Трилистник Легиона чести
Но близок, близок миг победы.
Ура! Мы ломим; гнутся шведы.
О, славный час, о чудный вид!
Ещё напор – и враг бежит!
– Осторожно! – крикнул Юрка, предупреждающе выставив свой указательный палец прямо перед собой. – Нож!
Вовремя, ой как вовремя Константин отпрянул назад! Один из оставшихся членов стайки внезапно предъявил самый опасный аргумент любого уличного противостояния. И не просто предъявил, а сделал им резкий выпад вперёд. Явно самодельный нож с неприятным скрежетом ударился о верхнюю пуговицу «мундира» нашего товарища и попросту срезал её с его формы. О чём, о чём, а об его остроте явно заботились. А вот сверкнуло лезвие в руках ещё у одного из наших врагов.
Как плохо! Нож в руках противника – это скверно. Особенно, если ножа нет у тебя самого. Подлецы, истинные подлецы, коли выходят на безоружных с ножами. Страшно? Ещё бы! Если человек утверждает, что он ничего не боится, то, скорее всего, человек попросту – лжец! Или, что хуже, умалишенный.
Страх – это смерти врожденное чувство, от него никуда не денешься, всё равно ощутишь. Иное дело, не поддаться ему. Истинное мужество заключается в том, чтобы ощутив в сердце страх, смотреть прямо в лицо надвигающейся опасности с гордостью в глазах. Крепко стоять на своём обозначенном Судьбой боевом посту и без проявления паники делать порученное тебе дело, честно исполняя свой долг до конца, а лучше – до победы.
– Чудо! Нас может спасти только чудо! – взмолился я, на мгновение устремив свой взгляд к небесам.
Младший брат Костика ойкнул, но тут же замолк под пронзительным взглядом насыщенно синих старшего брата, с боевой улыбкой на губах расстегнувшего свое обмундирование.
– Подержи чуток, братишка! Как говорили древние, Res ad triarios rediit17! Друзья, покажем этим подлецам, кто мы такие! Легион, к бою! – приободрил Ксенафонт его и нас всех.
О, как он был великолепен в этом момент! Сине-голубое небо над ним, синева глаз и синева на его рубахе, все это триединство завораживало и вело за собой и я, повинуясь этому восторженному призыву рискнуть всем, чтобы победить, последовал его примеру. Тоже расстегнул свой гимназический мундир и кинул его мелкому брату Константина. Вслед за мной нашему примеру последовал и Витя, ударение на простую фамилию которого падало на вторую гласную букву – ИвАнов – явный признак принадлежности к дворянскому роду, и ещё один, до сего дня мне незнакомый воспитанник Первой гимназии. Константин, глядя на нас, восторженно захохотал, обернулся к нашим врагам, расстегнул верхние две пуговицы и бросил в лицо нашим противникам:
– Бойтесь, недруги, нашей синевы!
Я молил небеса о Чуде? Чудо произошло! Нож сам собой выпал из рук второго обладателя холодного оружия, лицо ватажника перекосилось, глаза в ужасе округлились, а его рот от страха выкрикнул страшное:
– Легионеры!
Прошло не столь много времени, всего лишь три года с того момента, когда на улицы Санкт-Петербурга вышла первая «когорта» нашего Легиона и только четыре с самого первого костра, зажженного в Павловском парке Царского села. И, тем не менее, слухи о нас появились сами собой и стали распространяться день ото дня, со скоростью лесного пожара или с той, с которой как множатся почки на ветках деревьев весной. Каждый наш поступок, особенно спонтанный и оттого не укладывавшийся в голове у рядовых обывателей, обрастал невероятными подробностями, которых подчас в реальности и не существовало. А иные объяснения так и вовсе ни в какие ворота не лезли.
Самым безобидным и при этом абсолютно лживым была версия о том, почему мы помогаем старушкам, которые несли с рынка тяжелые лукошки со снедью. Мол, понятное дело, чтобы обокрасть по дороге, вот только каждый раз, согласно им, у нас это не получалось. На самом деле мы просто… помогали пожилым людям донести тяжелую поклажу. За простое спасибо, а то и вовсе за просто так. По-научному это называлось бескорыстием, и вроде как на словах одобрялось. Вот только представить подобное в наше время, когда взрослые стали настолько мелочными, что за гривенник и отходить по голове могли, согласитесь, было не так просто. Но, как оказалось, исполнить было очень даже можно! Особенно, если сильно захотеть. И пусть нам потребовался для этого год, но своего мы добились. Нам, обладателям галстука и Знака, стали доверять.
А ещё ходили слухи, и на этот раз это было чистейшей правдой, что мы не терпим любой несправедливости. Уже не раз, и даже не десять, не я лично, но другие скауты восстанавливали законность и порядок на улицах и переулках своими силами, не отступая даже тогда, когда численный перевес был не на нашей стороне. И мы побеждали! Наши упорство и чувство локтя порой творили самые настоящие чудеса. Равно как и вычитанные в книгах и закрепленные на тренировках с нашими наставниками приемы джиу-джитсу, которые некоторым из нас иной раз приходилось применять в подобных схватках.
Дальнейшее было смешнее и проще. Чтобы хоть как-то объяснить свои поражения, проигравшие начали распускать слухи, которые необъяснимым для здравого восприятия образом почти моментально обрастали новомодным спиритическим их толкованием. Мол, нам помогают черти, духи, всякая иная выдуманная от страха нечисть, с которой мы общаемся и которую мы вызываем своими трилистником и синевой. А после того, как несколько «стаек» потеряли иных своих участников после встреч с нами и оттого распались, пошли разговоры и о том, что мы можем подавлять волю своих поверженных соперников и превращать их не то в свое собственное подобие, не то и вовсе в оживших мертвецов. Это была полная чушь, но на любую самую невероятную историю найдется тот слушатель, который примет её за чистую монету.
Скорее всего, так произошло и на этот раз. Сначала стайка столкнулась лишь с непонятным упорством «зарвавшихся» по мнению её членов гимназистов. Затем гимназисты показали, что могут постоять и за себя, и за своих товарищей. А сейчас мы, твердо стоя на ногах гордо демонстрировали спрятанные до поры до времени под нашими мундирами жестяные знаки-трилистники в виде цветка лилии и наши шейные платки в цвет чистого неба, воскрешая в их подлых душонках все припрятанные до сего момента страхи. И это стало сигналом к всеобщему бегству державшихся на ногах членов стайки с поля боя. А те из них, кто ещё не мог твердо стоять на ногах, старались отползти как можно дальше от нас, твердя на разные лады одно и тоже.
– Легионеры!
– Это – легионеры!
– Мамочка, легионеры!
Это что? Это как? Это что, правда? Я долго не мог поверить своим глазам, но они снова и снова подтверждали увиденное мною в самый первый раз. Всё, написанное в книге и рассказанное мне летом прошлого года в ночной тишине при свете живого огня костра, абсолютно всё оказалось сущей правдой. Я и глазом не успел моргнуть, как стайка, распавшись на улепетывающих от нас без оглядки одиночек, разбежалась в разные стороны подобно тому, как разлетаются брызги от метко запущенного в самый центр лужи тяжёлого камня. Так их, трусов, так! Преследовать мы их не стали, а лишь, приставив ладони к своим лбами, из-под руки следили, как беглецов остаток жалкий отступал в полном беспорядке с нашей земли.
– Виктория! – взлетел вверх кулак Константина, в пике полёта которого указательный и средний палец раскрылись, образовав латинскую букву «V» – знак победы.
– Победа! – отозвался я ему, повторив своей правой рукой его движение вверх. – С победой тебя,… брат!
Глава 3
Из которой мы узнаем о последствиях обещания, опрометчиво данного маленькой девочке, о тайной организации, которая и не думает ни от кого скрываться, и о поиске человека.
Нужные книги были написаны для нас не зря. Они, будто маяк для кораблей в ненастную ночь, светили, светят, и будут светить, показывая нам, следопытам и первооткрывателям, верный жизненный путь своей правдой, записанной между строчек на своих страницах. Да разве я сам, когда украдкой запоем читал рыцарский роман, погружаясь мыслями в самый центр кипевшей по ходу повествования битвы, не представлял себя героем, вступившим в почти безнадежный бой с превосходящими силами подлецов и предателей? Разве я не мечтал оказаться на его месте или в одном строю с ним и также победить? И ведь эти грёзы нынешним днем для меня сбылись!
Да, такое и правда случается в реальной жизни! Это не выдумка, написанная ради красного словца. Такое бывает, то есть уже случилось… и так для меня будет и впредь!
После того, как последний из ватажников убрался с наших глаз восвояси, мы всей нашей гимназической братией дружно обнялись и по-настоящему побратались. После такой славной победы никакой речи о возобновлении схватки друг с другом не могло идти от слова «вообще». Она бы не принесла никому из нас ни чести, ни славы, а вот уронить наше достоинство в своих собственных глазах была вполне способна.
Тем более, что схватки, пусть и с иными противниками, всё равно состоялись и потому наши алчущие и жаждущие приключения души полностью насытились их результатами. Да уж, таких воспоминаний нам точно на всю летнюю вакацию хватит. А ещё мы, прежде чем распроститься друг с другом, договорились встретиться в августе не для возобновления баталии, а дабы вспомнить сегодняшнее дело.
А затем мы с Юркой продолжили свой в компании Витьки, Константина и его младшего брата. Как так у нас получилось, что мы предпочли их компанию всем прочим? Ответ был крайне прост, и в нём не было никакого урона верности идеалам нашей Второй гимназии. Просто, начиная с третьего часа дня по субботам двери Первой гимназии распахивались для всех гимназистов Санкт-Петербурга, кто желал бы приобрести в её стенах дополнительные навыки. А поскольку субботний день выпадал на первое июня, день последнего занятия был перенесен на сегодняшнее число. И у меня с Пантелеевым такое желание присутствовало.
Половину долгого учебного года, начиная с первой недели от окончания Рождественской вакации, мы с Юркой совершали по субботам увлекательнейшую прогулку, переходя преграждавшую нам путь Фонтанку по раздвижному в центре своем Семеновскому мосту. У нас с ним оказалось одинаковое увлечение – судомоделизм. Вот только корабли у нас выходили разные. Меня влекли скорость и боевые качества легендарного крейсера «Новик», чьи подвиги оказались в тени подвига крейсера «Варяг», но в который нельзя было не влюбиться сыну потомственного морского инженера.
А вот Юра оказался настолько большим романтиком, что даже поверить в подобное сложно. В наш век, когда противостояние нас, людей, со стихией было поднято на новую высоту, когда мы противопоставляем полярным льдам мощь машин и доведенную интегрированием до совершенства эллипсоидность корпуса ледоколов, когда каждая надстройка проверяется курвиметрами на чертежах с той тщательностью, чтобы максимально уменьшить силу сопротивления среды, он…
Он решил построить модель своей первой парусной яхты. Видимо, прошлогодняя Олимпиада подарила ему столь яркие впечатления, что скрытности подводной лодки и невероятной дальнозоркости строящейся авиаматки, он предпочёл вдохновение от любования белизной округлившихся от пойманного ветра парусов. Вот вам и сын родителей-актеров! Мне до него со своим неосторожным обещанием плыть и плыть…
Что это было за обещание, которое я по своей глупости дал? То случилось на праздничной Рождественской вакации, когда мы с сестрой были приглашены в числе прочих детей на ёлку, организованную Адмиралтейством. В России Рождество по праву считается праздником семейным, причём к украшению хвойного дерева официальный Синод относится с плохо скрываемым неодобрением, но флот по своему офицерскому составу состоит не только их православных людей, отчего для нас существовала такая вольность. И вот на этом торжестве, сразу же после вручения подарков от Святого Николая, который кроме покровительства всем морякам, наделён прерогативой поздравлять малых с Рождеством, я заметил, что моя сестра Ольга завертелась около совсем маленькой девочки, которой было не более трех лет от роду. Завертелась и, найдя меня взглядом, поманила к себе. Пришлось мне оставить завязавшийся было разговор со своим товарищем и поспешить сестрёнке на выручку.
Согласитесь, что когда на подобном торжестве такая кроха начинает ронять слезы от огорчения, то поневоле напрашивается мысль о том, что произошло нечто из ряда вон выходящее. Обделили подарком? Исключено, явно новую куклу она крепко прижимала своими короткими ручонками к себе. А вот толкнуть её, как с умыслом так и без, высказать обидное, а то и зло посмеяться – вполне себе могли, да. Встречаются подобные особи среди нас, что греха таить. В таком случае девочку требовалось утешить, смахнуть её слезы чистым запасным носовым платком, а затем (уже мне) найти её обидчика и заставить его принести искренние извинения. Любым способом. И, если для этого от меня потребуется не только доброе увещевательное слово, но и кулаки, сомнений в гамлетовском выборе «бить или не бить» в голове и возникнуть не должно было. Надо было бы хорошенько вразумить хама…
Как оказалось, малая Маринка (с детской непосредственностью упорно именовавшая себя «Малинкой») ко всему прочему загадала желание, чтобы её дедушке вернули его старый потонувший корабль, а когда этого не произошло на торжестве, закономерно расстроилась. Узнав о таком её «несчастье» я и совершил крайне глупый поступок, поклявшись ей в том, что построю для неё точно такой же, только маленький, чтобы она сама могла подарить его любимому дедушке.
– Ну много ли такой крохе надобно? – резонно рассудил в тот вечер я. – Выстругать ножом щепочку, на неё наклеить ещё одну, меньшего размера, а вот на эту вторую прикрепить сверху трубу да две мачты. День, максимум два работы руками, и Малина Болисовна Стлахова будет весела и счастлива. А её дедушка меня прекрасно поймёт и великодушно простит…
Правда уже через пять минут я готов был откусить себе язык, провалиться сквозь пол в подвал и обругать себя вполне по-боцмански. Права народная мудрость о том, что слово – не воробей, и, если ненароком вылетит – держись! Дедушкой Марины Страховой оказался не кто-нибудь, а сам (САМ!) Николай Оттович фон Эссен, герой Русско-японской войны, легендарный командир крейсера «Новик» и броненосца «Севастополь», ныне – главнокомандующий всем Балтийским флотом…
И такому человеку, настоящей живой легенде, я, сын морского инженера, буду вручать тяп-ляп щепочку, нагло утверждая, что это его крейсер «Новик»? Не один и даже не два волоса я выдрал из своей головы после того вечера и при первой же возможности ринулся постигать искусство моделирования в Первой гимназии дополнительно к обучению во Второй, благо оно для меня, как питерского гимназиста, было абсолютно безвозмездным. Даже не смотря на почти официальную вражду между гимназистами.
Моя модель вышла на удивление красивой. И, самое важное, аутентичной. Все пропорции, от номинальных размеров корпуса до диаметра труб были выдержаны мною в строгом соответствии с тем, что мои учителя называют масштабом, а сам корабль был с точностью до линии покрашен красками в самые настоящие боевые цвета российского флота. Суриком всё, что ниже красной ватерлинии, и серо-оливковым всё, что было выше, вплоть до клотиков мачт. Бережно, будто она была изготовлена из хрупкого хрусталя, я поместил свою модель в фанерную коробку и аккуратно накрыл сверху ещё одним листом фанеры. Для пущей надежности. Теперь моё обещание оказалось исполненным, оставалось только передать посылку адресату.
Вернее, нет! У меня оставалось ещё одно дело в стенах этой гимназии, намеченное на сегодня. Дело столь же правильное, сколько и тайное. Даже Юрка и тот ничего не должен был знать о нём, ибо он ещё не прошел надлежащего посвящения.
Улучив момент, благо в запасе у меня были ещё по меньшей мере полчаса, я покинул мастерскую и на цыпочках поднялся по лестнице. Если пройти по коридору до самого его конца, то этажом выше, следующим после кабинета истории располагался «Кабинет древних языков номер 2». Во всяком случае, именно об этом извещала любого интересующегося прикрепленная к двери табличка. И была бы это дверь как дверь, если бы на ней чуть ниже стандартной дощечки с надписью, не было выведено мелом, причем явно гимназическим подчерком зловеще звучащее на «вечно живом медицинском» языке: Desine sperare qui hic intras18.
А для совсем непонятливых, хотя таковые никак не могли оказаться в числе гимназистов, ещё ниже этих двух строчек и тоже мелом был намалёван самый настоящий человеческий череп с парой перекрестившихся костей под подбородком в окружении трех латинских букв «D» с севера, востока и запада. Вся эта жизнеутверждающая идиллия была бы неполной, если не упомянуть тот факт, что «D», из которых одна, средняя, чуть возвышалась над двумя смежными с ней ровно наполовину от своей высоты, были также выведены, пусть и по трафарету, но самими гимназистами и регулярно ими же обновлялись.
Увидев такое, я едва не потерял дар речи. Мне было страшно себе даже представить тот внушительный список кар, который бы обрушился на голову озорника в стенах нашей гимназии, дерзни он так по-варварски поступить с казённым имуществом, а уж за двусмысленность намалеванного ему прилетело бы отдельно. Впрочем, и в стенах Первой гимназии наказание последовало бы в обязательном порядке за дверь любого другого кабинета, кроме этой. Это была уступка со стороны нынешнего директора гимназии Евгения Ветника своим подопечным в знак уважения и признания заслуг бывшего преподавателя латинского языка, благодаря которому добрые слова о гимназии перешагнули не только сухопутные границы империи, но и перемахнули, благодаря почте, через знаменитый пролив Ла-Манш достигнув Великобритании. На ближайшие два года он отдал этот кабинет самой лучшей части гимназического сообщества. Уняв сильный стук своего сердца, я постучался в дверь сначала двумя, а затем тремя стуками.
Дверь на условный стук открылась быстро. Не сама собой, как в сборнике арабских сказок Шахерезады, не посредством тайного слова, а изнутри, причём обыкновенной человеческой рукой. И открывшим её передо мной человеком стал никто иной, как мой новый знакомый, Константин. Увидев именно меня, Костик приветливо улыбнулся, в каждом его глазе сверкнул веселый огонёк, но сам он, подчиняясь субординации, сделал очень суровое лицо и строго спросил меня:
– Tu quis es?
– A legionnaire Honoris! – легко ответил я на благородной латыни.
– Quid est homo, viator? – был задан мне второй вопрос.
– Dat… – начал перечислять я, чертя перед собой в воздухе указательным пальцем правой руки символ трилистника клевера. – Dat. Dicat. Dedicat19.
– Входи, брат! – с благодушной улыбкой молвил Константин, пропустив меня внутрь кабинета и уже за закрытой дверью крепко пожав мою руку. – Входи, новичок! Мы тебе только рады!
– Не новичок, – улыбнулся я в ответ. – Просто хотел узнать, нельзя ли с вами этим летом? Мой отец, если что, свое согласие выдал и сказал, что я должен принимать подобные решения самостоятельно.
– Ты сейчас говоришь за одного себя? – осведомился повернувшийся ко мне Витька, мгновением ранее корпевший над рисунком, который он старательно выводил мелом на доске.
– Не только, – улыбнулся я. – Со мной ожидается пятеро товарищей по гимназии и братству. А ещё трое – кандидатами числятся пока, но тоже не просто хотят, а жаждут быть с нами и в первый раз громким голосом сказать заветную фразу: «Be prepared!20»
– А что же вы их ещё сами не насытили? – удивился моим словам Константин.
– Так мастера у нас нет, – развёл руками я. – Мы сейчас сами по себе. А ведь так быть не должно. Легион силён сплоченностью своих когорт. Только так и никак иначе. Потому я и пришёл к вам.
– Э-эх, – сочувственно протянул Иванов. – Как же мы понимаем тебя, брат! Мы и сами ныне считай что сиротствуем. Как уехал от нас в позапрошлом году наш Василий Григорьевич служить в будущий Царьград, так и у нас стал местами песок сыпаться…
– Но, как видишь, – добавил позитива к этим словам своего товарища Константин. – Нам и сохранить удалось немало! Евгений Иванович пусть сам не мастер, но нас и наши начинания поддерживает. Мы уже списались с Царским Селом, нам ответили и великодушно обещали помочь в решении вопроса с лагерями.
– Олег Иванович? – я едва сдержал себя, чтобы не ахнуть от восхищения. – Сам?
– Ну а кто же ещё? – добродушно смеясь, подтвердил мою гипотезу Костик. – Или ты знаешь кого другого в тех краях, кто мог бы ответить нам?
– Нет, не ведаю о таком, – покачал головой я, всё ещё не веря своим ушам. – Но ведь это же.. это…
Как у листка клевера имелись три лепестка, как у геральдической лилии, что венчала сигнум одного из римских легионов, имелись три ответвления, как у нашего современного Легиона юных разведчиков (который мы самоназвали Легионом Чести) существовали три идеала верности: ближним, стране и Богу21, так жили и здравствовали те три Наставника-идеалиста с большой буквы «Н», без которых не было бы нас, легионеров, как общности. Для Санкт-Петербурга до недавнего времени таким человеком был преподаватель латыни в Первой гимназии Василий Григорьевич Янчевецкий, для Москвы – Иннокентий Жуков, а вот для Царского Села – поручик 1-го лейб-гвардии батальона Олег Иванович Пантюхов. Это он был самым первым среди нас. Он не только переписывался с ведущими зарубежными организаторами, но и лично (ЛИЧНО!) общался с самим Байден-Пауэллом…
Я от восхищения даже закрыл глаза, чтобы их блеском не выдать своей зависти к своим новым товарищам и братьям. И Константин по достоинству оценил мой поступок.
– Ты не переживай, Антон! Пятью товарищами больше нас будет! Ты вот что, оставь свой адрес и телефон, если он у тебя в доме установлен. Как только мы сами узнаем, что и как, мы тебя немедленно оповестим. У нас для этого на крайний случай и свой экспресс имеется, правда с приставкой не пони-, а вело-.
– Это что, шутка? – удивился я, ещё раз ахнув от восхищения.
Пони-экспресс, о котором мне приходилось только читать, был весьма эффективным, хотя и рисковым средством доставки почтовых сообщений из города в город на Диком Западе. Для этого за определенную плату и толику острых ощущений нанимался молодой ковбой-ганфайтер со своей лошадью. Часы лихой скачки по прерии с мешком у седла, полным писем, риск нарваться на бандитскую пулю или индейскую стрелу, с лихвой компенсировалась азартом от перестрелки и серебряными долларами за успешный рейс. И, если и у нас среди гимназистов завелось подобное, то это… ого, как здорово!
– Ну, живого пони нам содержать пока не под силу, – усмехнулся Виктор. – Да и по нынешним временам это глупо. Велосипед дешевле, а появление пони на улице вызовет только смех у прохожих, да и мы – не циркачи из шапито.
– Солидно, – заметил я. – Богато живёте.
– Куда там, – отмахнулся Константин. – Даже в нашем отряде платки не у всех имеются, а про полное обмундирование вообще молчу. А ведь у нас отцы очень уважаемые и очень состоятельные люди. Но ты не думай! Мы рады любому брату-разведчику, а уж такому проверенному как ты – вдвойне. Кстати, помочь не желаешь?
– Помочь? Вам? С радостью! А чем?
– Я же говорил, – радостно возвестил неугомонный Витька. – Говорил, что на него можно положиться! Правда, я не знал, что Антоний уже… нам товарищ. Хотел, чтобы все на него посмотрели и приняли решение.
Ничего себе новости! Оказывается, тот поединок, который был запланирован на сегодня, должен был стать… своеобразной проверкой моей смелости? Дела…
– Работать будем. Давай, садись в наш круг, в ногах правды нет. – улыбнулся мне Костик и тут же оборотился к Иванову. – Вить, у тебя хоть что-то уже готово? Показывай.
Витя, провел рукой под столом, достал два угольника, установил их на длинном учительском столе, а затем, вновь проведя руками, достал столь же длинную тонкую доску. И на этой доске хорошим резаком были сначала выдолблены, а затем покрашены черной типографской краской буквы, выстроенные в три слова. «Редакцiя журнала Ученiкъ». Неужели я совершенно случайно умудрился попасть в святая святых? Мне же мои собственные товарищи по Второй гимназии не поверят, если я им об этом расскажу…
Слухами земля полнилась от начала веков, ещё до появления письменности. Никто из нас, читавших или слушавших тех, кто читал данный еженедельный журнал, выпускаемый из стен Первой гимназии, не знал ни где его делают, ни как. Я же (о, счастливчик!) теперь сам оказался в числе тех, кто будет создавать очередной его номер.
Скажите, где можно найти такой из журналов, выпускаемых самими гимназистами, который мое бы похвастать сразу двумя ремарками на титульном листе о том, что он рекомендован для учебных заведений торгово-промышленного ведомства и допущен Святейшим Синодом для библиотек духовных училищ? «Ученикъ» был единственным исключением. В том, что он является гимназическим, не могло быть никаких сомнений. В каком ещё журнале на титульном листе увидишь на фоне Медного всадника и Исаакиевского собора парту с чернильницей, тетрадкой, из которой выглядывает линейка, глобусом и альбомом для рисования? Ответ очевиден.