Ляда

– Только один вопрос можно?

– Валяй.

– Мы вчера разговаривали с тобой о временны?х потоках?

– О каких потоках? – рассмеялась Лера.

– О временны?х. Ну там будущее, прошлое, другие миры, всё такое.

– Ну ты, Меретин, даёшь. Я хоть и выпила изрядно вчера, но не до такой же степени. Всё-таки чудо ты, Андрей, ещё то. Но это классно. Спасибо, что был со мной. Пока.

И она поцеловала его в нос.

Очень важное дело

Андрей сидел в мягком кресле, в своей скромной холостяцкой квартире, погруженный в безотчётные мечты о Лере. В голове крутились полумысли и полуобразы, и ухватить их целиком, чтобы рассмотреть ближе, возможным не представлялось. Дымчатое, пастельное женское тело трепетало, распростёртое на кровати, больше походившей на снежную долину в сероватых оврагах и ослепительно белых холмах. И стоило только сознанию уцепиться за какие-то нюансы – окаменевшие от ветра соски или беззащитную ямку на гладко выбритом лобке, – как тут же появлялся гигантский спрут, облепленный болотною тиной, и с жадностью пожирал картинку, превращая её в бессмысленный набор разноцветных пикселей, хаотичных, как новогоднее конфетти. От неудовольствия этим Андрей хмурил брови и мысленно отгонял спрута, но тот внимания на него не обращал. От этой сладко-горькой неги его пробудил телефонный звонок. Он вздрогнул, нехотя выскреб себя из кресла и поплёлся в коридор к аппарату.

На другом конце оказалась Раиса Михайловна, владелица злополучной Дашки и по совместительству начальник отдела кадров.

– Андрюшенька, – протяжно проговорила она. – Слушай, дружок. У тебя сегодня выходной, но будь друг, сделай доброе дело. Пётр Александрович попросил…

В груди у Андрея похолодело. Сердце застучало так громко, что стук этот, казалось, могла слышать даже Раиса Михайловна.

– Андрюша, ты ещё здесь?

– Да, да, – только и смог выжать из себя Андрей.

– Так вот, Пётр Александрович просил, чтобы ты встретился с ним. Ты знаешь кафе «Лаванда»?

– Знаю.

– Приходи туда к двенадцати. Он будет ждать тебя там. Увидишь. И Андрей… Слушай. Это важно. Очень важно. Я по интонации Александрыча знаю, когда о чём-то важном он говорит. Ты всё понял, Андрюш?

– Да, Раиса Михайловна, всё понял, – стараясь сдержать дрожь в голосе, ответил Андрей. – В двенадцать буду. Не беспокойтесь.

Оглушая притихшее вдруг пространство, в трубке неистово и противно звучали короткие гудки. Андрей продолжал держать её в руке, уже минут десять стоял как вкопанный, не в силах пошевелиться, только накручивал на палец мягкую спираль телефонного провода. И кто же нажужжал Торквемаде? Сменщик? Старик у лифта? А может, видеокамеры и в самом деле были? А если сама Лера? К чему эти её слова о безответственности? Может, возомнила себя Клеопатрой и из маниакального удовольствия жонглирует человеческими судьбами… Нет. Лера не могла. Лера – она… А что Лера? Откуда он о ней вообще что-то знает? До вчерашней ночи видел её мельком пару раз. И вот вчера эта её неотвратимая… Неотвратимая… Андрей не мог подобрать существительного к этому неотвратимому. Красота? Прелесть? Да. Скорее прелесть. Прельстился этим её пастельным муаром, этим спрутом на упругом, ритмично вздымающемся животе. И вот она, расплата за его слабость, за тупость его, за слабоволие. Слабоумие – вот это будет точнее. Однако пора было уже собираться на встречу со своей незавидной судьбой.

Кафе располагалось на углу Беркутова и Самоглинной, минут пятнадцать пешком от дома. Андрей то ускорялся, боясь опоздать, то останавливался, краешком ума подумывая вернуться назад или даже вообще сбежать куда-нибудь на край света. Вот на Памир, к примеру. Там не найдут. Ругая себя за трусость и малодушие, он снова продолжал путь. И в конце концов опоздал на целых десять минут.

Пётр Александрович, в странном на фоне этой забегаловки белом костюме, сидел в самом дальнем углу, в окружении свободных столов с искусственными букетиками в тяжёлых квадратных вазах. Такой вазой, пожалуй, и убить можно. На стене за его спиной яркими красками были нарисованы преувеличенные заросли толстого бамбука. В одной руке он держал стакан с водой, а в другой почти потухшую сигару, и неподвижным взглядом упирался в пустой стул напротив. Андрей последний раз потоптался, всё ещё хватаясь подсознательно за идею о бегстве, и, собрав остатки мужества, направился в глубину зала.

– Здравствуйте, – выдохнул он, поравнявшись с Торквемадой.

Тот поднял глаза, пару секунд соображал, кто это перед ним, а затем сигарой указал на вдоль и поперёк просверленный взглядом стул. Андрей сел.

– Привет, Андрей.

Голос показался Андрею вполне доброжелательным.

– Тут дело такое, – продолжал директор. – Как бы сказать… Не совсем обычное. Даже совершенно необычное. Возможно, ты в конце концов склонишься к тому, что я сошёл с ума. Но… В общем, выслушай меня внимательно и не перебивай пока. Хорошо?

– Хорошо, – тихо произнёс Андрей, удивляясь столь неожиданному повороту событий. Таких синтаксических оборотов он раньше никогда от Торквемады не слышал. Отчего бы это ему склоняться?

– Одиннадцать дней назад у меня дочь пропала. Думаю, что ты слышал об этом. Слышал, да ничего, уверен, толком не знаешь. Отсюда километров двести до болотной станции, которую я купил несколько лет назад. Угораздило меня. Орхидеи. Все ведь думают, что это заморские такие цветы. Но растут они и на наших болотах. Красота. Дёшево и сердито. Вложений вроде немного, а отдача большая. Пару последних лет дела с орхидеями очень хорошо шли. Я даже подумывал расширяться. Научных опять привлёк к исследованиям. А то ведь в начале девяностых позабросили все болотные станции, прям вместе с цветами и оборудованием. Оборудование, как понимаешь, на лом растащили, а за цветами ходили знающие ушлые ребята. Многие из них там, в болотах, и оставались навеки. Н-да… И вот дочке моей сильно захотелось посмотреть, как растут эти самые орхидеи в естественных, так сказать, условиях. Ребёнок. Через месяц должно было бы семнадцать исполниться. Вот и взял её на свою голову. На станцию эту. Дядя Боря, из научных он там один, везде, где безопасно и проверено, сводил её типа на экскурсию, всё показал. Когда дело уже под вечер шло, мы поужинать собрались перед обратной дорогой. Сели, а Аси нет. Дочку мою звали так – Ася, Настюша.

Пётр Александрович запнулся и замолчал на секунду. Андрею показалось, что запнулся он потому, что сказал о дочери в прошедшем времени – «звали».

– Ну, в общем… – продолжил он, взяв себя в руки, – стали искать. Но без толку. Всю ночь по болотам ходили с фонарями. Местных из соседней деревни на поиски привлекли. Когда рассвело, на вертушке облетели всю заболоченную зону. Ничего. Надеялся только на то, что забрела в деревню и там как-то потерялась. Главное, чтобы не в болотах. Дня через три из жителей кто-то будто бы даже видел её на лесной опушке. Два дня лес прочёсывали. И опять впустую. И вот… Может, кофе тебе заказать или чего покрепче? Сейчас самое трудное для понимания будет.

В горле у Андрея действительно пересохло. Но от напитков он отказался, всё ещё продолжая думать, что причиной их разговора каким-то образом является, как ни крути, Лера. Даже в пересохшую глотку он не смог бы влить в таком состоянии ни капли жидкости.

– Ну как знаешь, – тем временем продолжал Пётр Александрович. – А то я смотрю, ты совсем бледный какой-то. Ты вообще здоров?

– Здоров. Просто спал плохо.

– Это хорошо, что здоров. Потому как ты мне здоровый нужен и в полной моральной готовности. Когда Валерка от меня убежала… Ну, жена моя вторая. Я же пить начал… Понимаю, пьяный я сам не свой и почти даже не человек. Правильно и сделала, что убежала. Вот в ту же ночь, как она оставила меня одного в доме, сон мне приснился. Я бы даже сказал, что это не совсем сон. Всё было как бы наяву. Понимаешь? Как бы! И не белая горячка это. Знаю по собственному опыту, отличу как белое от чёрного. Поверь, Андрей. Просто поверь. Это важно. Вот и снится мне Настя моя. Сидим мы, значит, в сторожке на болотной станции и жижу зелёную из стаканов гранёных пьём. На щи похожа, но по вкусу как фанта. И рассказывает она мне странную историю. Про тебя.

У Андрея округлились глаза. Он чувствовал, что внутренне рассыпается на кусочки. Пытаясь воссоздать свою цельность, он представил Торквемаду старой пандой в бамбуковом лесу, в белом костюме и с сигарой в руке. В детстве у него получалось успокаивать себя такими фантазиями, если что-то начинало выходить у него из-под контроля. Только на шерстистую морду никак было невозможно приладить шрам, который украшал левую скулу настоящего Петра Александровича. Шрам хоть и банальный, но без него директор никак Андрею не представлялся.

– Ведь ты же не мог знать Асю, так ведь? – спросил директор, уставившись на Андрея немигающими глазами. – Андрей, ты меня слышишь?

– Да, да… Нет. Не мог, – совсем потерявшись, ответил Андрей.

Торквемада покачал головой:

– Вот и я слушаю её и удивляюсь. Но не перебиваю. Ты, говорит, вели Андрею, охраннику вашему, на болотную станцию прибыть и кресты установить вглубь болот от сторожки, в пятистах метрах друг от друга. Три креста. И как последний крест установит, то тут же и найдусь я. Это она мне так говорит. Понимаешь? Бред ведь полный, согласись. Я и сам, как отошёл только от этого полусна, подумал, что бред. Весь день из башки это у меня не выходило, но не так чтобы по-настоящему, больше как навязчивая идея. Всякого я, конечно, повидал в жизни. И наслышан был ещё и не о таком. Но чтобы поверить в подобное, когда оно с тобой происходит, это, знаешь, трудно очень. На следующий день я к спиртному больше не прикладывался. Как отрезало. Держу рюмку, а она то жжётся пламенем, то будто бы жидким азотом её наполнили. Спать ложился, как на свидание шёл. Жду. И находит на меня опять эта мара, не явь и не сон. Снова с Асей сидим в сторожке, и она меня уже попрекает. Ты, говорит, не веришь мне, а между тем выхода у тебя другого нет – либо найдёшь меня тем способом, о котором я тебе говорила, либо всю жизнь совесть глодать будет и до костей изгложет. И я соглашаюсь с ней. Слово даю. А мне, знаешь, что в дурмане, что наяву – слово дал, значит сдержи. Никому я про наши эти две встречи с Настей не рассказал. Вот кроме тебя сейчас. Была бы Лерка рядом, ей бы наверняка проболтался. Но хорошо, что не было её. Не знает – так оно и лучше и для неё и для меня. Подумал я, что если это между нами с тобой только останется, то что я теряю? Ничего. А если шанс найти дочку, как она обещала, хоть на десятую процента существует в природе, пусть даже в природе нам непонятной, то им следует воспользоваться. Вот так я подумал. И вызвал тебя на встречу.

У Андрея наконец отлегло от сердца. Сейчас он готов был даже пойти на поводу у сумасшествия Торквемады, лишь бы точно знать, что причина этой встречи не в Лере. Даже бледность спала с его лица. Он стал розовым, и захотелось кофе.

– Можно, я кофе?

Директор громко свистнул, подзывая официанта. Тот объявился мигом, будто всё время ожидал этого свиста, и, получив распоряжения, таким же образом растворился. В повисшей паузе стали различимы голоса других немногочисленных посетителей: влюблённая парочка ворковала слева у окна; ещё дальше смеялся ребёнок, уронивший на пол вилку, которая зазвенела неестественно громко; через два столика позади грузный мужчина с мокрым от пота лбом неприлично хлебал суп… А вот и кофе. Слава Богу. А то как-то неприятно въедались все эти посторонние звуки в мозг, сбивая с очень необходимых в эту минуту мыслей. Андрей сделал большой глоток, наполовину опустошив чашку. Вкус показался каким-то странным, но приятным.

– Ну так что скажешь, Андрей? – наконец заговорил директор, чёрными, как бездна, глазами глядя на Андрея испытующе, словно ища слабость или изъян.

– Это, конечно, всё странно, – осторожно подбирая слова, проговорил Андрей. – Но я вижу, что для вас это важно. Я сочувствую вашим обстоятельствам и со своей стороны попробую сделать так, как вы говорите.

– Ты, Андрей, не просто попробуй. Ты, брат, сделай. Ты меня знаешь. Коль сможешь – заплачу сколько скажешь. Сколько хочешь за помощь?

– Пётр Александрович, не думаю, что уместно сейчас про деньги. Давайте это как-то после.

– Нет, не после. А прежде. Десять лямов тебе заплачу. Слово даю. Десять. Если дочь моя отыщется. А если живая отыщется, то двадцать. И молчи. Не говори ничего. Я сказал. Значит так и будет.

И хотя про деньги Андрею действительно думать было неприятно, всё же бессознательно он перевёл сумму в доллары. Получалось что-то около тысячи семисот баксов.

Голос Торквемады становился всё жёстче, и понятно было, что никаких возражений он уже не примет:

– Но смотри… Если сбежишь, найду и закопаю в том же болоте. Извини, что так грубо. Но пусть не останется между нами никаких недомолвок. Слова твои я понимаю как согласие. И хотя рано благодарить тебя, всё же спасибо пока и на этом. И за сочувствие тоже спасибо. Ещё один нюанс. Стоит о нём упомянуть, чтобы ты заранее был готов. Кресты надо ставить ночью. Как только луна взойдёт, так и выдвигайся в болота. На станции ты найдёшь все необходимые инструменты. Фонари там, само собой, тоже есть и аккумуряторы. Запасов еды на месяц. Во времени ты ограничен до второй лунной фазы. То есть неделя у тебя есть, начиная от полнолуния. И само собой, никому ни слова. Дядя Боря пробудет с тобой только в первый вечер, потом уедет, чтобы никого ты своими действиями не смущал. Он тебе расскажет в общих чертах о болотах, инструктаж проведёт. Слушай его внимательно, потому что по минному полю ходить будешь. В переносном, конечно, смысле. Деревня там на отшибе, метрах в ста пятидесяти от сторожки, но деревенских немного и не особо они любопытные, мешать не будут. Могут наведаться за орхидеями сталкеры городские. Их шуганёшь, если случится такое. Там дробовик в сейфе. Вот ключи от сторожки и от теплицы. Карта вот ещё – как добраться от шоссе. Вдоль ЛЭП лучше идти. Код от сейфа 0301. В остальном разберёшься на месте. Завтра прямо с утра и выдвигайся. На 135-ом маршруте. Вроде всё. Да… Ещё вот карта телефонная. В деревне телефон только на почте. Но почтальон там, имей в виду, сильно пьющий, на месте его застать не всегда возможно. Звони только в экстренном случае, зря нервы мне не мотай. Всё тебе ясно?