Македонские легенды Византии

Возможно, религиозное чувство нового царя не было таким горячим, как у св. Феофании, но, несомненно, глубоким. Лев VI много жертвовал на строительство монастырей и храмов, а также писал праздничные каноны и стихиры, вошедшие в состав богослужебных книг. Император настолько увлекался чтением богословских трудов, что тратил на это занятие не короткие часы досуга, а почти все время. Неправильно, однако, полагать, будто государственные дела совершенно не волновали его. По многим направлениям деятельности Римского государства он продолжил политику отца и, в частности, решительно уничтожал последние остатки республиканского строя – отжившие, но все еще опасные атавизмы. Затем он упразднил сенат и отменил муниципальное устройство в городах, как уже совершенно невостребованное жизнью.

Первым его делом после вступления на царский престол стало восстановление доброго имени и отдание последних почестей (пусть и запоздалых) императору Михаилу III. В Хрисополь, где находился прах погибшего царя, был отправлен стратилат Андрей, сенаторы и священники. Они извлекли останки Михаила III, обрядили в царские одежды, положили в кипарисовый гроб, а затем доставили в Константинополь и торжественно перенесли в усыпальницу храма Святых Апостолов111.

Это событие вновь возродило старые слухи, будто настоящим родителем Льва Мудрого являлся император Михаил III. Но едва ли действия молодого царя имели своей целью почтить память «отца». Во-первых, нельзя сбрасывать со счетов естественное желание молодого царя хотя бы немного загладить вину Василия Македонянина. А, во-вторых, как настоящий василевс, полный сознания своего статуса, он не мог не желать отдать дань одному из своих предшественников.

Его считали чрезмерно подозрительным, но мог ли жить с открытой душой император, на жизнь которого не раз покушались самые близкие люди?! Едва он стал единоличным правителем, как выяснилось, что отец его возлюбленной Зои Заутцы вместе с несколькими придворными составил заговор с целью убийства царя. И самое удивительное, что, открыв намерения заговорщиков, Лев VI не смог покарать преступников, спрятавшись от них в своем дворце (!). Лишь после того, как некий магистр Лев Феодотакис примирил царя с отцом его возлюбленной, император осмелился открыто ходить по царским покоям112.

В этом нет ничего удивительного: еще не приобретший опыта в делах государственного управления, Лев Мудрый казался многим придворным излишне робким и неуверенным в себе. Напротив, Заутца, прекрасно понимавший, что может произойти с ним лично вследствие какого-нибудь удачного заговора, очень опасался за свою жизнь. Как и в любом обществе, высший свет Византии был изнутри разделен на множество партий и групп, соединившихся по интересам. Понятно, что первый сподвижник и друг покойного Василия Македонянина мог в случае неудачного правления Льва Мудрого расстаться с жизнью, причем не по своей воле. Заутца резко осаживал молодого царя и не давал воли жалости, постригая в монахи и ссылая всех подозрительных людей.

Особенно неприятно было для Льва VI то, что Заутца поссорился с его любимым духовником Евфимием, и все попытки примирить их ничего не дали. На этой почве и произошла первая размолвка Заутцы с императором, закончившаяся, как видим, тем, что Лев Мудрый пошел навстречу пожеланиям своего опекуна113.

Этот заговор был первым, но далеко не последним. Незадолго до смерти второй жены, Зои, ее родственники – эпикт (служащий из числа конюшенных) Василий, этериарх Николай и друнгарий виглы Парда, опасаясь, что царь женится в третий раз и забудет о них, решились просто сместить его с престола. По счастью, некий евнух из арабов по имени Самон донес императору о готовящемся перевороте, и тот схватил изменников. Примечательно, но ни один из них опять не был казнен114.

Если перечень малосимпатичных качеств Льва VI довольно ограничен, то, напротив, о его достоинствах можно сказать много. Так, по одному справедливому замечанию, Льва Мудрого следует отнести к самым выдающимся церковным законодателям после императора св. Юстиниана Великого. Замечательно, что, как и его отец, Лев VI шел в этом отношении путем, указанным еще царями Исаврийской династии, хотя официально законодательство Исавров было отвергнуто им по идейным соображениям – они желали выделиться на фоне иконоборцев.

Попутно цари-македонцы продолжили ревизию действующего законодательства, отменяя устаревшие институты и нормы, и издавая новеллы для удовлетворения насущных вопросов бытия. «Кодекс Юстиниана» уже давно не соответствовал потребностям жизни Византийской империи. И зачастую местные судьи были вынуждены самостоятельно составлять целые сборники местных обычаев, которые применялись в конкретном месте, а со временем даже вытеснили официальные сборники права. Нельзя также забывать, что этнический состав многих территорий резко изменился за последние 300 лет, и новым подданным царя были чужды старые законы115.

«Под влиянием местных обычаев, – писал об этом сам Лев VI, – еще не ставших законным правом и единственно почерпывающих силу в угодливости толпе, возникают многие новшества, происходит путаница в применении закона, и в делах чрезмерные запущение и беспорядок». Между тем, продолжает он свою мысль, «законы служат как бы охранителями нашей жизни и врачами, которые, с одной стороны, затрудняют укоренение в жизни дурных привычек, с другой, устраняют вредные последствия тех, которые уже незаметно проникли в общество, отсекая зло с корнем и не давая ему укрепиться»116.

Доработав при содействии юристов отцовское наследие, император выпустил сборник «Василики», состоявший из 6 томов или 60 книг. Не удовлетворившись этой работой, царь выпустил еще более 100 новелл по вопросам канонического права – по другим источникам, всего им было выпущено 120 или даже более 200 новелл. Например, только на имя своего брата Константинопольского патриарха св. Стефана он написал более 50 законов, причем каждое из новых узаконений сопровождалось подробными разъяснениями самого царя относительно мотивов своего решения и должной практики применения данной новеллы. Отличительная же черта новелл заключалась в том, что они проникнуты мягкостью, гуманностью и практичностью117.

Лев не считал себя связанным старыми правилами, а потому, действуя свободно, устанавливал новые канонические нормы. В вопросах о браке, священстве, крещении младенцев, владении церковными имуществами (например, новеллы 7, 16, 17) царь рассуждал совсем иначе, чем его предшественники. Его новеллы, по обыкновению, пестрят ссылками на Священное Писание, апостольские и святоотеческие правила, гражданские законы прошлых лет, внося и закрепляя тем не менее новые идеи.

При этом император строго разделял сферу действия своих новелл и освященных древностью канонов, заявив как-то: «В делах гражданских полезнее законы гражданские, а в делах церковных, для благоустройства всех, полезнее священные постановления». Правда, на практике эта граница неоднократно нарушалась Львом Мудрым – да и могло ли быть иначе в условиях все еще сохраняющейся «симфонии властей»?

В частности, царь заметил как-то, что память многих святых подвижников Православия не празднуется в Римской империи, а потому 38-й новеллой установил эти праздники. В другом случае (2-я новелла) царь установил правило о том, что лица, имеющие детей, также вправе претендовать на епископство118. Кроме того, василевс определил обязательное празднование воскресного дня, запретив в этот день любые работы – исключение делалось лишь для земледельцев в летнюю страду. Подтвердив узаконения своего отца о принудительном крещении иудеев 55-й новеллой, Лев VI обязал тех жить по христианскому обычаю.

Заботясь о благочестии клириков, император установил 15-й, 36-й и 39-й новеллами, что архиереев и священников, унижающих свое достоинство адвокатской практикой и выполнением частных поручений, следует на время запрещать в священничестве, а также налагать на них епитимию. После покаяния они могут вернуться к священнодействию, отмечал Лев Мудрый, поскольку эти прегрешения вполне понятны по слабости человеческой природы и нашей немощи. Но если они вновь будут пойманы на этом, то должны быть навсегда запрещены к служению. Конечно, это было известным отступлением от некоторых канонов, установленных Вселенскими Соборами, но вполне оправданным с точки зрения жизни119.

Развивая идеи, изложенные в 82-м Апостольском правиле, император 11-й новеллой установил, что раб, достигший епископского сана без ведома и разрешения своего господина, лишается его. «Мы не только не прощаем тех, кто достиг какой-либо цели обманом или воровством, и не позволяем им пользоваться тем, что они приобрели, но и нередко наказываем их как преступников. Тем более мы не позволяем, чтобы спокойно жил и пользовался двумя самыми почетными преимуществами – свободой и священством тот, кто осмелился получить их путем воровства, пронырливости и постыдного обмана».

В брачном законодательстве отдельные новеллы Льва VI вызвали настоящий переворот. Например, он уравнял в правах на вступление в брак свободных лиц и рабов. Василевс объявил, что брачные союзы рабов и свободных граждан должны считаться законными, хотя некоторое время свободная женщина, вышедшая замуж за раба, должна претерпеть в несвободе. Однако дети от такого брака в любом случае являются полноправными гражданами Римской империи. Затем император решительно запретил конкубинат (внебрачное сожительство), заявляя, что такого насилия над верой и природой он в своем государстве не потерпит. Рядом с этим законом стоит новелла, согласно которой брак непременно должен начинаться с благословения Церкви – ранее сакральные церемонии осуществлялись лишь по желанию самих брачующихся сторон. Таким образом, старое промежуточное состояние между браком и безбрачием, известное еще с античных времен, было законодательно упразднено (39-я новелла).

Львом Мудрым было введено обязательное правило об обручении брачующихся лиц, согласно которому нарушение обручения противно церковному обычаю и потому неприемлемо (73-я новелла). Запрещено было также обручать лиц моложе 15 и 13 лет (соответственно мужчину и женщину)120. Заботясь о солдатах, император 33-й новеллой совершенно запретил женам воинов, пропавших без вести, вступать в брак без удостоверения воинскими властями смерти их супругов. За ослушание они подвергались телесным наказаниям вместе со своим новым мужем, и военные командиры – большому штрафу. Мужьям и женам пленников также запрещалось вступать в новый брак.

Вместе с тем Лев Мудрый расширил перечень оснований для расторжения брака. В частности, согласно 30-й новелле, поводом к разводу считалось соглашение замужней женщины с другим мужчиной о браке, поскольку, как считал царь, прежний брачный союз уже не существует по Божественным заповедям. Аборт также стал считаться основанием для развода – правда, если он имел место не по инициативе мужа (31-я новелла). В случае сумасшествия жены муж также мог развестись с супругой.

Другим замечательным юридическим памятником являлась «Книга эпарха», также принадлежавшая перу императора Льва Мудрого. Как известно, градоначальник Константинополя, эпарх, занимал высокую ступеньку в византийской «табели о рангах», и «Книга эпарха» детально регламентирует его деятельность. В этом сочинении регулируются также вопросы организации торговли корпорациями, обязанности чиновников по поддержанию порядка торговли на столичных рынках, а также внутренняя организация самих корпораций, торговых и ремесленных цехов121.

Надо сказать, что свод законодательства Льва Мудрого активно использовался в восточных христианских странах, включая Грузию и Армению. Интересно, что еще в XV веке Молдавский князь Александр Добрый (1401—1433) приказал перевести на молдавский язык «Василики», полученные им из Константинополя. Албанский свод законов, изданный в 1646 г., также включал в себя в качестве важнейшей составной части «Василики» Льва VI. В Валахии в 1634 г. был издан свод государственных и церковных законов, который исследователи считают точной копией «Василик»122.

«Василики» и новеллы Льва Мудрого широко использовались не только на Востоке, но и на Западе, где превалировало законодательство св. Юстиниана Великого. Но «Василики» были очень удобны тем, что зачастую не только содержали тексты новелл святого императора, но и давали ссылки на их источники, что очень нравилось глоссаторам.

Как некогда знаменитый св. Юстиниан Великий, Лев VI много времени посвящал составлению проповедей и церковных песнопений. Сохранились его «слова» на Рождество Богородицы, Введение Ее в храм, Благовещение, Сретение, Рождество Христово, Вербное Воскресенье, Воздвижение Святого Креста Господня, Воскресение и Вознесение Христа, Сошествие Святого Духа и Пятидесятницу, Успение Богородицы, Неделю Всех Святых, Усекновение главы Иоанна Предтечи, в честь св. Иоанна Златоуста и св. Николая Мирликийского, и «слово» ко всем христианам – всего 19 проповедей. Из несохранившихся сочинений известны работы «О судьбе», «Главы о добродетели», «Нравственные правила». Кроме того, Льву Мудрому приписывается полемическое сочинение с сарацинским князем Омаром. Как правило, эти проповеди зачитывались в храмах его чиновниками, но нередко царь и сам выходил с текстом на амвон123.

Не менее плодотворным император был и в области церковной гимнографии. Он написал стихиру на «Хвалите» в Лазареву Субботу, две стихиры на Великий Пяток, стихиру на утрени в неделю вай «Презревши, душа моя, божественных помазаний», 5 стихир на «Господи воззвах» за вечерей, 11 стихир Евангельских, среди них известную стихиру «Придите, людие, триипостастному Господу поклонимся». Его перу принадлежит и песнь на второе пришествие Христа, впоследствии положенная на ноты124.

Анализ проповедей императора показывает, что он владел достаточными познаниями в Священном Писании и богословской литературе, не без успеха раскрывал догматико-полемические темы, широко пользовался церковно-историческими и житийными материалами. И по форме все его проповеди имеют признаки риторически правильных сочинений, речь царя полна сравнений и образов, в общем – перед нами яркий пример схоластической проповеди, образец риторической науки. Но в «словах» Льва Мудрого встречаются и элементы современности. Он призывает к доброте и добротолюбию, духовному единению, и сам обещает употребить все силы для доброго управления вверенным ему Богом народом125.

Глава 2. Царь и патриарх. Четыре брака императора

По этим причинам совершенно очевидно, что иногда высказываемые суждения, будто в лице Льва VI на царский престол взошел только философ, лишены всяких основания. Император прекрасно ориентировался в сложившейся к концу царствования своего отца ситуации и предпринял предупредительные меры, направленные на укрепление царской власти и самодержавия. Со времени Собора 879—880 гг. прежний баланс отношений между императором и столичным клиром оказался нарушенным, и «симфония властей» испытала первый системный кризис – об этом подробно речь пойдет в специальном приложении. Сейчас лишь отметим, что первым следствием этого кризиса стало постепенное удаление императора из сферы управления Восточной церковью и сосредоточение в руках столичного патриарха невиданных ранее прерогатив, сравнимых разве что с папскими полномочиями на далеком Западе.

Идеологом этого движения, душой и живым символом новой церковной партии стал св. Фотий. Уже давно не молодой человек, претерпевший множество испытаний, угнетаемый недугами, он все еще оставался влиятельной политической фигурой в византийском обществе. Это обстоятельство и решило судьбу св. Фотия, которого первым коснулись перемены. Вскоре после начала царствования бывший ученик святителя прямо высказал свою волю – св. Фотий должен оставить патриарший престол столицы. В принципе патриарх мог и побороться за себя: и ранее и позднее некоторые непокорные архиереи позволяли себе апелляции к епископским собраниям, не желая подчиниться воле василевса. Но св. Фотий не стал сопротивляться и добровольно отправился в монастырь Гордон.

Впрочем, сохранились свидетельства, что престарелый патриарх оказался замешанным, хотя бы и косвенно, в очередном заговоре против Льва VI – по прошествии времени этот факт не был никем ни подтвержден, ни опровергнут. Уже знакомый нам архиепископ Феодор Сантаварин – главный обвиняемый по проведенному расследованию, был ослеплен и сослан в Афины, а св. Фотий удален в монастырь126.

На его место император возвел в патриаршее достоинство своего младшего брата 16?летнего св. Стефана (886—893), носившего сан диакона и бывшего синкеллом (сокелейником) св. Фотия. Это был жестокий удар по клирикам, чьим мнением никто не поинтересовался – понятно, что никаких заслуг перед Церковью св. Стефан не продемонстрировал по причине своего юного возраста, и его назначение состоялось по единоличной воле царя. На Рождество 886 г. митрополит Кесарии Каппадокийской Феофан совершил посвящение св. Стефана в присутствии множества архиереев и самого василевса. Теперь, при юном патриархе, к тому же его брате, император мог быть абсолютно убежден в том, что все ветви власти в Римской империи сосредоточены в его руках.

Поражению партии «фотиан» много способствовало одно послание из Рима, принадлежавшее папе Стефану V (885—891). Верный последователь Николая I и Адриана II, Стефан V не преминул после начала своего понтификата высказать некоторые претензии Василию I Македонянину. Он заметил, что наверняка автором последних, так раздражавших понтифика, писем императора в Рим является не он сам, а Константинопольский патриарх – «царь, верный постановлениям Собора 869—870 гг., не мог так плохо писать о Римской церкви». Опровергнув слова об ошибках предыдущих понтификов («представительница всех Церквей не может ошибаться»), апостолик перешел в наступление, утверждая, что если и есть где нестроения, так это в Константинополе.

Святой Фотий, по его мнению, всего лишь мирянин, и только любовь Римского епископа к императору заставляет его воздержаться от порицаний в адрес Восточной церкви. В конце папа выражал радость по поводу того, что Василий Македонянин предназначил своему сыну св. Стефану духовную карьеру – видимо, в Риме были хорошо осведомлены относительно ближайших планов василевса. Это послание пришло в византийскую столицу осенью 886 г., когда Василий I уже почил в Бозе, и в значительной степени развязало руки Льву VI в отставке св. Фотия. Если папа не признает св. Фотия законным патриархом, то как тот может оставаться на престоле? И наоборот: если понтифик приветствовал рукоположение св. Стефана в клирики, то, значит, с назначением брата Константинопольским патриархом проблем не будет127.

Опасения царя связывались не с возрастом нового патриарха, а все с тем же св. Фотием. Дело в том, что рукополагал св. Стефана в диаконы сам св. Фотий. Но если он не признан законным патриархом, то, очевидно, и все его рукоположения являются ничтожными с канонической точки зрения. Однако император, не вдаваясь в такие подробности, никоим образом не ставил под сомнение факт посвящения своего брата. А сторонники св. Фотия тем более желали отдать последнюю дань уважения своему учителю и вождю. Оставался Рим, с которым Лев Мудрый начал выстраивать добрососедские отношения, и «игнатиане», вовсе не исчезнувшие со страниц церковной истории после смерти св. Игнатия и сохранившие вес в обществе. Они, известные ригористы и сторонники застывших форм, представляли главную угрозу для Льва VI и св. Стефана.

Чтобы не создавать очередного раскола, император собрал всех заинтересованных лиц в Константинополе в начале 887 г. на Собор, причем в число приглашенных попали не только епископы и игумены, но и рядовые монахи, пресвитеры, диаконы. Возглавлял «игнатиан» митрополит Неокесарийский Стилиан. В своей речи царь напрямую предложил «игнатианам», если те опасаются вступать в общение с патриархом св. Стефаном, направить просьбу папе в Рим дать разрешение на служение с клириками, поставленными св. Фотием. Естественно, «игнатиане», довольные отставкой св. Фотия, согласились и направили послание папе Стефану V128.

В своем письме в Рим Стилиан долго обличал св. Фотия, просил простить народ Константинополя за заблуждения относительно свергнутого патриарха (св. Игнатия), неожиданно и неприятно для понтифика заметив, что это произошло под руководством папских легатов, а затем сформулировал главную просьбу. «О, честный глава! Ведь никто из бывших в общении с Фотием не сделал этого по собственному побуждению, но лишь по насилию предержащей тогда власти. Молим твое преподобие: пожалей отчаявшихся людей! Через это ты и сам удостоишься милости Божией, дабы молитвами Богородицы и всех святых управлять как можно дольше Апостольской церковью».

Получив столь лестное для себя (за небольшим, но непритным исключением) послание митрополита, понтифик не без удовольствия вмешался в дела Константинопольской церкви в роли почетного и абсолютного судьи. Однако, к неудовольствию греков, начал с того, что вернулся к вопросу о каноничности поставления патриархом св. Фотия.

В своем ответном письме он выразил недоумение тем обстоятельством, что в послании восточного клира говорилось о низложении св. Фотия, а в послании императора – о добровольном оставлении им патриаршего престола. Эта разница слишком существенна, заметил понтифик, чтобы пропустить ее мимо. А поэтому потребовал прислать в Рим восточных епископов, дабы исследовать все обстоятельства дела, после чего (не раньше) готов будет вынести окончательное суждение по данному вопросу. «Ибо святая Римская церковь служит как бы зеркалом и образцом для прочих церквей, и что она постановит, то остается нерушимым на вечные времена»129.

Письмо папы поставило Стилиана и его сторонников в крайне затруднительное положение. Получалось, что если св. Фотий добровольно оставил престол, то, следовательно, ранее он занимал его законно. Говорить же, что его низвергли – значит, утверждать заведомую ложь: ведь никакого специального Собора для повторного осуждения св. Фотия не собирали; и Рим прекрасно знал об этом. Целых 3 года «игнатиане» находились в размышлении относительно того, как отвечать апостолику; наконец ответ был подготовлен.

В ответном послании они пояснили, что якобы просто вышло недоразумение. Те, кто писал, будто св. Фотий отрекся добровольно от патриаршества, признавали его священническое достоинство, но они сами строго следовали приговорам пап Николая I и Адриана II. «Как мы могли признать осужденного добровольно отказавшимся?» – риторически вопрошали «игнатиане». Вместе с тем напомнили свою старую просьбу относительно тех, кто признавал св. Фотия патриархом по насилию, и ссылались на аналогичное желание императора, «который вывел нас из тьмы и сени смертной и даровал свет свободы». За счет таких хитроумных словопрений митрополит Стилиан и его партия надеялись выйти из сложного положения, одновременно с этим уклоняясь от категоричных суждений по главному вопросу – признают они св. Фотия легитимным патриархом или нет.

Но папе Стефану V не суждено было завершить начатое дело, поскольку к тому времени он уже отдал Богу душу. Впрочем, смена лиц на папском престоле практически не повлияла на существо вопроса. Новый понтифик Формоза (891—896) направил в 892 г. в Константинополь послание, в котором укорял византийцев за то, что они не уточняют, кого следует прощать: если признавшие св. Фотия патриархом миряне, то они достойны снисхождения; а если клирики, то как сообщники осужденного сами заслуживают осуждения. Правда, новый папа готов был простить и их, если они признают себя согрешившими, покаются и пообещают впредь не грешить.

Однако имело место существенное уточнение в письме: папа Формоза особенно отмечал, что таковых он готов простить, но как мирян, из чего выходило, что и Константинопольский патриарх св. Стефан, царственный брат, по существу должен оставить патриаршую кафедру и остаться в звании мирянина. Отдельно досталось митрополиту Стилиану, которого папа жестко отчитывал за отказ прямо и откровенно ответить на главный вопрос: признает ли он св. Фотия патриархом? Послание это было привезено в Константинополь папскими легатами, которым Формоза и поручил дальнейшее расследование дела.

Столь негибкая позиция Рима в очередной раз сильно охладила отношения между Западной и Восточной церквами. Разумеется, император Лев Мудрый никогда не пошел бы на то, чтобы добровольно, своими руками низвергнуть с патриаршего престола собственного брата, им же поставленного в столичные архиереи. Даже строгие «паписты» – Стилиан и «игнатиане», основу которых составляли Студийские монахи, испытали горькое разочарование по поводу столь нелепых амбиций Рима. Мало-помалу они начали присоединяться к своему юному патриарху, нисколько не заботясь о том, признан он таковым Римским епископом или нет130.

Поскольку же в этот период времени всеми делами в Восточной церкви управлял сам император, то, по сути, весь клир объединился вокруг Льва Мудрого. Возможно, эта история еще могла бы иметь свое продолжение, но 17 мая 893 г. патриарх св. Стефан скончался и был погребен в малоизвестном Сикейском монастыре. Позднее он был причислен Константинопольской церковью к лику святых, как праведник и великий аскет.

Смерть св. Стефана вызвала новые интриги, связанные с личностью будущего патриарха. Небезызвестный нам Заутца, по-прежнему имевший серьезное влияние на императора, сделал все, чтобы не допустить поставления в столичные архиереи Евфимия – духовника Льва Мудрого, яркого представителя партии «игнатиан». И действительно, новым Константинопольским патриархом решением царя был назначен св. Антоний II Кавлей (893—901), ранее подвизавшийся на монашеском поприще в одной из обителей на берегу Босфора.

Это был очень интересный человек, происходивший из знатного рода, начитанный (он научился читать в 5?летнем возрасте), благочестивый и аскетичный. Еще в молодости он был посвящен св. Фотием в пресвитеры и, следовательно, являлся представителем партии «фотиан» – неприятное известие для Рима. Кроме того, незлобивый и простой, патриарх св. Антоний II снискал любовь и уважение среди «игнатиан». Выбор царя пал на него не только по этим причинам, но и вследствие того, что, будучи престарелого возраста, совершенно не разбираясь в политических делах и далекий от дворцовых интриг, он никак не мог стать конкурентом Льву Мудрому в части церковного и государственного управления131.

Даже ригоричный Стилиан безоговорочно признал св. Антония II в патриаршем достоинстве и лишь написал в Рим письмо, в котором ради приличия спрашивал согласия папы на церковное общение с «фотианами», мало беспокоясь ожидаемым ответом. Конечно, это послание повергло понтифика в шок. Новый папа Иоанн IX (898—900) даже усомнился, не в насмешку ли над ним Стилиан направил такое письмо, не стремился ли он унизить Римский престол, и, разумеется, не дал своего согласия. Но, умудренный печальным опытом своих предшественников, заметно смягчил тон ответного послания, опасаясь окончательно потерять сторонников в Константинополе. В конце концов отношения между двумя «вселенскими» кафедрами выровнялись и стали почти мирными, тем более что вскоре патриарх св. Антоний II скончался, а вместе с ним исчез и предмет спора132.

Но здесь возник новый вопрос, вновь взбудораживший Кафолическую Церковь. Как известно, замужество первой любви Льва Мудрого Зои Заутцы на Феодоре Гузуниате не прервало, однако, между ними прежних интимных отношений. В 893 г. Льва VI постигло сразу два несчастья: умерла его дочь Евдокия, а вслед за ней императрица св. Феофания (10 ноября). Царь решил построить храм в ее честь, и вскоре многочисленные чудеса на могиле покойной императрицы засвидетельствовали, что Византия обрела новую святую133.

А в начале 894 г. скончался муж его старой возлюбленной – теперь руки василевса оказались развязанными. Недолго думая он поселил Зою у себя во дворце, а в утешение даровал ее отцу новый в византийской иерархии титул «василеопатр» («отец царя»).

Однако горячее желание царя соединиться с Зоей законным браком встретило неожиданное препятствие со стороны его же духовника Евфимия, наотрез отказавшегося венчать императора с этой «дурной женщиной». Монах вполне резонно говорил царю, что тот может венчаться с любой другой женщиной, но только не с этой, поскольку в таком случае все подумают, будто слухи и сплетни об их преступной и богопротивной связи являются правдой. Но Льву Мудрому было нечего терять, и потому император не принял аргументов старца, стараясь все же уговорить его134.

Однако пресвитер неизменно отказывал в удовлетворении просьбы царя, за что и был отправлен в обитель св. Диомида, откуда продолжал порицать «дерзновенное беззаконие». Нет никаких сомнений в том, что это довольно суровое наказание было подсказано императору василеопатром (уже!) Заутцой, которого очень обидел отказ Евфимия венчать его дочь с царем. Все же в конце 894 г. придворный священник Синап совершил таинство брака, за что был подвергнут запрещению патриархом св. Антонием. Впрочем, император недолго наслаждался счастьем – осенью 896 г. императрица Зоя умерла от внезапной болезни. Как рассказывали, для похорон ей нашли гроб, на котором были вырезаны слова: «Дочь Вавилона несчастная» – явный намек на Зою, как «Вавилонскую блудницу»135.