Время Ворона

– Держимся, дружище! Ты смотри, ента олабурда решает! – проговорил рядом стоящий Волкан, подрубивший ноги османскому коню.

– Это только начало! Гляди вторая волна прёт! – Мартин покрепче ухватил инструмент, глядя на выныривающих из тумана всадников.

В этот раз турки атаковали продуманней. Стрелы падали как дождь, доспехи держали удары, но не все имели хорошую броню и раненых было много. Щиты-павезы густо утыканы были стрелами. Рядом упал венгерский солдат – стрела попала между горжетом и полями шлема-кабассета. Мощный удар в кирасу чуть не опрокинул Мартина, но латы, купленные в трансильванской мастерской были хорошими и выдержали удар. Он увидел молодого рыцаря в открытом саладе с плюмажем, протискивающегося к ним.

– Быстро! Ты, ты и вы трое за мной! Турки прорвали строй стрелков! – рыцарь Янош Фаркаш стремительно повел нескольких солдат за собой. Мартин последовал за ним. К ним присоединились спешенные гусары в количестве дюжины, среди которых был кун Ласло. Они быстро кинулись к небольшому холму, где кипел бой. Стрелки бились в рукопашную короткими тесаками – кордами и мессерами. Некоторые перехватили свои хэндганы и как булавой дробили кости и черепа. Отряд Яноша врубился в свалку. Это был скоротечный бой и очень яростный. Турки потеряли человек сорок и отступили, венгры – около тридцати. Мартин убил еще двоих, Ласло-кун тоже, Янош яростно добивал турецкого офицера булавой так, что в стороны летели брызги крови. Ласло бросился к поверженному дяде Дъёрдю – тому топором проломили голову.

– Ну вот, племянник, кажется, здесь наши дороги расходятся. Смотри не оплошай как я и выживи, – Дъёрдь сжал руку Ласло и отошел к предкам.

– Покойся с миром Дъёрдь из Надькуншага. Да будет Небо милостиво к твоей душе.

– Скорбеть будем потом, быстро берите щиты и упритесь в них, скоро подойдут новые отряды, – командир стрелков в побитых доспехах обходил оставшихся в живых.

– Я слышу марш и барабаны. Это либо янычары, либо нефер, – Янош хищно уставился в туман. Оттуда рокотали барабаны, по ушам из-за акустики долины било сильно.

– А может и те и те…, – предположил сотник стрелков.

Мартин и Ласло, вооружившийся тарчем и булавой, рыцарь Янош оказались плечом к плечу. Вскоре появились лучники в белых высоких колпаках – янычары и разношерстно одетые лучники-азабы и тут же начали обстрел, но далеко не все стрелы причиняли урон – щиты спасали, а ответный огонь из аркебуз заставил янычар осторожничать и отступать. Крупные пули пробивали по два-три тела без доспехов, иногда отрывали руки или ноги – крупный калибр деморализовал и убойно действовал на азабов особенно. Вскоре в атаку пошли зырхли-нефер – тяжелая штурмовая пехота турок в доспехах с тирпанами и копьями, легкая пехота «яя» поддержала их, выкрикивая хвалу богу и пророку.

– Эти до последнего лезть будут – все-таки, гордость Сулеймана-паши, – солдат-ветеран сплюнул и перехватил мордакс – большой боевой топор.

– Значит, всех их и положим здесь, – тихо, больше для себя сказал Мартин.

В это время справа далеко в холмах раздался клич боевых рогов. Янычары спешно отошли на перегруппировку, турецкая армия разворачивалась направо, стремясь остановить атаку молдаван. Некоторые стали надеяться, что все закончилось, но зырхли-нефер уже почти дошли до строя павез и наклонили копья для атаки. «Аллах акбар!» – проорали османские элитные воины и бросились вперед.

– Держимся! Солдаты Ворона стоять до конца! – проорал Янош Фаркаш.

Павезы надежно, насколько было возможно, держали раненые воины. Над их головами пики и алебарды турок и венгров кололи друг друга в лицо и открытые участки тела. Вскоре яростный порыв турок прорвал стену щитов, и разгорелась беспорядочная битва за маленький холмик земли. Раненые воины ползали и резали ноги врагам, чтобы тут же быть добитыми ударом сверху. Все кололи, резали, рубили друг друга. Повсюду хрипели умирающие, валялись ошметки плоти и отсеченные конечности. Бронированная пехота умирала долго, неохотно – броня спасала в начале, но и она град ударов не выдерживала. Вдруг натиск резко ослаб, Янош добил противника мечом, пригвоздив его к земле. Ласло как мясник резал горло не успевшему отойти и поскользнувшемуся турку. Мартин широким коротким мечом увел удар сабли и перерубил шею воину в кольчуге до колен – удар пришелся в незащищенное место – алая струя оросила лицо и латы молодого сакса. Оказалось, что на холмике остались только они втроем живые, но израненные в крови и грязи с ног до головы. Турки не отступили – они все полегли, как и соратники троих выживших.

Они устало осмотрелись, сели рядом и угрюмо молчали. Туман рассеивался, Мартин смотрел в одну точку и выглядел опустошенным. Одинокая павеза, оставшаяся стоять, выглядела как надгробие на фоне груды павших. От остывающих трупов шел пар. Мартина привел в себя крик птицы – огромный, черный ворон сел на павезу и каркнул три раза, поглядывая на выживших. Его огромный, как чекан, клюв тускло поблескивал. Он некоторое время еще так сидел, а затем вспорхнул и пролетел над Мартином, Яношем и Ласло. Мартину подумалось, что ворон полетел звать друзей на славный пир. Они поднялись и подошли к краю позиций. Как оказалось, они победили.

Турецкая армия, услышав боевые рога, развернулась к ним, но удар пришелся в спину туркам, растянувшимся по дороге. Тридцать тысяч пеших разъяренных молдавских мужиков ударили по туркам. Строй лопнул, Сулеймана покинула сила духа, и он сбежал, бросив даже своего фаворита. Его, к слову, эти самые молдавские лапотники в овчинных шапках сбросили с коня и измолотили простыми дубинами и цепами, переломав все кости. Турки, не зная, сколько врагов на самом деле, ударились в панику. Началась просто резня, а Штефан с отрядами кавалерии и гвардией преследовал турок, в плен не брали никого. Бегущие турки истреблялись безжалостно, в горном проходе местные жители устроили обвал, погубив немало османских воинов. В центре оборонительных позиций, где стояли оставшиеся в живых венгры, немцы, поляки, молдаване, было ликование. Солдаты обнимались, не веря в такую победу. А затем несколько дней хоронили павших в мерзлой земле – и своих и врагов.

Жалкие остатки армии Сулеймана, брели понуро в Румелию. Сам он уже предстал к тому времени перед лицом султана в Стамбуле, выпрашивая прощение на коленях.

– До моих ушей дошли слухи о разгроме твоей армии, Сулейман-паша. Так ли это? – великий султан Мехмед Завоеватель глядел грозно, его ухоженная рыжая борода подрагивала от ярости.

– О, царь царей, владыка мира, позволь я все объясню!

– Попробуй, – султан был настроен скептически.

– Это злая магия князя Молдавии! Он заманил в ловушку твою армию, солнцеликий, и с помощью злых духов Ада и самого Иблиса погубил их.

– Так значит это колдовство? Но мне известно, что ты, собака, раздулся от своей спеси и даже не знал, где армия Штефана тебя ждет. Мало того, ты потерял голову от страха и бросил армию на погибель. Ты – трус и лжец!!! Потому ты потеряешь голову еще раз, окончательно и быстро. Обезглавить его, а голову выставить на главной площади в назидание!

Стража схватила рыдавшего Сулеймана и выволокла его из дворца. На площади здоровенный чернобородый смуглый палач обезглавил его, а затем продемонстрировал голову народу и насадил ее на пику.

Султана едва не хватил удар – то Дракула, то Штефан, то Корвин – эти неверные псы посрамили его, покорителя Рума. Но Аллах всемилостив и не позволит им объединиться, а султан еще возьмет свое.

Глава 4. Край последнего Дракона

После Васлуйской битвы, Янош сделал Мартина и Ласло своими личными телохранителями, они получили часть добычи и трофеев из его доли. На эти деньги они купили в семиградских мастерских новые доспехи и оружие. В битве погибло более пяти сотен солдат короля, среди них брат Волкана Мирко, дядя Дьёрдь, здоровяк Домагой и многие другие. Отряд Фантса понес значительные потери, но заработал славу и богатые трофеи. Штефан отослал отряд с большой неохотой, но с благодарностью королю Матиашу.

По возращении их разместили в лагере наемников около Алба Юлии. Несколько возов с трофеями удивляли всех экзотикой восточных доспехов и одежд, богатством убранства шатров и лошадьми. Солдаты отдыхали, пили, ели, тратились на продажных девок, играли в кости, иногда дрались. В общем, вели обычную жизнь и снимали напряжение после кампании. Однажды во время игры в кости один из солдат из силезской роты Секача Ротгера пырнул кинжалом другого в брюхо и убил того. Убийцу прилюдно приговорили к казни. Полковой палач с двуручным мечом поставил его на колени. Приговоренный сохранял спокойствие, предварительно исповедовался священнику и сидел в одних штанах и белой рубахе. Он повернулся к строю солдат и произнес:

– Поднимите за упокой души моей чарку вечером. Прощайте, соратники, – далее он закрыл глаза, сжал деревянный крестик, данный священником, и вытянул шею. Палач с одного удара снес ему голову. Тело упало и конвульсивно задергалось, кровь толчками выходила из обрубка шеи.

Солдаты унесли, переставшее дергаться, тело к могиле, а священник зачитал заупокойную.

Эта процедура произвела впечатление на всех. Драк стало меньше, солдаты стали оставлять оружие, когда шли в кабак за лагерем по негласному правилу, установившемуся после казни. Около своих палаток сидели Янош, Мартин и Ласло. Рядом чистил доспехи оруженосец Яноша, паренек лет двенадцати.

– Солдатская доля такова – не знаешь где и как голову сложишь свою, – Янош понимал тяжелые думы своих воинов, – Не думайте об этом.

– В Молдавии воины, по-разному умирали. Люди грызли друг друга зубами даже, ломали кости. Я видел, как один поляк душил турка кишками своего коня. Как ударом копыт раздавили грудину солдату, вмяв доспех внутрь, – Ласло пренебрежительно скривился, – А тут свой своего пырнул…

– А после битвы молдаване турок садили на колья, а валахов и болгар, помогавших туркам, оскопляли и сдирали кожу заживо. Месть – страшная штука, неуправляемая, – Мартин подумал и добавил, – Хотя их понять можно. И, наверное, я сделал бы также. Что же касается убийства своих… Надеюсь, до такого у нас не дойдет.

– То, что эти неверные собаки сделали в той деревне мне никогда не забыть. Я резал горло туркам, рубил им руки и хребты, но никогда бы не зарубил их детеныша или женщину. Воин так не поступает, – Ласло продолжил разговор, хотя ему это было не по нутру.

– В мире много жестокости: распаленные воины убивают жителей городов, насилуют, грабят. Этому нет оправдания, но специально резать людей, напоказ и изощрено так – этого я не понимаю. Я многое уже успел повидать в стычках за своего патрона. С детства я приучен к жестокости, но войны с мусульманами другие. Восток другой, он коварен, жесток и беспощаден, – Янош, казалось, много об этом думал, – На покоренных землях турки ведут себя по-разному. Я знаю, был там несколько лет назад с Батори. Где-то мирно и спокойно, где-то кроваво и жестоко. Но остановятся они только тогда, когда над всем миром будет реять зеленое знамя их пророка и власть их султана. Потому и отбросьте лишнюю чушь из головы и живите, сражайтесь, а придется, то умрите как мужчины за то, что цените и во что верите. Вот так, парни.

– И, да, помните, ребята, главное – дисциплина! Без нее мы всего лишь банда безумцев с оружием, убийц и разбойников. Последний случай это лишний раз нам продемонстрировал.

Каждый после этих слов задумался и занялся своими делами. Солдатские будни сменялись новой кампанией и наоборот.

Следующие полтора года солдатская доля мотала Мартина, Яноша и Ласло по всем фронтам войн короля Матиаша. Они сражались на полях Богемской войны с еретиками-гуситами и утраквистами самопровозглашенного короля еретиков Йиржи из Подебрад. В эту войну втянулись Польша, Тевтонский орден, Австрия, папы Пий II и Павел II и другие. В той дикой круговерти, что царила в многострадальной Чехии, были все возможности помахать мечом и немного подзаработать. Молодые солдаты наемных войск получали бесценный опыт и трофеи. Война была иной, чем с турками. Таких кровопролитных битв, как при Васлуе, было немного, действовали некоторые правила корпоративной этики – у дворян свои, у наемников свои. Особенно упорные и бескомпромиссные бои выходили с жебраками – фанатиками-гуситами из Моравии и поляками из, так называемых, «меченых». «Меченые» – это польские солдаты, сдавшиеся в плен во время Силезской кампании короля Матиаша. Голодные польские солдаты сдавались толпами в плен, и командиры Пал Кинижи, Балаж Мадьяр, Тамаш Тарши, Фриц из Легница и Генрих из Глогова не знали, что делать с таким количеством пленных. Тогда король Матиаш повелел их отпустить, но взял слово, что они не будут впредь воевать против него. И на память оставил им метку мечом на лице в виде креста, чтоб помнили, и их было легко выявить, если они вновь попадут в плен. Эти поляки вновь пошли служить и дрались до последнего, не собираясь сдаваться в плен. В плену их все равно ждала смерть, как клятвопреступников. А некоторые из них сами поступали на службу под стяг с вороном.

Стычки и рейды сменялись периодами затишья и зализывания ран, война обогащала одних и была бедствием для других. Выжженные окрестности Познани и Кракова об этом весьма красноречиво говорили. Счастливчики с ужасом наблюдали со стен этих городов за яростью венгерских летучих отрядов гусар, воплотивших в лучших традициях тактику «выжженной земли». Это было раздолье для солдат Матиаша Корвина. Мартин, Янош и Ласло за эти годы крепко сдружились, несмотря на различное этническое и социальное происхождение, стали закаленными в боях вояками, надежными и крепкими, что нередко отмечали командиры и посылали на рисковые и отчаянные задания.

На всю жизнь Мартин запомнил встречный бой тяжелой пехоты. Тяжелобронированная пехота-армати Корвина и панцирная пехота поляков, в которой половина была немецкими наемниками сошлись в полевом сражении в Верхней Лужице. Тогда молодой сакс шел в первой шеренге плотного построения, вооруженного древковым оружием. На поясе у каждого слева висел или большой нож, или короткий меч – для ближнего боя. На расстоянии в пару десятков шагов он уже видел лица противников, цвет глаз, усы-бороды или гладко бритые лица, видел старших и совсем юных пехотинцев. Но больше всего ему врезались в память эмоции на лицах солдат. Ярость, смятение, безысходность, страх и ужас, спокойствие, но у немногих было просто безразличие, абсолютное равнодушие. Мартин видел, как молодой польский солдат, неопытный и необученный, тыкал пикой наугад, больше пугаясь сам. Он был убит выпадом венгерского пехотинца – острие пики вошло в глазницу, и паренек рухнул в грязную жижу. Солдаты орали и хрипели, броня на них была самая различная – от стеганых курток и пехотных цепей до кирас и латной защиты конечностей. Оружие было также самое разнообразное. Крючьями итальянских гизарм цепляли за одежду и руки-ноги, алебардами рубили и ломали кости, альшписами с граненым острием кололи в открытые места… В такой отчаянной близости смерти кто-то, глядя исподлобья, шел вперед, кто-то начинал паниковать и пятиться назад или поворачиваться спиной к противнику. Последних не пропускал плотный строй, и время от времени их убивал какой-нибудь младший командир из своих же. Кому-то из малодушных хватало удара по лицу, и он шел обратно в строй. Когда два строя сошлись, в тесноте пошли вход ножи и кинжалы. Люди быстро теряли человеческий облик и кромсали себе подобных очень успешно. Это Мартин испытал на себе, не в первый и не в последний раз. Воинский азарт овладел им и его компаньонами, как и их противниками. Ярость удваивала силы, и люди отсекали острыми, как бритва стальными лезвиями пальцы, кисти, руки, ноги и головы. Пики пронзали насквозь солдат в гамбезонах, булавы и молоты крушили солдат в более хорошей броне, а алебардой и кололи, и рубили. Бой тяжелой пехоты страшен еще и тем, что в этом стальном аду законы рыцарства не действовали. Ведь даже спешенные рыцари были наравне с другими и пощады от благородного противника не ждали. Поэтом если убивали, то убивали наверняка, без сантиментов. А побеждали в таких боях либо тактикой, либо характером при прочих равных условиях. Страшнее боя был только разгром. Не из соображений престижа, а из соображений выживания. Бегство и преследование плавно переходили в бойню, и львиная доля убитых приходилась именно на эту часть битвы. В этом столкновении саксонская венгерская пехота оказалась сильнее. Сталь и кровь. Кровь и сталь.

Во время польской кампании Мартин повстречал искателя приключений, рыцаря Яцинта из Секешфехервара. А произошло это так.

Шла польско-венгерская война. Очередной ее этап. Отряд Мартина зашел довольно далеко вглубь польских владений. С ними произошло то, что было характерно для всей кампании – дальние кордоны и гарнизоны оказались заперты во взятых крепостях или уничтожены очередным и, как обычно, неожиданным мощным наступлением польских войск Казимира. Польскому королю удалось, наконец, договориться с магнатами и призвать шляхту под свои стяги. Его конница сметала малые отряды венгров, а пехотные хоругви осаждали замки, коих в руках венгров осталось мало. Янош и Ласло, как отличные кавалеристы, были отправлены в летучий отряд Кинижи, а Мартин и две сотни пеших алебардистов, щитоносцев да стрелков остались в маленьком замке Борониц. Два дня спустя их обложили отряды поляков. Сотник Имре Танаши отказался сдать замок, ответив по-спартански «Если», на обещание шляхтича Драгомира Добжиньского, вассала небезызвестного пана Рытвяньского снять шкуру со всех поганых угров, если он возьмет крепость. Замок был маленький, в нем едва помещалась сотня защитников, а их было в два раза больше, но и оборонять его было проще, перебрасывать воинов с участка на участок. Припасов было также крайне мало. Зато было три артиллерийских орудия и запас пороха. Их осадили, плотно взяв в кольцо. Поляки установили лагерь, не укрепили его, так как понимали, что две сотни не пойдут на полторы тысячи. Три тысячи вояк ушло дальше, а эти начали осаду, решив взять измором. В первый день конные литовские татары обстреляли защитников из луков, в том числе и зажигательными стрелами. Особого успеха это не возымело и носило скорее демонстрационный характер, хотя ранены были несколько пехотинцев. Арбалеты и аркебузы венгров отогнали татар, но те возвращались неоднократно в течение дня. А следующие две недели не было практически ничего. За исключением вестового, посланного к своим. Его перехватили разъезды татар и зверски убили, а утром напротив ворот замка его тело, насаженное на кол, дало понять венграм, что надежды нет. Еще через неделю у венгров кончились припасы. Все, даже сухари. Спустя еще несколько дней люди съели пару собак и кошек, живших в замке на момент захвата. Кажется, даже крысы бежали из замка от голодных солдат. А лагерь осаждающих наполняли песни, ветерок доносил запах готовящейся пищи, смех сытых и довольных солдат. Затем стали варить похлебку на костре из порезанных кожаных ремней и сумок, пытались поймать крыс или подстрелить птицу. Иногда получалось, а иногда не очень: один хэндганнер подстрелил голубя, но крупный калибр орудия подвел – от птички два крыла и осталось, что тоже пошло в суп. К исходу четвертой недели люди уже оголодали, озверели, начали слабеть и духом, и телом. Тамаши спланировал вылазку из семи десятков более-менее еще стоящих на ногах солдат. Ночью они лишь с оружием, без лат, чтобы не привлечь звоном внимание постов, проникли в спящий лагерь и устроили форменную бойню, незадачливым полякам, которые слишком расслабились. Половина резала часовых и спящих в палатках, а другая половина хватала припасы и бежала с ними к замку. Пока поляки опомнились и подняли на уши весь лагерь, венгры бежали обратно без потерь, не считая легкораненых. Мартин участвовал в вылазке с кордом и хёрбатом – стальным цельнокованым топориком, коими крушил черепа польских солдат. В бою он, как оказалось, получил более двадцати порезов и ссадин, но при этом ни одной серьезной. По возвращении Тамаши прозвал его «vasember», что значило по-мадьярски «человек из железа». Так Мартин и получил свое прозвище Железный. Припасы аккуратно распределили и, истекая слюной, готовили еду и раздавали маленькими порциями. Счастью не было предела, когда эти грязные, голодные люди смеялись и радовались этому маленькому пиршеству. Припасы распределили, и их должно было хватить на пять дней для такой оравы людей. Осада продолжалась, похолодало и пошли дожди. Поляки зашевелились и неторопливо готовили штурм. Мартин стоял в дозоре на вершине зубчатой четырехугольной западной башни и вдруг увидел небольшую группу всадников, гнавших коней во весь опор. Их впустили в польский лагерь. Мартин позвал Тамаши и рассказал об увиденном.

– Наверное, наши идут, – предположил сотник, – Бойцы! Держать ухо востро и надеть броню. Марко! Навари похлебки и накорми солдат, не жалей припасов. Похоже, скоро конец нашему сидению.

И помощь пришла. К вечеру на горизонте показался крупный кавалерийский отряд, который шел под стягами с серебряным вервольфом. Имре Запольяи и его летучий отряд шли на польский лагерь. Лагерь был слабо укреплен, но поляки успели развернуть боевые порядки. Тамаши приказал открыть ворота и идти в атаку на лагерь. Их плотно обстреляли из арбалетов и луков, повалились первые убитые и раненые. Тамаши первым заскочил на телегу, за которой прятались пехотинцы, и стал бешено вращать своим цепным моргенштерном, круша кости и щиты врагов. И тут же приказал долго жить —его крючками глеф стащили вниз и исколошматили вужали и глефами. Венгры, обезумев от гибели любимого сотника, бросились с еще большей яростью на противника. В конечном итоге, венгры с двух сторон ворвались в лагерь, и бой шел меж шатров и телег. Мартин с товарищами прорубался к своим, сея смерть по дороге. Рост и сила помогали ему сбивать с ног самых ретивых воинов, а его окружение добивало упавших или просто втаптывало в жижу, раскисшей от дождя земли. Около центра лагеря они встретились с небольшим венгерским отрядом под командой рыцаря, чей эмблемой был цветок с капающей кровью из него. Тут оборонялся отряд пана Збигнева. Рыцарь Цветка поприветствовал поляка и вызвал его на поединок. Тот принял вызов и с копьями на перевес они ринулись друг на друга. Копья от ударов разлетелись в щепу, но оба усидели в седлах. В дело пошли боевые молоты, прикрепленные у седел. Удары каждого были способны сокрушить тура, но пока никто не мог одолеть. Они сблизились вплотную, и места для доброго замаха почти не оставалось, и рыцари начали бороться прямо в седлах. Наконец, более ловкий венгр сумел вырваться от хватки поляка, разорвав дистанцию. Венгр оказался проворней, когда перехватил, висевший у запястья на ремне, молот и что есть мочи ударил по голове поляка. Пан Збигнев сполз с коня в грязь, а венгры надорвали глотки в радостном крике.

– Этого сударя в плен, Турзо! Выкуп возьмем, – произнес рыцарь, открыв забрало салада с помощью кнопки-фиксатора, – А его людей связать. О, татарва! Этих вешать сразу. Благодарю за помощь, пехота! – обратился он к отряду Мартина, – Меня зовут Яцинт Секешвари, и мой отряд пришел с Запольяи к вам на помощь.

Оказалось, что они последний и самый восточный гарнизон, про который просто забыли. Но король Матиаш применил тактику вроцлавской кампании и вновь добился успеха над отрядами Казимира. Как выразился Яцинт «Ворон опять поимел Ягеллона». В итоге, отряды Кинижи и Запольяи занимали снова всю Моравию и часть Силезии. Яцинт сформировал сводную хоругвь из гарнизонной пехоты, своих секейских рыцарей и гусар и рванул дальше по следам польских отрядов. За время похода Мартин командовал пехотным звеном из сотни солдат, которые выбрали его сами после гибели Тамаши. Яцинт много общался с солдатами, но держал дистанцию, ибо был дворянином до мозга костей и потомком секейского рода. Но Яцинт видел благородство в людях не благородного происхождения, в их числе оказался и Мартин. Во время беседы за кувшином доброго вина Мартин, будучи навеселе, поинтересовался, откуда столь интересный герб у Яцинта.

– Я понимаю, о чем ты. Наряду с грифонами, драконами, волками, химерами, орлами мой герб не столь… демонстративен, – Яцинт икнул от трудного слова для подвыпившего человека, – Но у него, уверяю, красивая история. Куртуазная, как бы сказал мой воспитатель Жан де Бомон. Однажды мой далекий предок отправился на войну с печенегами или татарами. Он полюбил прекрасную девушку Нису. В знак любви она подарила ему цветок гиацинта, эти цветы она сама взрастила в своем саду. Мой предок положил себе это нежный знак любви за пазуху прямо к сердцу. Он доблестно сражался на войне с завоевателями и однажды получил стрелу в грудь чуть выше сердца. Когда разрезали одежду, чтоб вытащить обломок стрелы, то увидели любопытное зрелище – стрела приколола цветок к груди воина. Его аккуратно сняли, и предок его сохранил на память. Короля так впечатлил этот случай, что он пожаловал рыцарю герб в виде окровавленного цветка гиацинта. Мой предок вернулся, женился и дал начало нашему роду, а герб и ныне мы с честью носим. А меня назвали Яцинтом, так по-секейски звучит «гиацинт». Вот так, мой саксонский друг, такова история моего герба Кровоточащий Цветок.

Последующие несколько месяцев мобильный отряд Яцинта Секешвари уничтожал польские арьергарды и опустошал их базы и склады, заставляя панов клокотать от ярости и искать новые деньги для пополнения припасов голодающих войск. В совокупности, всех венгерских отрядов было в три-четыре раза меньше, чем польских, но высокая мобильность, постоянные рейды и стремительность набегов создавали иллюзию того, что венгров пришли тьмы и тьмы. В процессе польско-венгерских войн сами поляки и литовцы переймут гусарскую конницу, и уже в начале следующего столетия гусарские хоругви литовских воевод будут биться с московитами в череде русско-литовских войн. Яцинт проявил себя как отличный воин и хороший командир – его отряд нес небольшие потери, а личные подвиги рыцаря способствовали росту его авторитета и боевого духа. Самое тяжелое сражение выдалось против братриков-гуситов, которых наняли поляки. Небольшой отряд оных укрепился посреди поля и построил вагенбург из пары десятков телег. Неудобное положение лагеря компенсировалось фанатизмом защитников и прочными укреплениями. Мартин, командовавший сводным отрядом саксонских и силезских немцев, долго раздумывал над штурмом этого лагеря. Яцинт посоветовал атаковать пехотой по нескольким направлениям, его спешенные рыцари поддержат, а гусары будут застрельщиками, и на дистанции будут прикрывать. Подойдя на расстояние удара алебардой, воины Мартина под прикрытием павез и дюжины стрелков из аркебуз зацепили железными крючьями борты повозок и места их стыка. Крюки были привязанным к длинным толстым веревкам, по сигналу эти веревки, закрепленные у седел, всадники рванули. Кое-где приоткрылись бреши, но гуситы встали там стеной и не пропустили венгров. Но слева произошел неприятный казус – с десяток крюков перевернули один из возов и протащили его несколько вперед. Высыпавшиеся из воза легкобронированные гуситы были тут же утыканы стрелами гусар. Это был решающий момент, и Мартин криком и собственным примером направил бронированную пехоту в брешь. Ворвавшись в лагерь, венгры перебили всех мужчин, а женщин взяли в плен. Их не насиловали по приказу Мартина и Яцинта, а прогнали на все четыре стороны. Имущество, включая возы, перешли в собственность армии Корвина.

В Верхней Лужице Мартин расстался с Яцинтом и его высокомерными и благородными секеями. Там встретились несколько подразделений для марша вглубь Польши, но неожиданное и, при этом, очередное перемирие прекратило «прогулки» отрядов Запольяи и Кинижи. Мартин с его неполной сотней солдат вернулся к Яношу Фаркашу и Волчьей роте. Напоследок Яцинт и Мартин обменялись оружием в знак дружбы и уважения. Секей подарил ему свой великолепный меч из толедской стали, а Мартин – свой трофейный корд с рукоятью из слоновой кости, снятый с убитого им польского рыцаря.