Прощание с Византией

21 декабря 1249 г. армия короля добралась до речки Бахр асСагир, являвшейся притоком Нила, и разбила лагерь именно в том месте, где в 1221 г. останавливались крестоносцы под руководством кардинала Пелагия. Армия египтян под командованием другого полководца, ФакрадДина, расположилась на противоположном берегу, в 3 км от города альМансуры. Шесть недель противники стояли друг напротив друга, но в феврале какойто бедуин предал своих товарищей и за крупное денежное вознаграждение показал пилигримам брод на другой берег.

Эта операция, состоявшаяся 8 февраля 1250 г., принесла пилигримам успех, но стоила многих жертв. Уже с первых минут боя авангард крестоносцев подвергся яростной атаке турок, и очень скоро погибли граф д’Артуа, Рауль де Куси, Уильям, граф Солсбери и более 280 рыцарейтамплиеров. Еще несколько сотен воинов получили тяжелые ранения. Правда, и сарацины несли потери, более того, в самом начале сражения погиб ФакрадДин: он столкнулся с двумя рыцарямитамплиерами, и те зарубили его. Теперь командование на себя взял мамелюк Бейбарс230.

Войска христиан переправлялись на другой берег и тут же вступали в бой. Но турки сумели прорвать их центр и вклиниться между двумя частями крестоносного воинства. В скором времени в бой вступил уже сам король Людовик Святой со своими рыцарями. Наконец, сражение, длившееся весь день, завершилось. Город взять пилигримам не удалось, и они отошли в свой лагерь231.

Но едва наступила ночь, как сарацины внезапно напали на них. Первыми атакам подверглись воины графа Анжуйского, брата короля, к которому тот поспешил на помощь, едва услышав звон оружия. А вслед за тем сражение закипело уже по всему фронту. К утру египтяне отступили, и крестоносцы праздновали победу, потеряв, правда, вновь немало прекрасных воинов и военачальников. Через 9 дней на поверхность воды стали всплывать трупы убитых при переправе рыцарей и мусульман. Их было такое множество, что король, опасаясь эпидемии, нанял сотню бродяг, которые за деньги взялись захоронить покойников.

В пятницу, 11 февраля 1250 г., мамелюки снова нанесли смелый и неожиданный удар по лагерю крестоносцев. Эти бесстрашные воины, набираемые в основном из числа белых мальчиковрабов покоренных народов Кавказа (прообраз будущих янычар), наступали настолько дерзко и мощно, что многие пилигримы впоследствии говорили, будто никогда ранее не видели такой смелой атаки. Многие латиняне погибли в этом бою, Великий магистр тамплиеров Гильом де Соннак (1247—1250) потерял глаз и почти всех своих товарищей по Ордену. Однако и сарацины недосчитались 4 тысяч воинов232.

Восемь недель простоял Людовик со своим войском в лагере, проводя время в обороне от вездесущих мамелюков. Но когда 16 марта 80 французских кораблей, которые должны были доставить пилигримам продовольствие, показались на горизонте, как тут же на них напали легкие египетские суда и потопили сразу 32 корабля. Вслед за этим в лагерь крестоносцев проник голод – самое страшное оружие. Подвоз продовольствия из Дамьетты был крайне затруднен – повсюду разъезжали конные отряды сарацин, и в крестоносном лагере наступила страшная дороговизна.

Как рассказывают современники тех событий, один бык стоил не менее 80 ливров, а баран или свинья – по 30 ливров. Вскоре положение французов стало бедственным – многие воины были ранены, а поправить здоровье им мешало отсутствие пищи. Чтобы избежать гибели, Людовик Святой решил отвести свои войска к Дамьетте, где располагался лагерь герцога Бургундского233.

Для обеспечения своего отхода Людовик IX попытался договориться с султаном, но Тураншах, уже прибывший в Египет и принявший командование армией, прекрасно осведомленный об истинном положении дел пилигримов, наотрез отказался от какихлибо переговоров. От безысходности 5 апреля французы и их союзники двинулись в обратный путь в полном окружении врагов. На следующий день вновь произошло сражение, в котором погиб магистр тамплиеров, получивший множество ранений.

Король находился впереди армии во главе отряда телохранителей и являл пример стойкости и мужества, но, не отличавшийся крепким здоровьем, заболел дизентерией. Однако ни за что не желал оставлять войско. «Отвага и выдержка короля, – писал один исследователь, – были выше всяких похвал». Он едва держался в седле и под конец дня потерял сознание. В довершение всех бед в спешке по чьейто ошибке забыли уничтожить сооруженный ранее понтонный мост, и теперь сарацины беспрепятственно перешли реку и бросились в погоню за крестоносцами234.

Королю становилось все хуже, раздавались даже голоса, что он не доживет до рассвета следующего дня. И потому пришлось срочно отправлять его в близлежащую деревню, Мунтьян АбуАбдаллах. А остальная армия стеклась к деревне Шаримши, где ее взяли в кольцо мусульмане. Правда, пилигримы отбили все атаки сарацин, но тут некий гонец из числа французских сержантов по имени Марсель, подкупленный султаном, прибыл к латинянам и передал, будто король отдал приказ сложить оружие. Вслед за тем наступила очередь и короля – он оказался в плену вместе со своими товарищами! Капитуляцию подписал граф Филипп де Монфор, спасший короля и остатки армии ценой гибели всех раненых и больных пилигримов, которых оставили на верную смерть235.

Это была позорная, неслыханная ситуация – король Франции оказался в руках у турок. Помимо этого, сарацины захватили весь крестоносный флот, а также тысячи пленных. Не все из них имели счастливую судьбу: заболевших пилигримов египтяне безжалостно убивали на месте, а остальных пешком погнали в альМансуру. Там их партиями по 200—300 человек выводили на базарную площадь, принуждая принять Ислам; несогласных казнили тут же236.

Известия об этой катастрофе не сразу дошли до Европы, где все были убеждены в том, что Людовик IX захватил Египет. Когда первые гонцы прибыли в Париж со скорбными вестями, их сгоряча просто бросили в тюрьму, как распространителей ложных слухов. Но затем все подтвердилось. В отчаянии Римский епископ послал остальным монархам Европы и епископату письмо, в котором содержались следующие строки: «О, обманчивые страны Востока! О, Египет, царство мрака. Неужели ты сулил радостные новости в начале войны только для того, чтобы повергнуть нас в мрачную тьму и самому оставаться похороненным во тьме глубокой ночи?!»

Эффект от поражения крестоносцев был таков, что, по словам Матфея Парижского, в городах Италии многие разуверились (!). Но имела место и обратная реакция. Английское рыцарство возмутилось бездействием собственного короля, император Фридрих II отправил послов к султану с просьбой освободить Людовика IX, а король Кастилии Фернандо III Святой (1230—1252), несмотря на собственную войну с сарацинами, дал клятву отправиться на Восток для отмщения за погибших французских рыцарей237.

Ввиду бедственного положения супруга королеве Маргарите Прованской пришлось срочно приступать к переговорам о выкупе Людовика Святого, который тем временем находился под арестом в доме секретаря султана. За свое освобождение и выдачу пленных крестоносцев Людовик обещал сутану вернуть Дамьетту и внести помимо этого еще 500 тысяч ливров. Тот требовал помимо этого Иерусалим, но король отвечал, что Святой город принадлежит не ему, а Конраду, сыну Фридриха II. Моментально после этих слов мусульмане отозвали свое требование. Явно насмехаясь над Людовиком, султан пообещал вернуть ему 100 тысяч ливров, вполне удовлетворяясь оставшейся суммой.

Для вызволения короля из Иерусалима прибыл латинский патриарх, но его участие никак не ускорило процесс переговоров. Венценосного крестоносца и его спутников держали в безобразных условиях, кормили червивой пищей и лишь на Пасху разрешили употребить яйца, окрашенные в разные цвета. В один из моментов всем крестоносцам, находившимся рядом с королем, казалось, что их ждет скорая и страшная смерть. Но 7 мая 1250 г. король и его товарищи были уже освобождены238.

Правда, самого султана в этот момент уже не было в живых. Своим поведением он настолько разозлил всесильных мамелюков, что те, вступив в сговор с султаншей Шаджат адДурр, 2 мая, во время пира, умертвили правителя. Как говорят, сам Бейбарс лично прикончил несчастного Тураншаха, когда тот пытался спастись вплавь. Трое суток тело пролежало в воде, пока посол Багдадского халифа получил разрешение похоронить его по мусульманскому обряду. Ликующие заговорщики выбрали своим атабеком и регентом Египта Изз адДина Айбека (1250—1257), для летимности женив его на Шаджат адДурр239.

В июне 1250 г. Людовик Святой прибыл в Акру, где был принят как настоящий герой. Несмотря на страшные потери и разочарования, он не желал оставлять Крестовый поход, хотя отослал Карла Анжуйского на родину. Все время пребывания в Акре благородный монарх употреблял на то, чтобы выкупить из плена оставшихся крестоносцев. Вскоре к нему прибыли послы от Алеппского и Дамасского эмиров с предложением объединить усилия для войны с Египтом. Король отказался, ссылаясь на свой договор с султаном. Но тут же уведомил того о том, что в случае сохранения в сарацинском плену пленных рыцарей готов поддержать его врагов. Султан немедленно освободил 200 франков.

В своих мечтах Людовик Святой рисовал новый Крестовый поход, но им не суждено было сбыться по вполне объективным причинам. Испанский король скончался, а его преемник Альфонсо X (1252—1284) больше интересовался защитой собственной страны от африканских сарацин, чем далеким Египтом. Французский король активно агитировал на Кипре, Романии и Морее, но, несмотря на его титанические усилия, удалось собрать не более 700 рыцарей. Причем часть из них составляли те самые пилигримы, которых только что освободили из мусульманского плена. Нищие и раздетые, без средств к существованию, они не могли составить конкуренции сильным мамелюкам. Разумеется, с такой малочисленной и слабой армией не было никакой возможности начинать новую войну240.

Однако в это же время хрупкое единство мусульманского мира опять покрылось трещинами раздоров. Сирия отнюдь не горела желанием признавать над собой власть мамелюков – Айюбиды казались им гораздо ближе, а потому 9 июля 1250 г. Халебский эмир анНасир Юсуф оккупировал Дамаск, где его восторженно встретили как правнука прославленного Саладина. На этом фоне деятельность короля была далеко не безуспешной, хотя результаты носили, скорее, локальный характер. Еще в марте 1252 г. он, играя на противоречиях между Египтом и Дамаском, заключил союз с султаном Египта сроком на 15 лет, и в соответствии с его условиями сарацины освободили всех пленных пилигримов, включая и тех, кто попал в неволю еще раньше. К сожалению для Людовика IX, Багдадский халиф альМустасим (1242—1258) вскоре сумел примирить единоверцев. В результате сарацины, забыв о вражде, совместными усилиями овладели Сидоном, под рухнувшими стенами которого нашли свою гибель двенадцать сотен пилигримов.

Но вскоре Французский король нанес ответный удар. Введя строгую дисциплину, он вернул Сидон, захватил Баниас и чуть не овладел считавшейся неприступной крепостью Субейб. А на Пасху 12 апреля 1254 г. посвятил в рыцари Бальяна, сына Иоанна д’Ибелина, сеньора Арсуфа. Здесь же, проявляя благородство и деликатность, король подтвердил права внука уже покойного Фридриха II Гогенштауфена Конрада III (1254—1268) на титул Иерусалимского короля. Наконец, убедившись в бесполезности своих попыток освободить Святой город, король дал приказ готовить корабли к отплытию во Францию241. 7й Крестовый поход завершился…

Как справедливо полагают, своим предприятием Людовик Святой вовлек христианский Восток в чудовищную военную катастрофу. И хотя его 4летнее пребывание в Акре во многом загладило провал основной военной операции, потери в людской силе так и остались невосполненными. Если Дамаск и Каир не продолжили свои походы на остатки земель пилигримов, то лишь изза страха перед непобедимыми монголами, чье присутствие ощущалось все явственнее и ближе242.

А что же наш герой? Используя выпавшую ему передышку, Никейский император приложил немало усилий для увеличения благосостояния своих подданных. Оставив себе столько земли, сколько необходимо для обеспечения царского стола, а также для содержания немощных и больных из государственной казны – не более того, св. Иоанн III раздал остальные имения никейцам. Он приказал делать запасы из урожая каждого года, а также разводить лошадей, коров, овец и свиней. Вскоре эти мероприятия обеспечили хороший достаток для всего населения. И когда у турок случился неурожай и его естественное следствие – голод, византийцы по высоким ценам продавали сельджукам продукты питания. Казна государства и частных лиц быстро наполнилась деньгами. Рассказывают, что, продав все яйца, которые понесли его курицы, царь на вырученные деньги купил императрице корону с драгоценными камнями. Ее так и называли – «яичной короной».

Кроме того, заботясь о благосостоянии подданных, император категорически, под угрозой лишения звания и состояния, запретил никейцам приобретать дорогие иностранные ткани, на покупку которых уходили, как правило, большие деньги. Это больно ударило по венецианцам, формально сохранившим торговые привилегии, но, с другой стороны, лишенным рынка сбыта дорогих изделий в Никейской империи. Купцы Республики терпели громадные убытки, напротив, «пышность у римлян вошла в границы, и богатство потекло из дома в дом же»243.

Но достаток и новые завоевания во Фракии и Македонии являлись не главным; впереди у императора св. Иоанна III была высшая цель – Константинополь, ради достижения которой он мог пожертвовать многим. Хотя его дипломатические маневры вызывали законное недовольство Фридриха II Гогенштауфена, Никейский царь регулярно отправлял посольства в Рим. Поразительно, но царь сумелтаки убедить папу Иннокентия IV в том, что помехой воссоединения Западной и Восточной церквей является не Никейское царство, а Латинская империя (!). Правда, потом понтифик разуверился в этих умозаключениях, но было поздно – в 1251 г. византийцы уже подступили к стенам Константинополя и начали осаду. В ответ Римский епископ направил осажденным латинянам послание, в котором обещал денежную помощь, если те выдержат осаду в течение 1 года.

К этому времени дипломатическая линия Германия – Никея несколько ослабла. Дела Конрада II (1250—1254), сына покойного Фридриха II Гогенштауфена, шли не очень хорошо, к тому же в апреле 1254 г. он скончался. А регент Манфред (1232—1266) при малолетнем короле Конраде III уже не имел возможности так стойко противостоять Риму, да и сам относился к грекам с нескрываемым подозрением244.

Ситуацию усугубил понтифик, направивший посланников в Венецию для организации нового Крестового похода. Однако Ватац тут же внес необходимые коррективы, чтобы отвести опасность от Никеи. Дипломатия царя, который «играл с Римской курией не хуже болгар», была понятна и близка византийскому священноначалию, поддержавшему своего царя. В 1253 г. патриарх Мануил (1244—1255) направил папе послание, согласованное с царем. В нем он соглашался признать главенство понтифика в Кафолической Церкви, включить его имя в диптихи, присягнуть апостолику, подтвердить за папой право председательствовать на Вселенских Соборах и единолично высказываться по догматическим вопросам, если только такие суждения не будут противоречить древним канонам и общеустановленным догматам. Нет сомнений в том, что патриарх и император хорошо поняли друг друга: пусть понтифик вернет ромеям Константинополь, а уж потом будет видно, на какие уступки можно пойти, а на какие – нет.

В 1254 г. царь направил пышное посольство во главе с Арсением Авторианом, будущим Константинопольским патриархом, митрополитами Кизикским и Сардикским, в Рим. Выступая от имени всей Восточной церкви, св. Иоанн III соглашался признать примат Римского папы в Кафолической Церкви при условии немедленного удаления Латинского императора из Константинополя и передачи ему, Ватацу, древней византийской столицы. А также выдворения всех латинских священников из греческих земель245.

Конечно, Иннокентию IV не могли не понравиться подобные инициативы. Он ответил в том духе, что готов выступить в качестве посредника между св. Иоанном III и Балдуином II, а также обеспечить права Никейского императора по мере того, как тот начнет выполнять свои обещания. Это была большая дипломатическая победа – Римский папа добровольно и публично отказался от звания защитника Латинской империи246.

Как полагают, был даже подготовлен проект договора на этот счет. А примиряющая политика Ватаца привела к тому, что стал возможен новый Вселенский Собор, на котором мог бы быть решен вопрос о примирении Церквей. К сожалению, ранняя смерть Иннокентия IV оборвала эту перспективу. А затем вмешались иные, трагичные обстоятельства247.

Согласно преданию, окончив дела в Македонии и Фракии, царь распустил войско по домам и возвращался в любимую им Никею. По дороге ему сделалось дурно – очень болела голова; некоторые даже думали, будто у св. Иоанна III открылась эпилепсия. Три дня он был недвижим, и только искусство врачей вернуло его к жизни. Почти год болезнь медленно одолевала закаленное тело царявоина, причиняя ему нестерпимые боли. Наконец, 3 ноября 1254 г. св. Иоанн III Дука Ватац скончался. Похоронили императора в монастыре Спасителя в Созандрах, который они возвели с царицей Ириной близ Нимфеи, где находится резиденция дома Ласкарисов248.

Результаты многолетнего царствования св. Иоанна III Дуки Ватаца очевидны. Прекрасно ориентируясь в тонкостях дипломатических игр, чувствуя нюансы отношений между своими противниками и замечательно используя их, св. Иоанн III уберег Никейскую империю от многих неприятностей. Более того, император разгромил Фессалоникийское царство, смирил болгар, собрал под свое знамя большинство греческих земель – причем наиболее богатых и густонаселенных. Ватац полностью обессилил Латинскую империю, и как справедливо говорят, просто случайность, что он не овладел Константинополем.

Внутри государства василевс усмирил аристократию, навел порядок в финансах, причем без возложения на рядовых обывателей дополнительных тягот и налогов. Действительно, царь был несколько подозрителен – объяснимая черта характера для человека, в отношении которого дважды как минимум устраивали заговоры со стороны самых близких товарищей и даже родственников. Но при всем этом св. Иоанн III никого не отправил на эшафот ради подозрений, всегда считая необходимым устроить публичное судебное разбирательство и дать возможность подсудимому оправдаться.

Это был настоящий самодержец, «народный царь», воля которого являлась безусловной по всем вопросам. Он имел непререкаемый авторитет среди всех слоев населения, но никогда не злоупотреблял своим правом императора творить суд и закон249.

Как говорили, «мировой столп, который поднял власть ромеев на поднебесную высоту и сделал ее известной всем, покачнулся и разрушился. Упало высокое дерево с широкой кроной, которым осенялись все земли во вселенной. Погасло славное и светлое солнце, благодаря которому мы избежали камней преткновения, благодаря которому нам был приятен свет и при котором мы достойно совершали путь как днем»250.

Память о нем долго жила в Византии, а с его личностью в устных преданиях связывались многие чудотворения. Как рассказывают, спустя 50 лет, в 1307 г., когда турки начали наступление на границы воссозданной Византийской империи, местный правитель Атталиоты приказал перенести мощи св. Иоанна III в Магнезию. И, действительно, туркам не удалось взять штурмом этот город, что отнесли к заступничеству и помощи святого императора. «Призрак Ватаца» вносил сумятицу и страх в ряды турок, и позднее, когда город был все же взят, мстительные мусульмане сбросили мощи св. Иоанна III Дуки в овраг251.

III. Император Феодор II Ласкарис (1254—1258)

Глава 1. «Певец царской власти» и византийский «просвещенный абсолютизм»

Новый Никейский император, Феодор II Ласкарис, сын св. Иоанна III Дуки Ватаца, вступил на престол в возрасте 33 лет, избранный после смерти отца на общем собрании войска и вельмож и поднятый на щит по старинному римскому обычаю. Интересно, что при жизни Ватац решительно не желал объявлять Феодора II своим соправителем, как это было обыкновенно принято. На это имелись свои причины. Вопервых, обычная неспешность и вдумчивость мудрого царя, вовторых, более веские соображения. Своим приближенным св.

Иоанн III Ватац объяснял, что опасается, как бы после объявления сына соправителем к тому не прильнули молодые повесы, способные сбить царевича с праведного пути. Смиряя горячего сына – а это качество в Феодоре II отмечали практически все современники, св. Иоанн III Дука не спешил с решением. Однако при этом втайне сделал все для того, чтобы после его смерти Феодор II смог без какихлибо проблем стать новым царем252.

Это было особой удачей, настоящим подарком судьбы, что Провидение сжалилось над Византией, послав подряд ей трех замечательных и энергичных государей династии Ласкаридов. Первый Ласкарис создал в Никее национальный центр, который смог не просто устоять в борьбе с болгарами и латинянами, но и сплотил вокруг себя практических всех греков. Святой Иоанн III Ватац нейтрализовал главные опасности и значительно расширил границы Никейского царства, по праву именуясь уже не Греческим, а Римским императором. А его сыну выпала доля укрепить основы самодержавной власти и создать предпосылки для преображения Никейской империи.

Внешние враги боялись его ничуть не меньше предыдущих императоров. Некий анонимный историк XIII века так писал о нем: «Многие удивляются его несравненной любви к знанию и мудрости, другие – его искусству военачальника и храбрости, которыми он поразил всех своих врагов. И его соседи сельджуки пришли вместе со своим государем на поклон и с дарами. И даже Арабский князь прислал ему ценные дары. Иные, наконец, прославляют его за щедрость и великодушие»253.

Надо сказать, Феодор II Ласкарис был одним из самых образованных людей своего времени, к тому же неоднократно пробовал себя в гимнографии. В частности, его перу принадлежит Великий молебный канон Богоматери «Колесницегонителя Фараона погрузи…», вошедший в славянские Октоих и Псалтирь с восследованием254. Им написано множество тропарей и ирмосов и подобраны музыкальные переливы, трогающие душу всякого верующего христианина. Любимые слова молитвы царя: «Кому, как не к Тебе, Пречистая, обратиться мне, погрязшему в грехах?», по справедливому замечанию одного историка, могут принадлежать только верующей и пламенной душе, которой, безусловно, обладал Ласкарис255.

Как отмечал современник Феодора II, он был рожден для того, чтобы стать царем. Хотя по глубокомыслию и благоразумию молодой император явно уступал отцу, зато отличался похвальной быстротой, великодушием и воинственностью. От матери он приобрел необыкновенную душевную щедрость и любовь к наукам, отличаясь высоким стилем и способностью к писательству. Достаточно сказать, что за свой короткий век император оставил большое количество сочинений философского, богословского, политического и риторического характера. Известность получили такие его труды, как трактаты против латинян, обширная работа «Восемь книг христианского богословия» и «Раскрытие космических явлений»256.

Благодеяния, которыми он одаривал своих подданных, буквально текли рекой, и никто не уходил от него, не получив какогонибудь подарка. Ученые и поэты, философы и учителя, нищие и больные – все они становились объектами тщательного внимания со стороны василевса. Пожалуй, единственное, что угнетало самодержца, – слабое здоровье, окончательно расшатанное впоследствии тяготами государственного управления и сознанием высокой личной ответственности за судьбу отечества, съедавшей его изнутри. Император слишком близко принимал к сердцу любые неурядицы, отдавая всего себя без остатка для торжества собственных идеалов.

Благочестивый донельзя, как, наверное, уже не было «принято» в то время, император не пропускал ни одной Литургии, принимая в них самое деятельное участие. Каждый раз, когда нужно было идти на церковную службу в память того или иного святого, царь оставлял все дела и «сам совершал наилучшее служение празднуемому святому», оказывая бесчисленные благотворения чтецам и клирикам.

Убежденный в том, что пышность императорского двора и лично Римского царя являются непременными атрибутами его власти, он не жалел денег на торжества – благо, государственная казна была полна. Вместе с тем «милостивый царь», как его звали в народе, был воспитан в строгих правилах и скромности.

Как рассказывают, еще на заре юности его отец заметил на сыне золотую одежду. Остановив его, св. Иоанн III Дука Ватац скорбно заметил: «Разве ты не знаешь, что эти золотошвейные сирские ткани вытканы из римской крови? И что их надо употребить только тогда, когда через это ты хочешь оказать пользу римлянам? Когда, например, нам представляются иностранные послы, мы, величаясь одеждой, даем знать иностранным дворам о богатстве римлян. Ведь богатство царя почитается богатством его подданных. И употребление его не для этой цели, а для порабощения себе других своих соотечественников достойно клятвенного отрицания. Ты не размышляешь, сколько делаешь вреда, употребляя одежду попусту». Конечно, такие уроки не проходят даром, и с тех пор Ласкарис не давал повода отцу сделать себе замечание257.

Набожный, но самостоятельный во всех государственных и церковных делах, он совершенно отодвинул епископат от управления Никейской империей, закрыв тему «восточного папизма» в годы своего царствования. Его финансы были в полном порядке, причем без наложения на греков новых повинностей, и Ласкарис всегда располагал полной казной для реализации собственных замыслов. Фанат армии, он мечтал создать национальные вооруженные силы и многое сделал для этого. Но попрежнему с охотой использовал наемников. Кроме того, царь организовал милиционные части, охранявшие восточные границы от сельджуков и татар. «В некоторых отношениях он возвысился над византийской рутиной еще более своих великих предшественников», – справедливо писал о нем один исследователь258.

Василевс был настоящим певцом царской власти, прекрасно чувствуя свою ответственность перед Богом и людьми. Интересна переписка императора со знаменитым монахом Влеммидом, одним из самых образованных людей современности, в ходе которой раскрылась идея царской власти в редакции Феодора II Ласкариса. Когда Влеммид обвинил Ласкариса в гонениях, устроенных им на аристократов, тот отвечал: «Удел царя – защищать государство от врагов. Нужно выбирать между интересами государства и разумной справедливостью, с одной стороны, и мотивами человеколюбия, с другой. Ты настаиваешь, чтобы царская справедливость уступала неразумным обладателям власти, дарованной им разумно моим родителем. Деятельность его имела целью истинное познание интересов родины и справедливый суд в отношении подданных».

Возражая на упреки в сребролюбии, василевс отвечал: «Разве на излишние расходы требуем мы золота? Тратим ли его на охоту, на пиры, на неумеренные попойки, на беспутную невоздержанность или на ненавистные новшества? Какая существует для нас забава или высшее занятие? Мы во цвете лет состарились душой. На восходе солнца, проснувшись, мы посвящаем свои заботы солдатам, а когда солнце поднимается – более высокому делу, приему послов. Далее мы делаем смотр войскам, в полдень – рассмотрение текущих дел по гражданскому управлению, и мы едем на лошади разбирать тяжбы лиц, не имеющих доступа внутрь дворцовых ворот. Когда солнце склонится к закату, я исполняю решения склоненных предо мной вельмож и утверждаю представленные приговоры. На закате же, так как душа связана с материей, должен я естественно вкусить пищи, и тогда не переставая говорить о нашем уделе. А когда солнце уйдет за берега океана, мы печемся о делах, касающихся походов и снаряжений. Что праздное мы делаем? За что бранят нас? Мы бодрствуем и благодарим Бога, поставившего нас не по заслугам опекать многих. Вражья сила бушует, и народы ополчаются на нас. А кто поможет нам? Иконийский султан поможет эллину? Итальянец особенно неистовствует, болгарин тоже самым очевидным образом, а серб угнетается и унывает – он то наш, то не наш. Только эллинский народ сам себе поможет, обходясь собственными средствами. Решимся ли мы урезать войско или средства на его содержание? В обоих случаях мы лишь поможем врагам»259.