Коловрат. Вторжение

В этот раз в Рязань въезжал поезд тысяцкого через Серебряные ворота, что находились аккурат у княжеского кремля. А князь спал мало и просыпался рано, ибо дела часто не ждали. Вот и в этот раз, не успел Коловрат поравняться с мостом, что вел мимо кремля и ворот княжеских в Средний город, где он сам обитал с женушкой своей ненаглядной, как из ворот выехал воевода рязанский Богдан, да еще с приказчиком Даромыслом. Словно всю ночь его здесь поджидали.

«Вот принесла нелегкая», – напрягся Евпатий от предстоящего разговора, который он собирался заводить не раньше вечера, когда доберется до дома, обнимет жену с сыном, отдохнет с дороги, да еще с пленником успеет парой слов перекинуться, чтобы с легкой душой идти с рассказом к воеводе и князю.

– Здрав будь, боярин! – приветствовал его Богдан, пристально разглядывая шрам на щеке, а потом мертвых ратников и связанных пленников на телеге. – Я смотрю, ты весело съездил, проверил кордоны дальние. Чем порадуешь?

– И тебе не хворать, воевода, – слегка поклонился Евпатий, нехотя останавливая коня, – приказчику княжескому наш поклон.

Даромысл кивнул в ответ.

– Твоя правда, – неторопливо начал разговор боярин, старательно подбирая слова, чтобы не сказать лишнего, – поход выдался удачный, но многотрудный. Разумел я, что все легче будет, как прогулка, оттого и людей с собой много не взял. А вышло вон оно как.

– А что же с тобой стряслось, Евпатий? – не отставал воевода, теребя бороду.

– Пока проверял кордоны в верховьях Прони, Пары да Воронежа, случайно нарвался на отряд татарских разведчиков, что на наших людей торговых одежей походили. Решил их выследить, да случайно крамолу нашел среди своих людей, что татарам помогали. На дальних подступах это было, у самой Мокши почитай. Пришлось перетряхнуть это логово, да своих ратников при том потерял половину, больно много крамольников оказалось.

– Татары?!!! – переспросил воевода, не поверив своим ушам. – Уже здесь?

Едва услышав это слово, он подъехал к телеге с пленными, наклонился и сорвал шапку с одного из них, да так впился в него глазами, словно хотел испепелить. Пленный татарин даже отшатнулся от воеводы.

– И верно, татары, – пробормотал ошеломленный Богдан, распрямляясь в седле. – Всех татар надо на кол сажать, так я разумею.

«На Калке уже посадили один раз, не разобравшись», – хотел было возразить Евпатий, но сдержался. Ни к чему было сейчас спорить. Но неожиданно его поддержал Даромысл.

– Обожди, воевода, – вступил в разговор княжеский приказчик, – поговорить с ним для начала надобно. Вдруг знает что. Князь тебе такой прыти не простит.

Богдан обернулся к Евпатию и уточнил:

– Говорил уже с ним?

– Нет еще толком, – признался боярин. – Устал я с дороги. А тут подход нужен и терпение. Позволь омыться да отдохнуть хоть чуток. Три дня в пути. Опосля, к обеду, и явлюсь с докладом к нашему князю. А пленников могу сейчас в острог отвести, а могу и у себя в холодной подержать денек.

– Князь уедет сейчас, да только завтра поутру вернется, – неожиданно сообщил ему радостную новость воевода. – Да и я с ним. Вот утром и привезешь к нам в кремль пленников для разговора. А пока у себя посади под замок. Да смотри, чтоб не утекли. Стереги крепко.

– Не беспокойся, воевода, – ухмыльнулся Коловрат, у которого как гора с плеч свалилась, – я их уже который день за собой тащу. Не сбежали. И теперь не сбегут.

На том и расстались. Даромысл с воеводой, проехав межградие, направились к Спасским воротам, а Коловрат свернул к себе домой в Средний город с приказчиками и пленниками. Правда, прежде наказав Ратише доставить мертвых ратников по домам да каждому дать на похороны.

Перед тем как свернуть с главной улицы Среднего города к своему терему, боярин остановил на съезде с холма коня и окинул взглядом любимый город, в котором, несмотря на утренний час, уже кипела жизнь. Торговцы везли свои товары на рынок, прохожие пестрой толпой разбредались в разные концы по делам, а в церкви гулко звонил колокол. Услышав этот звук, Евпатий посмотрел сначала на Спасский собор, где крестили его младенца. Потом на едва различимые вдалеке купола Борисоглебского собора, от которого после недавнего землетрясения отломилась и рухнула вниз златоглавая башня с крестом, оставив после себя зияющую черную дыру и страх в душах людей от такого предзнаменования. Перекрестился и поехал домой.

Заехав к себе на двор, где его встретили слуги, боярин бросил поводья конюху, которого звали так же, как и его в прошлой жизни, и велел отвести пленников в подземелье. Было в его тереме помещение, небольшое, но специально для дорогих гостей оборудованное на такой случай. Он все-таки не простым торговцем был, а служилым княжеским человеком, и надобность имелась.

– Руки им не трожь, а ноги развяжи, пока не посинели, – приказал он охраннику, который уже собирался согнать пленников с телеги, – до места сами дойдут. Теперь уж не убегут. Да каждого за лодыжку там цепочкой пусть прикуют на всякий случай. Кликни в помощники кузнеца моего. Все приспособы там имеются. Ну, сам увидишь.

Широкоплечий ратник кивнул, развязал сыромятные ремешки на ногах троих татарских пленников и старосты, а затем грубо подтолкнул к подземелью. Остальные воины выстроились полукольцом позади них, отсекая от ворот. Старший татарин медленно слез, осторожно встал на затекшие ноги и окинул цепким взглядом двор, в котором оказался, словно уже прикидывая, как отсюда сбежать. Коловрат перехватил его злой взгляд, но ничего говорить не стал. Решил, что позже обо всем переговорит. Время пока не пришло.

– А этому я скоро лекаря пришлю, – добавил боярин, глядя на синюю и опухшую физиономию старосты, – пускай смажет да полечит чуток, а то не ровен час еще окочурится. До разговора с князем нельзя.

Определив пленников на постой и выставив охрану, Евпатий отпустил приказчиков и наконец смог уделить время своей жене и ребенку. Несмотря на то что он управлялся с пленниками во дворе довольно долго, Лада не вышла его встречать. Это означало только одно: что она спит вместе с младенцем. Час был еще ранний.

Догадка его быстро подтвердилась. Едва Коловрат вошел в сени и с грохотом опрокинул забытый кем-то из дворовых людей бочонок, как встретился лицом к лицу с Марфой – пышнотелой девкой в белом сарафане, расшитом на груди и рукавах красными узорами, – которая копалась в сундуках.

– Тише вы! – яростным шепотом прикрикнула на него ключница, осторожно закрывая крышку сундука. – Барыня спит еще. Только что дите кормила и заснула.

Коловрат не стал с ней спорить и даже пропустил мимо ушей такую дерзость от своей служанки, все ж таки она берегла покой его жены и сына. Жестом подозвав ее поближе, Евпатий велел приготовить себе баньку да принести еды в дальнюю горницу. Взмахнув косой, которая доходила ей едва ли не до пят, Марфа поднялась наверх и кликнула других слуг. А пока они выполняли желания хозяина, боярин снял походные сапоги и, осторожно ступая, все же пробрался в светлицу на втором этаже, где спали его жена и сын. Дверь отворилась бесшумно: после рождения сына он сразу приказал смазать все петли салом, чтоб не скрипели. Прокравшись внутрь, Евпатий осторожно подошел к самой пастели и замер над ней в умилении. На широких полатях, заботливо укрытые покрывалом, спали в обнимку его жена Лада и сынишка, прозванный в честь деда Гостомыслом. Красивая головка Лады с распущенными русыми волосами лежала на пуховой подушке, из расстегнутого одеяния едва высовывалась мягкая женская грудь, у которой и прикорнул ребенок, наевшись материнского молока.

Евпатий потянулся было поцеловать спящую жену, – так он по ней соскучился в этом походе, – но удержался. Жалко ему стало Ладу, мог ведь разбудить. После родов женщина спит мало, все за дитем приглядывает, которое кричит непрерывно и есть просит. В такое время минута тишины на вес золота идет.

«Пусть отдохнет, моя ненаглядная, – решил Евпатий, осторожно выбираясь из светлицы, спускаясь по лестнице и выходя на крыльцо, – потом поцелую, когда выспится. Время еще будет. А мне в баньку пора наведаться, а то что-то от меня русским духом сильно пахнет, почитай уже вторую неделю не парился по-человечески. Да и Ладушке со мной чистым миловаться будет куда приятнее».

Перстень из пещеры запер в шкатулку и убрал подальше, как и кинжал. Скинув с себя походные одежды да попарившись вдоволь в баньке, Евпатий от души перекусил. Потом выпил медовухи, а поскольку Лада с младенцем все еще не просыпалась, то он и сам прикорнул прямо так, на лавке. Да не заметил, как его срубил богатырский сон. Приключения последних дней тоже даром не прошли. А проснулся он от того, что услышал рядом детское похлюпывание. Еле открыв глаза, больно глубокий сон с ним приключился, боярин сел на лавке и увидел, как его жена кормит младенца, сидя рядом с ним на той же лавке.

– Выспался, родимый? – спросила Лада, не прерывая кормления. – А мы уж заждались.

– Я давно тут, – как бы извиняясь, ответил Коловрат, потягиваясь и бросив взгляд за окно, где было уже полуденное время, – с утра самого. Но тебя не стал будить. В баньку пока сходил да сам покемарил.

– Уже доложили, – кивнула Лада.

– Даже знаю, кто, – усмехнулся боярин, – крепко тут твой сон охраняют.

– А то, – согласилась Лада, бросив игривый взгляд на мужа, а потом на сына, – нам сейчас только спать да есть надобно. Спать да есть. Вот и вся жизнь.

– Хорошо вам, – согласился боярин, – у меня вот иногда еще другие заботы случаются.

– Это кто ж тебя так? – настороженно поинтересовалась Лада и, вытянув руку, погладила на щеке мужа глубокий шрам от стрелы. Розовый и распаренный после бани, он был хорошо заметен.

– Да так, – отмахнулся Евпатий, вставая и подходя к окну, – приключилось кое-что в пути. На ветку налетел.

– Да знаю я, на какую ветку ты налетел, – усмехнулась Лада, отрывая младенца от груди, который был этому совсем не рад и требовал продолжения трапезы, – этих веток у нас в холодной сейчас аж целый куст сидит. Того и гляди, разбегутся все.

– Ничего от тебя не скроешь, – усмехнулся боярин, и добавил, поворачиваясь к жене: – Не разбегутся. Я этот куст крепко посадил. На цепочку. Но ты не бойся. Это ненадолго. Завтра же отвезу их к Юрию для разговора. Сегодня князь в отъезде.

– Ну и хорошо, что в отъезде. Хоть домой смог заглянуть. На-ка вот, – протянула она ему младенца, – держи наследника, а я пока отлучусь.

И запахнув одежды на груди, вышла из горницы.

А Коловрат с нежностью взял в свои вытянутые руки сына и, придерживая хрупкую еще головку, стал его рассматривать. Как ни странно, но оторванный от груди младенец уже не кричал и не буйствовал. Напротив, оказавшись в крепких руках отца, он сразу затих и с удивлением в огромных серо-голубых глазах стал изучать этого незнакомого великана, что вдруг забрал его у матери. Великан был бородатый, но не страшный. Младенец это почувствовал сразу и оттого вдруг улыбнулся, протянув к нему свою ладошку, чтобы потрогать.

– Что, не узнаешь бородатого дядьку? – усмехнулся боярин, переместив его на локоть и взяв двумя пальцами за ладошку. – Конечно, видишь ты меня не часто. Но я отец твой, Евпатий Коловрат. Хошь верь, хошь не верь. Вот такие дела.

Услышав голос великана, младенец еще больше осмелел и дернул его за бороду. А потом вообще раздухарился и стал махать руками, заливаясь громким смехом. На шум прибежала испуганная Лада в сопровождении кормилицы и ключницы Марфы, но, увидев, в чем дело, сразу успокоилась.

– Возьми дите, – приказала она кормилице, когда Евпатий наигрался с сыном, – и оставьте нас.

Едва только ключница и кормилица с сыном, закрыв за собой дверь, вышли, Лада бросилась на грудь мужу и одарила его таким долгим поцелуем, что Коловрат чуть не задохнулся.

– Соскучилась по тебе, – просто сказала она, дав ему наконец-то набрать воздуху.

– А я-то как соскучился, Ладушка, – прошептал Евпатий и, подхватив жену словно пушинку на руки, направился в сторону двери, ведущей в спальню, – ты себе и не представляешь.