Ловушка. Сборник рассказов

Егор прошёл вглубь кабинета, но сесть на стул не решился. Он вообще не любил казённые заведения, выворачивало от них всегда наизнанку. И если когда-то требовалось решить какие-то бытовые вопросы, ради которых надлежало идти в контору ЖКХ, в школу или в администрацию, то за это всегда бралась Марина, прекрасно зная, что от супруга в этих вопросах толку никакого не будет.

Женщина вычеркнула что-то на последней странице, покачала неодобрительно головой и подняла наконец глаза на посетителя.

– О! – воскликнула она, улыбнувшись. – Егор, неужели ты?

У Егора будто пелена с глаз упала. Вот почему имя на табличке кабинета показалось ему знакомым. Это же Танька, его одноклассница. Теперь, стало быть, товарищ майор. Изменилась, конечно, но прежние её черты время не успело ещё исковеркать.

– Татьяна? – он тоже заулыбался.

– Она самая. Что, сильно изменилась? Постарела?

– Да ты что. Нет, конечно. Просто хожу последнее время сам не свой, ничего перед собой не вижу.

– А вот это плохо, Егор. А что случилось? Впрочем, что это я… Слушай, ты прими мои соболезнования. Хоть и запоздалые. Я про супругу твою только недавно узнала. Лариска Зобова рассказала. Такое дело… Кошмар.

– Спасибо. Да. Почти год уже миновал. Поначалу было непросто.

– У тебя ведь дочка? Сколько ей? Десять? Она в параллельном классе, кажется, с моей Светкой.

– Нет, девять пока. Но взрослая не по годам. Вчера День рождения был. А сама-то ты как поживаешь?

– Ну… – Татьяна бросила на стол ручку и скривила губы. – Как видишь. Жду не дождусь, когда же на пенсию. Надоело всё. Люди со своими склоками и со своей мелочностью. Ты даже не представляешь. Жизнь и так на восемьдесят процентов состоит из дерьма. А если ещё и самому себе создавать на пустом месте проблемы, то будет состоять и на все сто. Но… Такова наша, видимо, человеческая природа.

Она замолчала на секунду, задумалась. Потом снова заговорила:

– А в остальном всё вроде бы в норме. Дочка растёт, муж зарабатывает. И все, тьфу-тьфу, живы-здоровы. Грех жаловаться на что-то. А ты с чем к нам пожаловал? Что стряслось?

– Да слава богу, ничего. Мысли просто… Думаю вот всё о прошлом своём. Вспоминаю. Не люблю копаться ни в себе, ни в людях. Но ведь когда начнёшь, уже не отпустит. Знаешь, одно цепляется за другое… Последнее время, перед тем, как случилось… Ну… Перед тем, как Марина в аварию попала… В общем, сейчас задним умом понимаю, что не всё гладко у нас с ней было.

– Это в каком смысле?

– Не знаю… Может, просто мнительность разыгралась. И это скорее всего так и есть. И всё же убедиться хочу. Ты не могла бы посмотреть, не подавала ли когда-нибудь Марина заявление на развод?

– Ого, – воскликнула Татьяна. – Куда тебя занесла лопата.

– Лопата?

– Прости. Говоришь, копать начал. Неудачная шутка, извини. Марину-то я бы запомнила, если бы при мне заявление подавалось. Но мало ли. Может, в отпуске была или ещё что. Случается, тоже хожу как зомби. Минутку.

Татьяна набрала что-то на клавиатуре старенького компьютера.

– Вообще, – задумчиво сказала она, – если бы подавала, то тебе пришло бы извещение. Но могло и не придти. В нашем-то бардаке. Стоп. Так, так. Маслова Марина Анатольевна?

– Да.

– А ты прав. Подавала. В декабре прошлого года. Восемнадцатого декабря подала, а двадцать третьего забрала обратно. Вот такие пироги. Я как раз в отпуске была. Предчувствия тебя не обманули.

Егор стоял бледный, бессмысленно глядя на Татьяну и словно боясь пошевелиться.

– Егорка, – с тревогой произнесла судья. – Ты только это… В обморок тут не падай.

– Что? – Егор наконец вышел из оцепенения.

– В обморок, говорю, не падай.

– Нет-нет. Всё нормально. Я же ожидал такого поворота.

– Вот именно, – согласилась Татьяна. – И ведь передумала же. Значит, сомневалась, взвешивала все за и против. Любила. Не устраивала сцен и истерик. Бабы, они, знаешь, любят вину перекладывать на чужую совесть. Уж поверь мне. Ведь не было же у вас разговоров об этом?

– Не было. Даже намёков никаких не было.

– Вот видишь. Щадила тебя. Сама всё хотела решить. А ты давай это… Оставь прошлое в прошлом. Ни к чему теперь все эти копания. Теперь-то уж что. Пусть покоится с миром.

– Да-да. Всё правильно ты говоришь, – кивнул Егор. – Ни к чему. А тебе спасибо большое.

– Да не на чем. Слушай, как-нибудь надо будет всех наших собрать. Ведь лет десять уже не собирались. А то и больше. А по молодости-то каждый год вечеринки закатывали. Хорошее было время.

– Молодость, – промолвил Егор. – А теперь, поди, многие уже с внуками зависают. А собраться можно. Ты телефон мой запиши на всякий случай. Если что, позвонишь.

– Давай.

***

Только на улице Егор окончательно смог придти в себя. Колкая морось стала к полудню холодной. Усилился северный ветер, так что на старых домах загромыхали оторванные жестяные ленты на скатах крыш. Он шёл, сам не понимая куда. Значит, думал Егор, трагедия назревала, а он, будто слепец, шёл по проторенной дорожке и ни о чём даже краешком ума не подозревал. Как же так? Марина, Марина… Если бы не держала всё в себе, если бы высказалась, да хоть бы наорала и упрекнула в невнимательности к своим чувствам… Может, и аварии тогда бы не случилось. Но письмо… Как же быть с письмом? Что оно значит? Если бы хоть оно пришло вовремя. Но дата… Но дату можно подделать. У даты нет стиля. Цифры и цифры. Но кому придёт в голову всем этим заниматься? Зачем? Можно было бы отправить без даты. Тогда и сомнений никаких в том, что письмо просто затерялось и опоздало, не возникло бы. А значит, внушить мне эти сомнения кому-то было необходимо. Кому? Кому? Кому? Тупик. Никаких зацепок.

Егор не заметил, как оказался у входа в кафе, где в течение месяца после смерти Марины он разделял своё горе наедине с бутылкой.

Внутри почти не было народа. Человека четыре, один из которых показался Егору знакомым. Мужчина лет сорока пяти, с аккуратной седой бородкой, в серой тёплой толстовке. Тот тоже посмотрел на Егора так, словно его узнал. Но никаких приветственных жестов с его стороны не последовало. Он только слегка прищурился и улыбнулся как-то недо?бро. Хотя, ничего теперь добрым Егору и не могло казаться. Ерунда. Просто похож на кого-то из старых знакомых. Может, по ювелирному делу, какой-нибудь монтировщик или модельер. Мало ли их за двенадцать лет на заводе было. Скорее, модельер, потому что ощущение, что видел его на каком-то неординарном рабочем месте. Да и бог с ним. Не помешало бы просто выпить и придумать, что делать дальше.

Егор заказал сто грамм коньяку. Залпом опустошив стопку, он снова оглянулся на странного незнакомца. Тот словно и не переставал на него смотреть, всё так же зло улыбаясь. Вот гусь. Да что ему, в конце концов, нужно? Егор было направился к столику незнакомца, но тот, будто предчувствуя это его намерение, резко встал и быстрым шагом двинулся к выходу. Уже закрывая за собой дверь, он снова взглянул на Егора. Только уже без улыбки, с явной злобой, которую трудно было бы перепутать со случайной эмоцией случайного человека. Однако. Егор вернулся к барной стойке, попросил ещё сто грамм. Но, повертев в руке рюмку, передумал пить. Вспомнил о Дашке. Она, конечно, не станет на него ругаться, но смотреть будет весь вечер с такой укоризной, что лучше бы уж накричала. Нет. Стоп. Пора взять себя в руки и перестать накручивать не по делу.

На улице продолжал сыпать холодный дождь. От кафе до дома было три километра пути. Егор решил пройти их пешком, чтобы выветрился весь выпитый алкоголь и чтобы голова встала на место.

Только войдя в свой подъезд, он почувствовал насколько же весь продрог. Тело сотрясалось от крупной дрожи, кисти рук посинели, и боль от начинающегося артрита пронизывала их до костей. По привычке он открыл почтовый ящик. Внутри лежала стопка квитанций. Егор надел очки и стал вынимать квитанции по одной, всматриваясь в строки с суммой оплаты. Последняя квитанция была сложена вдвое. Он развернул её, и оттуда выпало что-то блестящее и металлическое, звонко стукнулось о кафельную плитку лестничной площадки и откатилось к стене. Так звенеть и катиться могли только две вещи – монета или кольцо. Егор внимательно вгляделся в упавший предмет. Смутное предчувствие, тягучее, холодное и злое, стало овладевать им. Это было кольцо. Обручальное. Егор поднял его и тут же принялся разглядывать внутреннюю грань. Боже! Не может этого быть! Нет, нет, нет. Но это не было галлюцинацией. На грани было выгравировано: «Моей незабвенной М.». Именно эту надпись Егор заказывал за день перед свадьбой. И гравировал её Алексеич, гравёр из соседнего цеха. Но это же бред! Сначала письмо, а теперь это кольцо. Если письмо ещё худо-бедно можно было как-то объяснить, то эта обручалка уже выходила за все пределы разумного. Егор хоронил Марину вместе с её кольцом. Так ему захотелось. Конечно же, все ругали его, потому что не принято было так делать. Особенно тёща постоянно пыталась это кольцо стянуть с руки покойной Марины. Поэтому Егор следил до самого конца, чтобы этого не произошло. Крышку гроба заколотили. Опустили в яму. Засыпали землёй. А тёща даже плюнула ему в лицо за то, что он посмел поступить по-своему, не сообразуясь с обычаями и с мнением большинства. Ну не стала же она выкапывать гроб посреди ночи! С того дня они друг с другом ни разу даже не разговаривали. Тёща и Дашку невзлюбила за то, что та больше тянулась к нему, Егору, а не к Марине. «Вся в папу, – ворчала тёща. – Такая же упрямая и себе на уме».

Кто-то явно хотел разрушить его жизнь. Но даже если предположить самый фантастический вариант – Марина жива, а похоронили другую женщину, – то всё равно ничего не стыкуется. Потому что Марина никогда не пошла бы на эти подленькие посылки, лишённые всякого смысла. Уж что-что, а человеком она была порядочным, и Егор не видел в природе вещей такой силы, которая могла бы оскотинить её до такой степени. Возможно, кольцо – подделка. Как и дата в письме Марины. Нужно только в этом наверняка убедиться. Показать в понедельник Алексеичу надпись. Свою руку он должен узнать. Так или иначе, но причину происходящего необходимо искать не в воскресшей Марине, а в каком-то тайном недруге, ненависть которого к Егору не знает предела.

Когда Егор вошёл наконец в квартиру, родные запахи и Дашкин голос ласковой волной согрели его душу. Как же хорошо быть дома, среди тех, кто тебя любит и кого любишь ты.

Однако коньячные пары всё же не успели выветриться от часовой прогулки, и Даша, чего и опасался Егор, почувствовав их, нахмурилась и до самого ужина играла в молчанку. Егор не стал ни на чём настаивать и не делал попыток оправдаться. Виновато опустив голову, он молча проследовал к себе в комнату и включил компьютер. Но осадок остался. Вкупе с новой находкой в почтовом ящике этот осадок сделался настолько горьким, что Егора даже стошнило. Хорошо, что Дашка не слышала. В её комнате громко играла музыка.

Нужно было что-то делать. Как-то искать ответы на вопросы, потому что, судя по всему, неведомый «почтальон» в покое их не оставит, пока не добьётся одному ему ведомой цели. Егор открыл «яндекс-карты». Нужно было точно вспомнить, как назывался тот город, куда ездила в командировки Марина. В вечер аварии она именно оттуда и возвращалась. Вот это место. Даже ещё тот злополучный тополь стоит не сломанный. Двигалась она с северо-востока. Так. Фёдорово. Ельма. Артюки. Железногорск. Торшаково… Торшаково! Точно же! Торшаково. И что это ему даёт? Ну, Торшаково. Дальше-то что? Спросить в конторе, где работала жена, не поручали ли ей официально туда ездить? Если да, то это не проливает ни на что света. А если нет? Значит, там кто-то у неё был. Тот, кто пытался разрушить их жизнь. И возможно, пытается до сих пор. Детектив хренов. Пустое всё это. Пустое.

***

Прямо с утра в понедельник Егор первым же делом отправился к Алексеичу. Это был маленького роста человек совершенно неопределённого возраста. Кто-то говорил, что ему уже шестьдесят, а кто-то утверждал, что в сорок пять он совсем сморщился от одинокого образа жизни. Женат не был, детей тоже не имел. Алексеич был нелюдим и неразговорчив. Работу свою он любил больше всего на свете, да и делал её на недоступном для многих уровне «бог». Равных ему на заводе не знал никто. Если бы вдруг потребовалось, то смог бы, наверное, выгравировать на подкове у блохи любой из христианских псалмов. Впрочем, и арабская вязь у него получалась не хуже. Несмотря на то, что человеком он был запойным, начальство эту слабость спускало ему с рук, поскольку замены ему не имелось, а брать себе учеников Алексеич наотрез отказался. «На эту работу, – ворчал он, – все идут бабла нарубить. А сюда из любви к искусству идти нужно, а не из жажды наживы». Сказал, как отрезал. И больше к нему с вопросами о наставничестве никто не обращался.

Но Егор ему был отчего-то симпатичен. С ним Алексеич бывал всегда улыбчив, услужлив и по-отечески добр.