Откровение ангела

– Люди всегда дают друг другу разные имена, – ласково поддержала его Гликерия. – Кого-то ангелом кличут, кого-то демоном. Бабка моя говорила: «Хоть горшком назови, только в печь не ставь», – засмеялась она и, посерьезнев вдруг, продолжила:

– Только обо мне не надо писать, сынок.

– Пожалуйста! Гликерия Константиновна, я проехал почти десять тысяч километров, чтобы встретиться с вами! Помогите мне!

– Нет в моей жизни никаких особенностей, о которых людям следовало бы знать, – отрезала Гликерия.

– Пожалуйста! – Так иногда бывало, что герой, как рыба, вдруг срывался с крючка. Вот и сейчас Юрка понял, что уговорить Гликерию Константиновну он не сможет и материала не будет. А ведь он в своих фантазиях уже видел его вышедшим в печать. И даже слышал похвалы начальства и предвкушал премиальные. И вот все летело в тартарары!

– Нет, мальчик. И не проси.

– Что же мне делать? – удрученно спросил Юрка будто и не у Гликерии, а у самого себя.

– Что ты надеялся здесь найти? Впрямь, что ли, ангела? – насмешливо произнесла Гликерия. – Это женская колония. Попадая сюда, люди проклинают всех и вся. А ты говоришь, «история об ангеле»… Ты вот задай вопрос любой осужденной, есть ли здесь, по ее мнению, ангелы.

Юрка еще больше сник.

– Что же делать? – журналистская спесь совсем слетела с Юрки, и он вновь почувствовал себя маленьким, беспомощным мальчиком, который закинул мяч на крышу и теперь не знает, как его достать.

– Думаешь, ты первый приезжаешь сюда с этой просьбой? – Гликерия говорила строго, но совсем не зло и не сердито, – каких ангелов вы ищете? Где?

– А где их искать, Гликерия Константиновна? Где? Расскажите мне! – поняв, что все провалилось, и, ощутив абсолютную безысходность, Юрка почувствовал себя легче и вдруг задал вопрос, который совсем не входил в его планы. Как будто это и не он спросил, а вопрос сам себя озвучил его голосом. Гликерия, смотревшая до этого на свой цветущий сад на подоконнике, развернулась к Юрке. В ее взгляде промелькнуло нечто похожее на искру. Она медленно вернулась за стол и взяла печенье.

– Хорошо. Я расскажу тебе три истории. Три истории обыкновенных людей, таких же, как мы с тобой. Это истории о трех женщинах, с которыми в разное время мне посчастливилось встретиться здесь, в этой колонии. И ты сам решишь, где искать ангелов.

Не помня себя от счастья, Юрка закивал, как сумасшедший, быстро достал диктофон, блокнот, карандаш и приготовился слушать.

Глава 3

Судьба первая

Взлет

Если крылья даны при рождении, как бы глубоко ты ни падал, все равно будешь пытаться взлететь вновь.

Милене было двадцать два с хвостиком, когда она, наконец-то, окончила Дальневосточный институт советской торговли.

Этот день был самым ярким, праздничным, наполненным радостными надеждами и ожиданиями, потому что он дал ей билет в новую самостоятельную жизнь.

Искренне радуясь диплому цвета ее юной бурлящей крови, воодушевленная мечтами, она, словно бабочка, спорхнула, цокая каблучками босоножек, вниз по ступеням своего бывшего вуза.

Покружилась на прилегающей к институту площади, купаясь в радужных мгновениях торжества, и полетела, не чуя ног, в неизвестную, взрослую жизнь.

Все еще окрыленная важным событием и вмиг повзрослевшая, Милена примчалась домой, чтобы разделить радость с бабушкой.

Бабушка Милены, Василиса Евдокимовна, с которой внучка провела практически все детство и юность, работала когда-то товароведом в большом универмаге и неплохо разбиралась в вещах, которыми наполняла дом. «У нас все должно быть, как у людей», – любила повторять бабушка.

– Бабуля! – закричала Милена, стучась в дверь. – У нас все как у людей!!!

Дома, кроме кота, встретившего ее громким мурлыканием, никого не оказалось. Бабушка, видимо, пошла за тортом и еще не успела вернуться. Милена, переполненная восторгом, чмокнула Тимофея в мокрый носик. В честь такого события она распахнула холодильник, отрезала ломоть колбасы и угостила пушистика («ешь скорее, пока бабуля не вернулась»), и сама принялась любоваться собой, разговаривая с зеркалом.

Ликуя, она показала зеркалу диплом, раскрыла его и гордо сказала: «Ну, видело? Что скажешь? Правда, я – хороша!?»

Старое, с потрескавшейся амальгамой, бабушкино зеркало будто ответило ей согласием, отразив в полный рост Милену в своем потускневшем от древности стекле, и еще больше подчеркнуло смугловатость и бархатистость девичьей кожи, придав ей особый шарм.

Милена улыбнулась. Отражение, вторя ей, растянуло губы, засмеялось, обнажив белоснежные зубы, и, оценив себя, ответило: очень хороша!

– Ой, – сама себе удивилась Милена и на миг отпрянула от трюмо, чтобы вернуться и вновь посмотреть в свои глаза. Зеркальное отражение колыхнулось, слегка вытянув и без того тоненькую фигурку. Глядя на свое отражение, Милена вдруг почувствовала себя невероятно гибкой и изящной. Она кокетливо изогнулась, приподняла руками струящиеся по плечам рыжие локоны, и ее ярко-зеленые глаза с поволокой томно уставились в собственные зрачки.

Воображение девушки так разгулялось, что, словно кисть художника, быстрыми, умелыми мазками дорисовало и без того прекрасный образ. И образ, преображаясь, становился все более женственным, утонченным, своим контуром походя на гибкий ствол рябинового дерева, которое под палящими солнечными лучами вспыхнуло копной густых, огненно-каштановых волос, будто развевающихся на ветру, и загорелось так, что глаз невозможно было оторвать от этой красоты. Женственность блеснула в образе девушки маленькой искоркой, постепенно разгораясь жгучим пламенем самой яркой звезды на небосклоне.

Милена в тот миг сама себя не узнала, ведь на самом-то деле она, несмотря на броскую внешность, всегда была девушкой неулыбчивой, замкнутой и молчаливой.

Из-за застенчивости Милена сторонилась ровесников и одинокими вечерами, которых было в избытке, скрашивала свой досуг тем, что с упоением читала любовные романы.

Это было так ново и интересно, что тексты, переполненные красивыми словами, пламенной страстью и неземной, какая бывает только в книжках, любовью, – в ее сознании словно оживали. И тогда возникшие образы захватывающим потоком фантазий наполняли душу нежностью и томлением, питавшим сердце, и она с тревогой ожидала любви, которая когда-нибудь непременно случится с нею в реальном, а не вымышленном мире…

Чтение так, бывало, увлекало Милену, что она представляла себя на месте главной героини. Фактически перевоплощаясь, девушка в мельчайших подробностях переживала события чужой судьбы, то уверенно шагая по гулким мостовым былых эпох, то примеряя скрывающую глаза маску, то кружась в пышном, глубоко декольтированном бальном платье среди вальсирующих рядом пар. В такие моменты она плыла по роскошному мраморному залу, и принц обхватывал ее за талию сильной рукой, нежно прижимая к себе. Ах, как тогда вздымалась ее грудь, сердце готово было выпрыгнуть из тугого охвата корсета, румянец окрашивал щеки и хотелось продолжения! Милена, отгоняя сон прочь, читала, читала, читала, и чтение всегда заканчивалось тем, что молодая героиня незаметно засыпала, а книжные истории проникали в ее сознание цветными насыщенными картинами. И тогда она, путешествуя в лабиринте чужой судьбы, глубокой звездной ночью замирала от предвкушения встреч с тайным возлюбленным, а потом вырывалась из его цепких рук, уворачивалась от поцелуев, задыхаясь в крепких и сильных мужских объятьях…

Конечно же, в реальной жизни свои чувства и утонченную натуру девушка никогда и никому не показывала, пряча их за строгими линиями наглухо застегнутого старомодного платья. Оденься она по-другому, в родной семье ее бы попросту не поняли. Там чувства и изыски в одежде были не в чести. Родители Милены работали геологами. Далекие от светской жизни, они старались побольше заработать, и потому часто уезжали в длительные экспедиции.

Словно извиняясь за свое долгое отсутствие, они всегда привозили дочери из дальних поездок какой-нибудь подарок, торжественно вручая его на семейном ужине.

Милена принимала дары, улыбаясь родителям, но не ценила дорогие подарки и не особо радовалась им, убирая объемные коробки в шкаф к бабушке на хранение и сразу же о них забывая.

Как-то так получилось, что подруг у нее не было, друзей тоже, а уж друга – и подавно. Возможно, потому, что встречавшиеся ей парни уж очень отличались от навеянного книжками образа статного красавца-принца.

Мать Милены часто грубовато говаривала дочке: «И чего это парни на нашу красоту совсем не смотрят? Вроде и не уродина, и не дура».

Эти слова больно ранили девушку, задевая ее самолюбие, но она старалась промолчать. Ничего не отвечая на укор матери, Милена хранила обиду в себе, тайно мечтая поскорее вырваться из-под этого до тошноты надоевшего контроля старших и в мгновение ока очутиться в водовороте такой манящей радужными красками взрослой жизни.

И вот этот счастливый день, наконец, настал! День, когда вместе с дипломом Милене вручили направление на работу в один из городов Приморского края.

Шли далекие 80-е годы двадцатого века; согласно строгим законам того времени, Милене, как молодому специалисту, предстояло отработать на производстве не менее двух лет, и эти перемены давали ей шанс начать самостоятельную взрослую жизнь.

От одной только мысли о том, что над ней больше не будет довлеть всевидящее око родственников и прекратятся их вечные нравоучения, Милена почувствовала, как в ней пробуждается женщина. Именно эту женственность она и увидела в отражении серебристой зеркальной глади, и теперь, прощаясь с зеркалом, с которым она так много общалась, Милена прижалась к нему, как к лучшему своему молчаливому другу. Остановившись на пороге, девушка взяла на руки кота, прижала его к себе, расцеловала, отпустила и прощально помахала рукой опустевшим комнатам родного дома.

Так вдохновенно и восторженно прощаются с прошлым, видя перед собой будущие светлые дни. Легким, радостным взмахом руки. Точно так же она помашет волнующейся и наставляющей ее советами бабушке, милой Василисе Евдокимовне, которая еще долго потом будет стоять на платформе и, утирая слезы большим клетчатым платком, смотреть вслед скорому поезду, уносящему ее маленькую девочку в дальнее, неизвестное путешествие по жизни.

Поезд мчался быстро, монотонно отстукивая ритм тяжелыми колесами. В купе к девушке никого не подсадили. Но Милене, привыкшей фантазировать, скучно одной никогда не бывало. Попивая свежезаваренный чай, она погружалась в девичьи грезы и, витая где-то между реальной жизнью и навеянным романами вымыслом, подхваченная своими крылатыми мыслями, почти весь путь смотрела в окно, шторку которого, присборив, перевязала попавшейся под руку длинной полоской ткани.

Вид преображенного окна напомнил ей эпизод из недавно прочтенной книги. Под мерное покачивание поезда Милена представила себя в образе знатной особы царских кровей, следующей в свое имение в роскошной, украшенной резными узорами и вензелями карете. Окошко, сквозь которое дама из романа поглядывала на мир, было занавешено тканью с тонкими кружевами и точно так же, как вагонная шторка в купе Милены, перехвачена атласной, в мелкую оборочку, лентой. Милене так отчетливо представился этот эпизод, что она как будто даже услышала не мерный перестук колес поезда, а совершенно отчетливые удары подков по дороге и скрип деревянных колес: будто изящная четверка лошадей мчит сквозь ночь и день, вздымая вокруг себя клубящуюся дорожную пыль, стремглав унося из виду золоченую карету знатной госпожи.

«Да!» – подумала Милена, а вслух произнесла:

– Я и есть госпожа, королева! С таким-то дипломом и такой профессией мне все пути открыты!

Окрыленная мечтами, она не успела и заметить, как промелькнул ее путь. Уже привыкнув к мысли, что весь мир теперь покорится ей, девушка важно вышла на перрон нового для нее города. Морской ветер, встречая Милену, приветливо дохнул ей в лицо, и это легкое, свежее дуновение наполнило ее радостью. С лучащимся от счастья лицом девушка отправилась в Горторг, согласно своему рабочему направлению, свято помня наставления бабушки о том, что надо сразу же попросить для себя подъемные.