Байгуш

– Хм, где же самобранка? Этот Витя, видать, большой идиот, а я последний кретин, – думал жулик.

– Эй, – обратился он к первому попавшемуся прохожему, – не скажешь ли, браток, кто нынче правит сим процветающим оазисом?

– Да есть тут один молоденький, он недавно у руля, а что?

– Да я так, а прежний где вождь?

– Эка, хватил. А что тебе за дело?

– Да просто, из чистого любопытства спрашиваю.

– Да где, где, тута и обитает. Работает где-то, конечно.

– Благодарю, – буркнул Лепесток и перешел на другую сторону.

План созрел молниеносно. Гибкий молодой ум имел способность анализировать и логически размышлять, опираясь на закон сохранения энергии. Если количество полученного явно не совпадает с истраченным, значит разница каким-то образом обрела хозяина.

– Есть, есть самобранка. Да какая! Эх, Витя, Витя… Как повезло-то встретить тебя. За два десятка лет чудачеств капитальчик отошедший от забот предводитель скопил, сомнений нет,– говорил сам себе налётчик, – Если не попался этот опухший карась, значит, надёжно спрятал. Мастер, ничего не скажешь. Куда же мог заховать награбленное этот уникум? Не такой русский мужик, чтобы всё до копеечки на счетах таить. Русский мужик хитёр. Значица, имеется схрон, моя в том правда.

Целых две недели после майских праздников существования впроголодь и упорного труда в один из вечеров приволокли Лепестка, отяжеленного кованой фомкой, к одному из многочисленных гаражных кооперативов.

И на старуху есть проруха. Хроническая болезнь любого русского индивида изредка пересчитывать нажитое указала на это простенькое потаённое местечко. Слежка за «птицей высокого полёта» раскрыла предположительный схрон, потому как любому свойственно ошибаться. Лепесток был рад, что это оказалось не дачей. Но и хозяина понять было можно. Дача далеко, мало ли что. Неисчислимая рать повсюду шныряющих бомжей, да и от пожара никто не гарантирован, вносят коррективы в сознание граждан. А тут черный нал под надёжным присмотром.

Неброские гаражи охранялись, но с тыльной стороны имелся едва приметный лаз. Его проделала лень хозяев тащиться лишний раз через проходную. Кризис и плохая погода изо всех сил помогали гастролёру в короткой тактической операции. Гаражный кооператив был пуст, вахта была довольно далеко, а сторожем был один из тех, кто ни при каких обстоятельствах дальше метра от сторожки не отходит.

Лепесток подкатил чью-то пустую железную бочку к нужному гаражу. Взобравшись на неё, легко расправился с решеткой, предназначенной скорее отпугнуть чем хоть как-то защитить окошко второго этажа. Затем ящерицей скользнул внутрь. Пуританское убранство помещения пахло деньгами. Обмануть нюх Лепестка было невозможно.

Завесив окно найденным внутри одеялом, он включил свет. Первый раз работать было комфортно. Сердце посетителя билось ровно. Тайник нашелся минут через двадцать за декоративной панелью. Саморезы, которыми панель крепилась к каркасу, слегка люфтили, что не ускользнуло от намётанных глаз пройдохи.За панелью оказалась плохо сработанная довольно большая ниша. Тем не менее она была сухой, а от крыс была заглушена навинченным на четыре болта миллиметровым листом железа.

Барыш был более чем приятен. На какое-то время сердце сладко защемило. Считать улов было некогда, но беглый взгляд на высыпающиеся пачки банкнот, образовывающие приятную для любого свидетеля груду, запросто умещал в неё серьёзный особняк в стиле средневекового замка. Выбрав подходящую спортивную сумку, счастливчик упаковал добычу, глупо улыбнулся и не без огорчения покинул подпольное хранилище, так любовно холимое хозяином. Несколько омрачало отсутствие лишней минуты при такой работе и дурацкое ощущение, что ожиревшее чрево не полностью выпотрошено. Не считая этой помарки, налёт прошел безукоризненно.

Время позволяло перекусить в ближайшей кафешке, добраться на вокзал и ещё через час укладываться на верхней полке купейного вагона, мчащегося сквозь ночной мрак в столицу Хабаровского края. Набравший ход поезд мерно чеканил: – Канск, Канск, Канск. По лицу прохиндея блуждала глупая улыбка,а перед глазами застыл кристально чистый синий взор с двумя как сказочные жемчужины перламутровыми слезинками в которых свирепствовал Большой Тегинь, швыряя белую пену в гордую стену выстроенного замка. И где-то под ложечкой приятно щекотало.

Единственным о чем сожалел Лепесток было то, что он не сможет увидеть прокисшую мину краснокнижного деляги, своевременно оставившего благодатный пост, и к тому не станет свидетелем правительственной программы опережающего развития отдаленных территорий.

2017г.

Дождь.

В своей прелести природа богата на разнообразные выходки, причем, порою не подавая к этому никаких признаков. И вот что интересно, при отсутствии даже малейшего намека на какие-либо дуновения случается, что вокруг как-то сразу потемнеет. Небо заволочёт темно-серая дымка, по которой невесть откуда возьмутся и едва заметно поползут грязно-прозрачные, очень походящие на лохмотья облака. Кажется, будто все звуки и движения природы вдруг вымертвит какое-то неопределенное томительное ожидание. Все вдруг наполнится мешаниной духоты и прохлады от неожиданно навалившейся сырости.

С этого момента вдруг вступит в свои права и захватит власть над всем окружающим ее сиятельство влажность. Пользуясь положением, она наполняет воздух мириадами крох беспечно мельтешащей водяной пыли. От этой оседающей взвеси все окружающее приобретает более сочные краски, а насыщенный контраст вызывает некое недоверие и даже волнительность взору. Листья на деревьях потяжелеют, опустятся и начнут казаться замшевыми. Трава же, изогнувшись крутыми дугами, станет, из-за усыпавших ее мелких водяных шариков, напоминащих прозрачный бисер, а иногда и матовую жемчужину, до странности бархатисто-плюшевой. Из-за этого зелень будет видеться неосязаемо теплой. В такие моменты возникает приятное желание сорвать и прикоснуть травину к щеке, чтобы почувствовать веющее от неё загадочное тепло. В какую-то минуту, парящий водяной розбрызг незримо сменят мельчайшие капли. Они уже не парят, не беснуются в воздухе, а мерно падают. Вокруг становится прозрачнее, запахи разнотравья резко обостряются. Попадая на опущенные, приобретшие матовость, листья деревьев эти блеклые бусины на некоторое время замирают, но потом, соединившись с соседкой, извилистой струйкой стекают по ним, образуя на кончиках листов пульсирующие висячие шарики. Эти слегка дрожащие, еще очень редкие висячие водяные творения на кончиках листьев медленно разбухают и, наконец, с легким шипением опадают на траву. Листочки, с которых срываются эти капли, слегка покачиваются, отчего производится тихое шуршание. Эти падения шепотком оживляют окружающую тишину. И, что удивительно, по чьей-то прихоти висячие капли начинают образовываться все чаще и чаще, а падают все дружнее и дружнее. От этого нежный шепот сначала усиливается и затем сменяется на мерный шорох. В свои права вступает изматывающая морось.

Зачастую можно быть свидетелем, как сидящая невдалеке бездомная дворняга, в раскосости глаз и дугообразности спины которой иногда можно угадывать далекие гены подгулявшей борзой, избоченившись, почешет за ухом. Затем встанет, с большою неохотою отряхнется и, снова сев, станет потешно прижимать уши. Еще некоторое время она будет грустно озираться по сторонам.

Чуть позже едва зримую морось вдруг сменят уныло падающие толстые капли. Шорох нехотя уступит место заполнившему пространство монотонному шуму.

Какой ни будь нахохлившийся на ветке воробей, распушит перышки и встряхнет их, сметая прилепленные капли воды. Но уныло падающие капли назойливо продолжают портить ему настроение и он, кратко выругавшись, тяжело порхая, слетит с ветки.

Основательно намокшая к этому времени, с поблекшим взором дворняга медленно встанет. Ее вид определенно будет одновременно утонченно жалок и смешон. Она сделает ленивую попытку еще раз отряхнуться, затем тоскливо замрет, низко опустив голову. С нее непременно ручьями будет стекать вода. Видимо осознав, что у случайного зрителя она вызовет не столько жалость сколько смех, дворняга, высоко поднимая лапы со струящейся по ним водой, псина уморительной трусцой растворится в сером размытом пейзаже.