Музыка дождя на твоем окне

Артем встал и поправил пиджак.

– Я думаю, это уже давно произошло, – сказал он. – Знаешь, что я всегда хотел спросить тебя? Неужели, ты никогда к нам ничего не чувствовал? Мы для тебя были семьей, а ты все время возился с издательством… Ты по нам никогда не скучал.

– Скучал, конечно. Не понимаю только, почему ты постоянно сводишь все к одной теме?

– Если бы скучал… если бы на самом деле ты относился к нам с теплотой, то проводил бы с нами больше времени. Не уезжал бы постоянно на свою охоту. Почаще оставался с нами.

– Охота – это тоже была часть работы, – сказал отец. – Если бы не эта охота, то я и не стал бы таким, какой я есть сейчас… Дело не в том, что я не хотел проводить с вами время. Но я не мог… И ты не смеешь меня в этом попрекать. Потому что я делал все для семьи. И в том, что я проводил с вами мало времени, нет моей вины.

– Ты всегда мог выбрать что попроще. Чтобы на нас оставалось больше времени. А то, ведь, я тебя и не знаю, как человека-то. Кто ты? Тот человек, под маской моего отца, он хоть немного скучает по матери?

– Конечно, скучаю, – сказал отец слишком быстро, слишком нетерпеливо, слишком сухо, слишком холодно, чтобы это было правдой…

Но Артем, объятый искренним чувством стыда и возмущения, не мог остановиться:

– Но и это не так важно, – сказал он. – Для меня все стало окончательно понятно, когда ты приехал в больницу только после смерти матери. Ты даже не был рядом в этот момент, когда она умирала. Ты оставил нас. Бросил.

– Ты просто глупый озлобленный мальчишка, – сказал отец, не показывая ни единой эмоции. – Который так ничего и не понял… Но я тебе не буду в сотый раз объяснять…

– Ладно, я пойду, – сказал Артем. – А то, наверное, мальчик заждался.

На выходе Артема будто бы обдало холодом. Воспоминание о матери сжало его сердце.

Человек вспоминает, вспоминает, вечно вспоминает, и нет этому конца. Потому что весь разум зациклен на этом. Слишком болезненные воспоминания, которые…

Невероятным усилием Артем отстранился от этих мыслей и переключился на стоящего возле стены напротив молодого человека. Антоша. На самом деле, неплохой парень, если отбросить все эти пересуды по поводу работы.

Он просто хорошо исполняет свои должностные обязанности. Талантлив. Что и говорить. Конечно, Артем время от времени читал его статьи, некоторые из которых пробивались даже на первую полосу!

Что-то там про великую красоту, спесивую молодость, которая так и хочет показать себя во всей красе, во всеоружии, все эти блестки, блистательность, стрелки на глазах, стрелочки, такие острые, что можно порезаться, и каждое слово – как мраморная искра, вылетающая из-под резца скульптора-профессионала.

Именно что профессионала, хотя и такого молодого. Молодость и профессионализм – это очень редкое сочетание, практические невозможное. Ему было всего-то 23, а уже профессионал. Обычно в таком возрасте, если человек правда что-то может, то это – талант, ну или гениальность, которые в более позднем возрасте должны оформиться в профессионализм, который может как разжечь гениальность, так и наоборот все разрушить…

Но Артем чувствовал неприязнь к этому молодому профессионалу.

– Ну что, – сказал Артем. – Какая тема будет в этом году?

– Я хотел с вами посоветоваться.

Артем пошел в свой кабинет, и Антоша быстро засеменил за ним.

– А что со мной советоваться? – сказал Артем. – Я – это всего лишь тень редактора. Настоящий редактор – это ты. Я думаю, совсем скоро ты станешь самым главным в этом издательстве. Хочешь этого?

Антоша замешкался. Они шли сквозь людской поток, и Антоша еле поспевал за Артемом. Артем думал, как бы сбросить его с хвоста, но Антоша так и не отставал.

– Нет, – сказал Антоша, наконец.

– А что так?

– Я думал, что это ты станешь главным, после того, как…

– А может и я, – сказал Артем. – Ты бы хотел этого?

– Да, конечно.

– Мне кажется, ты меня обманываешь. Не поверю, что ты не хочешь возглавить эту махину.

Они зашли в офис Артема. Здесь было слишком душно. Артем подошел к большому окну и открыл его. Мокрый ветер ударил ему в лицо. Артем полной грудью вдохнул эту студеную сырость и едва не закашлялся.

– Я просто хочу расти как профессионал, и благодарен вашему отцу, что он мне предоставляет для этого все возможности.

– Да что ты говоришь! Неужели, ты думаешь, что я поверю во всю эту чушь? – скривился Артем.

Антоша растерянно пожал плечами.

– Но это чистая правда, – сказал он.

– Если честно, меня это не интересует, – сказал Артем. – Мне плевать, как ты работаешь. Просто не мешай мне жить. И не мешайся под ногами. Пусть мой отец к тебе и хорошо относится. Это не значит, что и я буду к тебе хорошо относиться. Здесь не такое место, где каждый получает по заслугам. А то мой отец давно бы уже горел в аду… Так что то, что ты хорошо пишешь, еще не значит, что я буду относиться к тебе с уважением, – он подошёл ближе и снизил громкость голоса на полтона. – Хочешь, я превращу твою жизнь здесь в ад? Я мог бы это устроить. Очень быстро. Так, что ты сам уволишься…

Антоша застыл, и с трудом протолкнул ком в горле вниз по пищеводу.

Артем рассмеялся. Очень громко. Потом похлопал Антошу по плечу.

– Да ладно, я же шучу… Чего ты так напрягся?

***

В Петербург как-то неожиданно пришел Хеллоуин. Ну, как сказать, пришел. Прокрался – более подходящее слово. Суровый и холодный антураж города послужил рамкой для тех немногих любителей нарядиться в смешные и страшные костюмы, пройти от одного кафе в другое, или из одного бара в другой, пропустить по стаканчику глинтвейна, или чего-то более крепкого…

По пути на парковку Артему встречались эти разукрашенные полу-счастливые люди, которые разговаривали друг с другом… Им всегда было, о чем поговорить. И не так важно, что это; может быть, они говорили о насущных делах, вроде завала на работе или насморке у детей, о холодной сырой погоде, о ветре, прошивающем насквозь, о неудобных туфлях… И Артем шел, пробираясь сквозь толпу, мешанину из равнодушных прохожих с серыми лицами и слабо веселящейся в основном молодежи, шел как бы в пику им. Задумался о матери. Вспоминал, вспоминал, и все никак не мог вспомнить то, что могло бы заставить его улыбнуться.

– Сладость или гадость! – прозвучал резкий возглас в глубинах толпы и почти сразу растаял в общем гуле.

Артем поморщился. Большей банальности не придумаешь. Или это традиция? Как отличить банальность от традиции?

Мокрые улицы несли на себе запах псины. Вообще, Артем испытывал раздражение от этого праздника, тем более, иностранного. Да и вообще от любого праздника. Он давно не ощущал себя живым. Если даже напивался или накуривался, то все равно чувствовал себя просто живым трупом. Он был как бы зажат этими гнетущими обстоятельствами, взят в окружение…

Вроде бы, кто мешает плюнуть на все, и делать то, что тебе хочется. Или, наоборот, отказаться от своих желаний, и посвятить себя целиком тому, что отец называет словом «долг». Посвятить себя этому хищническому созданию, этому франкенштейну человеческого бытия!

Долг. Столько раз уже оно вылетало из отцовского рта. Когда повторяется много раз, то теряет смысл. Кажется, раньше Артем понимал, ради чего работает в издательстве. Раньше долг имел какой-то смысл, какое-то выражение. В голове складывалась картинка. Для чего я работаю.

Но сейчас…

Сейчас ничего уже не было. Одна чертова пустота, пропасть. Смысла нет ни в чем. Разве можно рассмотреть жизнь в щелочку работы? Творческая сила взята в оборот. Отец всегда требовал этого. Поначалу просто обтесать талант, сделать из него эрзац таланта настоящего. А потом и вовсе заткнуть талант за пояс, превратившись в обычного редактора. Главного, конечно. Но какая разница…

Каменные истуканы обступили проспект. Сколько людей, и сколько бессмысленных жизней суетятся вокруг черной дыры, которая рано или поздно всех засосет!

Тёмные мысли преследовали Артема.