Божественный лик Византии

Востребованными становятся апокрифические легенды, в том числе о том, что, оказывается, на самом деле епископская кафедра в Константинополе (тогда, в древности, еще именуемом Византием) была основана апостолом Андреем Первозванным, братом апостола Петра. Как следствие, Константинополь уравнивался с Римом в апостольском происхождении, чем, очень кстати, сводил на нет его былое преимущество. Впрочем, эта идея не получила широкого распространения, и не с ней связывался рост могущества патриарха «нового Рима». Повидимому, столь привычный для византийцев принцип отождествления административнокультурного значения и главенства того или иного престола сработал и здесь. А вновь «обнаруженное» апостольство сыграло роль дополнительного фактора, свидетельствующего в пользу Константинополя. Да и нужно ли было патриарху Царьграда связываться с сомнительными легендами, если его фактическая власть над восточными территориями была невероятно широкой и едва ли кемлибо с ним разделяемой?

Широта компетенции Константинопольского архипастыря, его близость к царю, та роль, которую он играл в Церкви, многочисленность монахов, подчинявшихся ему, и колоссальное честолюбие, порождаемое этим могуществом – все эти обстоятельства уже и до IX в. изменили портрет патриарха, ставшего чрезвычайно грозным лицом.

Богатство Константинопольской церкви было огромно, авторитет – высочайшим, остальные восточные патриархи едва ли не всецело зависели от расположения «вселенского патриарха» и составляли ближайшее и верное его окружение. Если патриарх, преданный императору, мог оказывать ему серьезную помощь, то враждебно настроенный архиерей был чрезвычайно опасен, и его противодействие могло сломить волю самого царя, что не раз и бывало в действительности[438 - Дилль Ш. История Византийской Империи. С. 92.].

В подтверждение этих оценок достаточно указать, как быстро растет территория и число епископий, подвластных Константинопольскому архиерею. Так, в частности, только азиатских епископий, напрямую зависящих от Константинополя, с включением Исаврийской области, присоединенной от Антиохийского патриарха, насчитывалось в IX в. более 400. Кроме того, патриаршая юрисдикция простиралась на Грецию, Фракию, Македонию, Болгарию, области Южной Италии, включая Сицилию, и на некоторые страны вновь обращенных к христианству народов, в том числе Древнюю Русь.

Константинопольский патриарх стоял на недостижимой для других восточных патриархов высоте. Ему принадлежало фактически единоличное право утверждать церковные каноны, и хотя формально он обязан был осуществлять эту деятельность совокупно с остальными архипастырями и иными органами церковной власти, но на самом деле последние выступали послушными орудиями его воли. Вне всякого сомнения, роль остальных восточных патриархов, практически постоянно проживающих при своем Константинопольском собрате, была лишь пассивноподчиненной. Как далеко простиралось влияние Константинопольского архипастыря на другие патриархаты, можно оценить хотя бы по тому, что, случалось, архиереи «царственного града» по своей инициативе назначали иерархов на вдовствующие патриаршие кафедры.

Например, Константинопольский патриарх Полиевкт (956—970), при императоре Иоанне I Цимисхии (969—976), посвящает Антиохийским патриархом Феодора Колонийского на место умерщвленного сарацинами патриарха Христофора.

Надо сказать, что внешние условия мало соответствовали могуществу главного византийского архипастыря. Слабость Империи, еще не оправившейся до конца от иконоборческого кризиса и династических пертурбаций, возрастающее политическое могущество Рима и реальность угрозы со стороны германских императоров не делали невозможной ситуацию, при которой византийские цари согласятся на предложения понтификов признать их высший вероисповедальный авторитет в ущерб компетенции Константинопольской церкви. Можно было себе представить, какие перспективы рисовались в воображении.

Римский престол в этом случае, поддерживаемый императорами в качестве главенствующего, получает законное и неограниченное право вмешиваться в дела всех поместных кафедр, включая Константинопольскую. Императоры, и так до сих пор вполне свободно чувствовавшие себя в церковных делах Востока, при поддержке Рима окончательно утратят границу между своей властью и властью патриарха. И тогда все могущество и богатство, угодливые, внимающие лица клириков и восточных патриархов, составляющих постоянное и многочисленное окружение, почет и слава, внимание императоров, восторги многочисленных константинопольцев, тянувшихся для благословения к патриаршей руке – все это могло исчезнуть в одночасье. Было от чего прийти в волнение.

Раз и навсегда положить предел этим печальным мыслям можно было только одним путем – занять во Вселенской Церкви место Римского епископа, сохраняя при этом тот рисунок отношений, к которому стремился сам понтифик. Это был тонкий и ловкий ход – использовать все аргументы Рима, но в свою пользу, выводя соискателя на высшее место в Церкви «из игры» и одновременно используя обстоятельства времени и места в свою пользу для нейтрализации императорской власти.

Убедившись на былых исторических примерах, что церковный авторитет способен заставлять считаться с собой даже сильных императоров, апологеты восточного папизма невольно стремились подражать образу мыслей и поведению Рима, который не раз демонстрировал, каким образом клир может обеспечить свои права.

Идеологически указанный выше ход был тем менее труден, что в сознании греков Вселенская Церковь уже вполне определенно ограничилась только рамками восточных епархий, митрополий, патриархатов. И в такой Вселенской Церкви папе действительно уже не было места. Поэтому, можно сказать, Вселенская Церковь вдовствовала без своего главы, место которого незаконно занимал Римский папа.

Примечательно, что важнейшими аргументами для обеспечения всеобъемлющих полномочий патриарха Константинополя выступил столь знакомый нам «Константинов дар», широко распространенный на Западе для правового обеспечения политических прав Римских понтификов, и 28й канон Халкидона. Ссылка на 28е правило совершенно понятна, а вот обращение к римским подделкам не может на первый взгляд не удивить; но только на первый.

Теоретики византийского папизма должны были решить две задачи одновременно, обосновав, вопервых, каноничность наличия у Римского папы высших политических и церковноадминистративных компетенций; и, вовторых, законность перенесения (!) светских и вероисповедальных прерогатив пап на Константинопольского патриарха. Для решения первой из указанных задач и был востребован «Константинов дар», для второй – 28й канон Халкидона. Просто, как все гениальное.

Однако легкость решения этих задач была только кажущаяся. Даже не на практическом уровне, где труднее всего было реализовать все начинания, а еще на теоретическом, «научном», предстояло обойти немало подводных камней. Обратим внимание в первую очередь на активную многовековую дискуссию, заочно и в разное время устроенную виднейшими византийскими канонистами по поводу толкования 28го правила.

Напомним, что в свое время, желая упрочить положение Константинопольского патриарха, Отцы Халкидонского Собора постановили: «Престолу ветхого Рима Отцы прилично дали преимущества: поелику то был царствующий град. Следуя тому же побуждению и сто пятьдесят боголюбезнейших епископов предоставили равные преимущества святейшему престолу нового Рима, праведно рассудив, да град, получивший честь быти градом царя и синклита и имеющий равные преимущества с ветхим царственным Римом, и в церковных делах возвеличен будет подобно тому, и будет второй по нем». И вот эта неопределенность последнего словосочетания, сознательно допущенная в V в., чтобы не обострять отношения с Римской церковью, теперь требовала своего «истинного» уразумения.

Самым желанным был, конечно, вариант с толкованием, обосновывающим преходящие права Рима, и некоторые попытки на этот счет предпринимались задолго до IX века. Так, согласно некоторым древним комментариям, предлог «по» означает время, а не умаление чести Константинополя перед Римом. Позднее канонист Алексей Аристин более обстоятельно излагает эту мысль. Здесь, полагал он, имеется в виду не честь, а время, «как если бы кто сказал: по многом времени и епископ Константинопольский получил равную честь с епископом Римским».

Но это была явная по своей искусственности натяжка. Другие канонисты (Иоанн Зонара и Феодор Вальсамон) опровергли такой комментарий, ссылаясь на 131ю новеллу императора св. Юстиниана I Великого, в которой говорится: «Постановляем, согласно с определениями Святых Соборов, чтобы святейший папа древнего Рима был первым из всех архиереев, а блаженнейший епископ Константинополя, нового Рима, занимал второй чин после апостольского престола древнего Рима и имел преимущество чести пред всеми прочими»[439 - Красножен М. Толкователи канонического права Восточной Церкви: Аристин, Зонара и Вальсамон. Юрьев, 1911. С. 71, 72.].

Впрочем, опровергая комментарии Аристина, тот же Вальсамон в другом месте рассуждал еще категоричнее своего коллеги. Он не просто уравнял права епископов двух первейших кафедр, а обосновал, почему Рим утратил эти широчайшие полномочия. Поскольку, писал он, папа впал в схизму и им «уже овладел демон гордыни и ограничил его одним Западом» (!)[440 - Суворов Н.С. Византийский папа. Из истории церковногосударственных отношений в Византии. С. 131.], то его права переходят к тому, кто Вселенскими Соборами был признан вторым по чести после Римского епископа, т.е. к Константинопольскому патриарху.

Впрочем, и в «мягкой» редакции толкования 28го канона права патриарха ничуть не пострадали. Любопытен в этом отношении комментарий Феодора Вальсамона на 12е правило Антиохийского поместного собора, безусловно основанный на римских подделках, принятых им в качестве истинных документов. В частности, Вальсамон пишет буквально следующее: «Поскольку грамота св. Константина, данная св. Сильвестру, определяет, что папа имеет все императорские права, а Второй и Четвертый Вселенские Соборы дали патриарху Константинопольскому преимущества папы и определили, что он во всем почтен подобно папе (выделено мной. – А.В.), то приговор его по необходимости не должен подлежать апелляции, как и императорский приговор не обсуждается вновь. Поэтому, как кажется, синодские указы выпускаются с теми же преимуществами, как и императорские указы… И не должно быть дозволено, чтобы патриаршее судебное рассмотрение было переносимо к императору»[441 - Правила Святых Поместных Соборов с толкованиями. С. 175, 176.].

Несложно заметить, что во всем комментарии главное – уравнять права патриарха и императора, естественно, за счет императора, для чего и востребуется «Константинов дар» вместе с 28м каноном[442 - Суворов Н.С. Византийский папа. Из истории церковногосударственных отношений в Византии. С. 126, 127,].

Это далеко не единственный случай ностальгического воспоминания Вальсамона о всемогущем папе Древнего Рима с его многочисленными прерогативами. Нет, конечно, Вальсамон даже и не думает о том, чтобы восстановить его права на территории Восточной Церкви. Но он без всяких сомнений вспоминает о папских преимуществах и высших экстерриториальных судебных полномочиях, когда возникает необходимость канонически подкрепить статус Константинопольского архипастыря.

Комментируя упомянутый выше 3й канон Сардикийского собора 343 г. о том, что смещенный с кафедры епископ вправе апеллировать к Римскому папе, Вальсамон пишет: «То, что во власти папы состоит – быть ли новому рассмотрению отзыва или не быть – составляет особенность церковных дел… Определенное относительно папы должно относиться и к Константинопольскому патриарху, потому что в различных правилах и ему предоставлена во всем такая же честь, как и папе»[443 - Правила Святых Поместных Соборов с толкованиями. С. 295.].

Конечно, такой комментарий вызывает множество вопросов и сомнений. Если Вальсамон здесь имел в виду 28й канон Халкидона, то к чему ссылка на «различные правила», тем более что 28й канон затрагивает конкретно вопрос о судебной компетенции Рима и Константинополя? Если же наш комментатор основывался на иных актах, то, безусловно, они должны были быть приведены в тексте. Но вместо традиционного для своего стиля обоснования вывода ссылками на множество эдиктов, новелл, канонов и судебных решений, Вальсамон в данном случае ограничивается только неконкретным обобщением, что не может не удивлять.

Аналогичный комментарий приводится к 4му и 5му правилам этого же Собора. В частности, обосновывая предусмотренную этими нормами возможность оспаривания решений местных Соборов у Римского папы, Вальсамон ссылается на исключения из судебных процедур и в конце подытоживает: «Этот род суда представлен на усмотрение папы. А поелику в предыдущих правилах мы сказали, что определенное относительно папы не составляет преимущества только его одного, так чтобы каждый епископ в случае осуждения по необходимости обращался к престолу Рима, но должно относиться это и к епископу Константинополя; то это же самое мы утверждаем и опять»[444 - Правила Святых Поместных Соборов с толкованиями. С. 302.]. Иначе говоря, Вальсамон без всяких сомнений предоставляет Константинопольскому патриарху право вселенского судьи, ссылаясь на аналогичное право Римского папы.