебель частично поросла мхом.

Лейтенант Буллер дал приказ военному составу обыскать все в районе ста футов, на предмет следов команды «Вергилия-1». Научному составу он поручил проявить сноровку криминалистов и поискать любые носители данных, бумаги и другие вещи, способные пролить свет на то, что случилось с командой. Браун сразу дал понять, что не намерен заниматься чем-то, что не входит в поле его компетенции, и с ним тут же согласился Окс. Новак, напротив, с небывалым энтузиазмом направился в ближайшую палатку, будто почувствовав себя героем детектива. Я до последнего не проронил ни слова, замерев на месте, и ждал, чтобы мой наставник, доктор Браун, принял решение за меня. Но, к его сожалению, аргументам лейтенанта сопротивляться было сложно, тем более что мы все в какой-то мере хотели узнать, что произошло с первой экспедицией.

Я направился к палатке, где на вид было достаточно чисто, а хаос был лишь иллюзией, случайно созданной по вине какого-то несчастного случая. Среди всего этого хаоса я открыл для себя, что никакого биологического материала, такого как кровь или испражнения, да даже простого пролитого из чашки кофе, здесь не было. На мебели было совсем немного пыли, но не больше, чем в комнате своенравного подростка. Большая часть бумаг и документов хранилась на своих местах, не считая нескольких листов, которые кто-то смахнул на пол с ближайшего стола. В них было много всего интересного, но ничего из этого, на первый взгляд, не имело отношения к происходящему в палатке.

Как и мы, часть команды «Вергилия-1» составляли специалисты разных биологических дисциплин, и среди бумаг, что я поднял с пола, были их записи о температуре, влажности и составе почв континента. Не нашел я разве что упоминания гигантского зеленого леса, посреди которого они решили разбить свой лагерь. Могу поклясться, на их месте я бы исписал заметками об этой интригующей долине каждый клочок бумаги, который бы смог найти, включая мягкие надувные стены палаток. Уверен, среди этих записей точно были наблюдения и самого леса, и описания каждого куста и каждого дерева в отдельности, которые в тот момент не попались мне на глаза. На полное прочтение всех этих документов требовалось несколько часов, и я, доверху наполнив ими рюкзак, решил не тратить время и вернуться к тексту в лагере.

Мои коллеги Браун и Окс также не нашли среди записей чего-то, что сразу бы бросалось в глаза, хотя стоит отметить, что файлы из другой палатки, у которой обвалился потолок, а на стене красовалась рваная дыра, были практически полностью испорчены и не поддавались расшифровке. Часть ткани потолка лежала на кофрах с научным оборудованием, среди которого Аарон заметил и образцы более продвинутые, нежели те, которыми оснастили нашу экспедицию. Он даже отметил, что цифровой микроскоп, лежащий среди них, был на голову выше того, что имелся в нашем распоряжении.

Среди бумаг Аарону удалось найти несколько довольно старых карт, на которых еще не было отмечено пылающего жизнью зеленого оазиса. Карты представляли собой покрытые водонепроницаемым полимером снимки со спутника, которые полностью повторяли тот ландшафт, что мы видели на голографическом столе на мостике лайнера. Но именно отсутствие какого-либо упоминания леса, который точно последний десяток лет здесь находился, и выдало их возраст. Странным мне показался лишь тот факт, что на найденных картах и на той, что я видел на корабле, совершенно не было заметно влияния непрерывно растущего уровня океанов. Но откуда вообще здесь взялись эти карты, раз экспедиция «Вергилия-1» стала первой за несколько десятилетий, ступившей на берег Антарктиды?

Один из подчиненных Буллера сделал еще несколько пугающих открытий. Это были прогнившие до самых костей останки двух человек, наполовину выступающие сквозь мох и невысокий кустарник морошки. Но если называть вещи своими именами, то это были просто скелеты в костюмах, полностью лишенные какой-либо плоти. Ни я, ни даже доктор Браун не решались сказать, как давно они умерли, учитывая чудовищную степень их разложения. Черепа были покрыты высушенным лишайником, а сквозь рваную некогда белую форму росли стебли молодых елей, обвивая корнями обнажившиеся кости. По одежде было понятно, что эти несчастные с большой вероятностью не имели отношения к военным и, скорее всего, были такими же учеными, как и мы. Странным был тот факт, что останки, карты и сам внезапно разросшийся лес противоречили друг другу. За последние четыре десятка лет на континент не ступала нога человека, если только кто-то из неподконтрольных ООН стран не решил без лишнего шума колонизировать вновь открывшийся беззащитный берег. Этой рабочей версии мы будем придерживаться еще долгий период времени.

Наши попытки уложить происходящее по полочкам в чертогах разума прервал Новак, сумевший найти в одной из палаток раритетные бумаги, которые совершенно точно выбивались из без того запутанной картины. Это были потрепанные временем кожаные папки, помеченные нацистской символикой. Так, на одну из них была нанесена прекрасно различимая эмблема Третьего рейха. Такие в наши дни можно было увидеть разве что в исторических музеях, но никак не в заброшенной палатке на Антарктиде.

Содержимое папок практически не пострадало от воды, хотя страницы выглядели настолько ветхими, что казались, безусловно, подлинными. Также оказалось, что один из солдат лейтенанта говорил на старонемецком, и они вместе с Новаком, который благодаря своей любви к истории так же неплохо читал на этом диалекте, принялись расшифровывать трудночитаемый текст.

С их слов содержимое больше напоминало медицинские записи и журналы наблюдений, в которых речь шла не то об опытах, не то об операциях. Часто встречались упоминания инвазивных процедур, а также реакции организма на бесконечное число раздражителей от ртути до кислот. Не было только понятно, кто же выступал в роли подопытных в этих экспериментах и были ли эти эксперименты вообще. Все сошлись во мнении, что записи необходимо среди прочего взять в лагерь и подвергнуть подробному переводу. Не было сомнений, что подобные работы, чей возраст давно перевалил за сотню лет, оказались здесь не случайно.

Перебирая стопку папок в своих руках, Новак наткнулся на пожелтевшую от времени и сырости карту, составленную, если не врала маркировка, зимой сорок третьего года двадцатого века в разгар Второй Мировой войны. На ней можно было разглядеть знакомые мне ранее по институту очертания Антарктиды, покрытой ледниками. Именно таким я знал этот материк всю свою жизнь, пока воочию не убедился, как сильно его изуродовало глобальное потепление, вызванное человеческим равнодушием и глупостью. Левее от центра карты, который казался еще и географическим Южным полюсом, можно было разглядеть пометку с названием, но разобрать его было практически невозможно. Лейтенант Буллер предположил, что там была отмечена база нацистов на Южном полюсе, ранее появлявшаяся лишь в многочисленных конспирологических теориях тридцатилетней давности. Аарону эта мысль показалась занимательной, и он мгновенно включился в дискуссию. Я же в этот момент ощущал себя так неуютно и растерянно, что хотел скорее вернуться в лагерь и заварить себе кружку крепкого кофе.

Мне сложно вспомнить, кто именно первым заметил, что точка, отмеченная на ветхой нацистской карте, находилась совсем недалеко от того места, где были мы и этот заброшенный лагерь. Однако этого было недостаточно, чтобы спланировать маршрут до указанных координат. В этот момент я предложил Брауну закончить осмотр и вернуться в лагерь, чтобы проанализировать все, что нам удалось обнаружить. Однако у него даже не было времени обдумать мое предложение.