Я спас СССР. Том II

Девушка тем временем с тревогой заглядывает мне в глаза.

– Лешенька, ты где вчера был?! Я вся извелась, места себе не находила! В голове такое творилось, что заниматься не могла… А потом, знаешь, вдруг вечером как-то разом отпустило и отхлынуло, я прямо за столом над учебником заснула, представляешь?!

Представляю, милая… Вот только не знаю, стоит ли посвящать тебя во все. И врать тебе не хочется, и всю правду сказать не могу. Надо бы найти какую-то золотую середину… Только я открываю рот, чтобы предложить Вике поехать с нами с ночевкой в Абабурово, как в дверь снова стучат. Да сговорились они, что ли?!

В дверях стоит Литвинов. О нет… только не он!

– Собирайся, Алексей, поехали.

– Куда? – мученически закатываю я глаза. – У меня же практика в «Известиях».

– Кончилась твоя практика, – мрачно отвечает невыспавшийся лейтенант. – Поехали!

Глаза красные, усталые. Явно не спал ночью. И на фиг ведь Литвинова не пошлешь – парень при исполнении. Приходится мне собираться. Друзья сочувствующе провожают меня глазами. Впрочем, это откладывает мои объяснения с ними до вечера, и теперь у меня еще есть время подумать. Суббота у нас в стране пока рабочий день, так что сейчас все разбегутся на практику, а Вике надо готовиться к экзамену в понедельник, химия – это вам не шутки.

Когда Литвинов привозит меня на знакомое до боли Воробьевское шоссе, я с тоской понимаю, что хрущевское «завтра поговорим» никакой не оборот речи. И мои планы тихо свалить на выходной в Абабурово под угрозой.

Сегодня мы для разнообразия тормозим у дома № 9, а не 11. Перед воротами застыл знакомый БТР, вокруг прохаживаются бойцы капитана Северцева. Хотя нет, теперь уже наверняка майора Северцева. Дружески машу ребятам рукой, захожу вслед за Литвиновым в калитку. Охрана на входе приветствует нас с Андреем как старых знакомых, что, впрочем, не мешает им тщательно провести досмотр. С первого взгляда понятно, что охрану особняка усилили – у парней не только автоматы, но и броники на них надеты. Во дворе полно служебных машин.

Литвинов остается ждать, а меня принимает Литовченко и уводит в главный дом. Внешне он не многим отличается от особняка Брежнева, да и внутри похож. Проходим по коридорам и попадаем прямо в гардеробную Хрущева, где тот заканчивает одеваться в строгий костюм – видимо, собирается в Кремль, на пленум. Вокруг него хлопочет приятная пожилая женщина с круглым простоватым лицом и вьющимися волосами, забранными в пучок.

– Здорово, Алексей! – Хрущев жмет мне руку. – Отдохнул?

– Доброе утро, Никита Сергеевич!

– Познакомься с моей женой, Ниной Петровной, – представляет он мне свою верную подругу жизни. – А это, Нина, наш молодой герой – Алексей!

– Приятно познакомиться, Лешенька! – Нина Петровна одаривает меня ласковой улыбкой и тут же смущается: – Ничего, что я так, по-простому?

– Ничего! – улыбаюсь я в ответ.

Пиджак Хрущева украшают орденские планки и Звезда Героя Советского Союза. Странно, что по такому важному случаю, как пленум, он не надел все свои ордена. Хотя там такой иконостас, что замучаешься таскать на себе, а Никита – мужик энергичный, подвижный – он ему явно мешает. Только Звезд Героя Соцтруда у него три штуки, а орденов Ленина аж целых семь! И это не считая всего остального, включая фронтовые и зарубежные награды.

– А теперь пойдем-ка, познакомлю тебя с семьей. Дочь Рада, правда, в больницу к мужу поехала, но сын и две другие дочки сейчас здесь. Вчера к вечеру все примчались, волнуются за меня!

Хрущеву явно приятна такая забота детей, а они у него и впрямь хорошими выросли. Семья Хрущевых дружная, сплоченная. Когда отца сняли со всех постов, дети стали ему настоящей опорой. Но надеюсь, что в этой реальности им такого пережить не придется.

В просторной комнате, которая в этом доме была отведена под столовую, нас встретили три молодые супружеские пары. Хрущев по очереди представил мне дочерей и их мужей, потом сына Сергея со снохой Галиной. Чтобы сразу представлять, о ком сейчас идет речь, я попутно делаю легкие проколы в памяти.

Дочь Елена, худенькая и болезненная женщина в очках, больше похожая на мать, – сотрудник Института мировой экономики и международных отношений. Ее муж Виктор Евреинов – сотрудник Института химической физики – впоследствии он станет известным химиком. А вот век Елены будет недолог…

Юлия – светловолосая, симпатичная, моя ровесница – окончила факультет журналистики МГУ, работает в АП «Новости». Муж, который стоит рядом с ней, – Лев Петров, тоже журналист. Милая и интеллигентная пара. СЛОВО подсказывает, что Лев на самом деле сотрудник ГРУ, а еще прекрасно перевел с английского несколько рассказов Хемингуэя. В прежней реальности он поспособствовал передаче на Запад мемуаров Хрущева. Несмотря на молодость, замужем Юля во второй раз, первым же ее мужем, которого Хрущев недолюбливал, был Николай Шмелев. Да-да! Тот самый наш известный экономист, который нещадно критиковал Горбачева и чьи идеи легли в основу утопической программы Явлинского «500 дней». Как же тесен мир! Ну и напоследок семейная тайна – Юля на самом деле внучка Хрущева, дочь его сына Леонида. Ее Никита Сергеевич удочерил после гибели сына и ареста снохи НКВД.

И наконец, сын Сергей – очень похожий на отца, полноватый блондин в очках – окончил МЭИ, работает конструктором в ракетном КБ Челомея, защитил докторскую диссертацию, лауреат Ленинской премии, Герой Социалистического Труда. Самый известный из детей Хрущева – отец советуется с ним почти каждый день. Не погуляв с сыном и не излив свои эмоции, Никита не ложится спать.

Жена Сергея Галина на фоне мужа выглядит серой мышкой.

Держатся родственники Никиты Сергеевича со мной по-простому, спрашивают, кто я и откуда, но, услышав, что сирота, тактично переводят разговор на мою учебу. Юля, узнав, что я учусь на том же факультете, который окончила она, тут же начинает расспрашивать про знакомых преподавателей. Потом речь заходит о практике. Обсуждаем состояние Аджубея. Главный редактор «Известий» лежит в третьем корпусе кремлевской больницы, и к нему после инфаркта еще не пускают. И вновь ситуацию спасает дочь Хрущева. Вновь тактично меняет тему беседы, интересуется моими жизненными планами.

В кругу этой дружной семьи чувствую себя так, словно знаком с ними сто лет, и я с удовольствием пообщался бы еще, но Никита Сергеевич строг:

– Так, а кто за вас работать будет, бездельники? Езжайте-ка все на работу!

И, дав нам всем проститься, шустро утаскивает меня в сад.

– …А это у меня липецкая белая картошка, – Хрущев с гордостью указывает на зеленые кусты на грядке. – Вкуснее, чем красная. Красная у меня вот там посажена…

Я смотрю направо, куда теперь машет рукой Никита. Никакой разницы в кустах я заметить не могу. Вроде листья потолще и помясистее? Ну, впрочем, я не агроном и даже не ботаник.

Мы идем по дорожкам между грядками с укропом и тыквами, первый секретарь ЦК КПСС с энтузиазмом, достойным лучшего применения, вводит меня в курс своих огородных успехов и опытов. Никита не на шутку увлечен сельским хозяйством, раз даже у себя, на государственной даче, разбил большой замечательный огород. Парники, высокие грядки, капельный полив и… сразу несколько садовников, которые вдалеке копошатся в междурядьях – то ли что-то уже собирают, то ли просто землю перекапывают. Вдалеке, у самого забора, вижу подсолнухи и, конечно, кукурузу. Ее желтые початки торчат по всем огороду. Нет, не зря ему в народе кличку дали Кукурузник, а интеллигенция не отстает от простого народа в язвительных насмешках: «Великий Кукурузо!»

– А там я мечтаю гидропонную теплицу построить, да все руки никак не доходят. Ты, поди, и не знаешь, что такое гидропоника? Это, брат, такая замечательная штука…

И вот как в этой натуре уживаются матерый партократ с простодушным, увлеченным «колхозником»?

Мы свернули в плодовый сад и теперь шли по его дорожкам. Погода пела. Солнце уже начало припекать, и, хотя полуденная жара еще не настала, в тени раскидистых деревьев гулять было намного приятней.

– Алексей, ты же мне жизнь спас. – Хрущев внимательно посмотрел на меня. – Проси что хочешь.

«Тебе дам власть над всеми сими царствами и славу их, ибо она предана мне, и я, кому хочу, даю ее; итак, если Ты поклонишься мне, то все будет Твое» – Евангелие от Луки. Я легко «кольнул» память. Да, точно, глава четвертая.

– Я хочу одного – сказать вам правду, Никита Сергеевич. В лицо. И прошу выслушать меня без обид, спокойно.

– Обещаю!

Я тяжело вздохнул. Хватит ли у него терпения при его-то болезненном самолюбии?

– Вы, Никита Сергеевич, настроили против себя всех без исключения в стране. Всех. В армии – сильное недовольство сокращениями и незаслуженной Звездой Героя Насеру и его вице-президенту.

Хрущев поморщился, но смолчал.

– В партийной элите бесятся из-за разделения обкомов, постоянных перетасовок и бесконечных цеу сверху. Которые никто даже исполнить не успевает. В КГБ тоже недовольны. За десять с лишним лет на посту первого секретаря вы присвоили генеральских званий – по пальцам одной руки пересчитать. Сейчас областными управлениями полковники и майоры руководят. А те области больше средней европейской страны будут.

– Кто это тебе сказал?! Мезенцев?

– Я не только с ним в КГБ знаком, – дипломатично ответил я.

Надеюсь, что до выяснения моих контактов дело все же не дойдет. Ибо там я знаком, кроме Мезенцева, только с Литвиновым.

– Наконец, вами недоволен простой народ.

– Эти-то чем?

– Вы и сами знаете. По всей стране проблемы с продовольствием. Зерно в Канаде закупаем. И это в тот момент, когда мы раздаем миллиарды нашим союзникам по всему миру и кормим кучу зарубежных дармоедов. Крестьяне ненавидят вас за ликвидацию подсобных хозяйств, уничтожение личного скота…

Лицо Хрущева постепенно наливалось краснотой. Видать, давненько его так не возили «по столу мордой». Ща рванет.

– Ты все сказал?